Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
— Где же тут точки? — строго спросил Ленский.
Поэт растерялся.
— Я точек у вас не с л ы ш у , — продолжал артист. И тут
же, взяв из рук Иванова корректуру, показал, как следует
читать.
Неожиданно вмешался Курсинский:
— Мне кажется, что современный актер должен на
учиться играть механически, то есть машинально, не чув
ствуя и не размышляя. Тогда он по необходимости пре
вратится в живую марионетку, и высшая задача
ского искусства будет таким образом достигнута вполне.
Голубые глаза Ленского гневно вспыхнули.
— Я такого актера представить не могу.
Курсинский молча налил себе вина. Неловкая пауза.
В наступившей тишине донеслось из кабинета чье-то мер
ное чтение.
48
Незаметно я поднялся и прошел туда. Статный моло
дой человек, стоя перед письменным столом, читает сти
хи. Дамы слушают.
Это был Блок.
Ему только что исполнилось двадцать шесть лет. Обая
ние девственной красоты, окружавшее Блока каким-то лу
чистым нимбом, можно назвать обаянием высшего разря
да. Мало ли красивых физиономий? Но Блок был не
столько красив, сколько прекрасен; в правильных, антич
ных чертах его благородного лица светилось неподдель
ное вдохновение. Передо мной стоял поэт в полном значе
нии слова, поэт с головы до ног. И действительно, вне по
этической сферы Блок немыслим: попробуйте вообразить
его в чиновничьем фраке, в офицерских эполетах: полу
чится карикатура.
Таким я увидал его впервые, и таким он навсегда
остался для меня.
В манерах и походке небрежная грация; стройный
стан изящно стянут черным с атласными отворотами
сюртуком; все подробности костюма тщательно обдуманы.
Как сейчас, вижу это светлое молодое лицо, вол
нистые каштановые кудри, нежную улыбку. Мне Блок на
помнил Ленского в «Онегине».
Слышу, как сейчас, глуховатый, ровный голос с дере
вянным оттенком, с точным, отчетливым произношением:
каждое слово чеканится.
Но, как это ни странно, я не могу припомнить, что
именно читал в тот вечер Блок. Полагаю теперь, что это
были стихи из сборника «Нечаянная Радость», только что
приготовленного к печати. Весной он вышел в изда
тельстве «Скорпион» 1.
3
Незаметно пробежали четыре года.
«Золотое руно» и «Весы» успели сойти со сцены.
В Москве возникло литературно-философское изда
тельство «Мусагет», возглавляемое Андреем Белым 2.
На Пречистенском бульваре, близ памятника Гоголю,
небольшая квартира из трех комнат с кухней;
сагетцы толкутся с утра до вечера; заезжие гости даже
ночуют в гостиной на широком диване, под портретом
Гете.
49
Сотрудникам и гостям подается, по московскому обы
чаю, неиссякаемый чай в больших круглых чашках и
мятные пряники.
Осенью 1910 года я бывал в «Мусагете» каждый день.
Как-то ранним сентябрьским вечером захожу в редак
цию. В передней на вешалке чье-то незнакомое пальто.
Направляюсь в гостиную. Навстречу мне с дивана подни
мается неизвестный, протягивает руку:
— Блок 3.
Как переменился он за это время!
Английский моряк: вот сравнение, тут же пришедшее
мне в голову.
Коротко подстриженные волосы, загорелое, с каким-то
бронзовым налетом, лицо, сухие желтоватые губы, потух
ший взгляд. В тридцать лет Блок казался сорокалетним.
Разговор наш на первый раз ограничился шаблонными
фразами; при дальнейших двух-трех встречах в «Мусаге-
те» мы говорили тоже о пустяках...
Я жил тогда на Смоленском рынке, в меблированных
комнатах «Дон». Это был любопытный осколок старой
Москвы, описанный в мемуарах Андрея Белого.
Раз, утром, слышу стук в дверь.
Входит Блок. Он заезжал в «Дон» по делу, увидеться
с членом редакции Эллисом; не застал и решил навестить
меня.
Я велел подать самовар, и вот тут, за чаем, впервые
завязалась у нас серьезная беседа.
О чем только мы не говорили: о книгах и поэтах, о
Фете и Владимире Соловьеве, о русском театре и актере
Далматове, о философии и любви.
Уже собираясь уходить, Блок взял со стола книгу и,
улыбнувшись, спросил:
— Может ли существо неодушевленное мыслить?
— Не м о ж е т , — ответил я.
— Вот и ошиблись. Не только мыслить, но и чувство
вать. Правда, само оно не ощущает ни чувств, ни мыс
лей, но это все равно: оно их передает другим. Что такое
книга? Вымазанная типографской краской пачка бумаж
ных листков. А какую громадную, бессмертную жизнь
она в себе заключает! Точно так же с точки зрения по
чтового чиновника, что такое «Гамлет» Шекспира? Фунт
бумаги.
Эти слова до того поразили меня своей оригиналь
ностью, что я их тогда же записал.
50
4
В начале зимы я ездил в Петербург и был у Блока
на Малой Монетной улице.
Александр Александрович встретил меня дружески