Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)

Автор неизвестен

Караджан в ответ Кокальдашу такое слово говорит:

— Что ты так пристал к Чибару моему? Что ты, Кокальдаш, затеял кутерьму? Чем же Кокдонан твой плох, я не пойму. Ты его зарежь — я косточку возьму, Сало все тебе оставлю одному. Я своим Чибаром, право, не горжусь: Кокдонан твой будет слаще нам на вкус; Я полакомиться им не откажусь. Ты мне, брат, поверь, — я тоже ведь калмык: Понимать в конях я сызмальства привык, Ко всему тому я — опытный резник, Хочешь — Кокдонана освежую вмиг!..— В калмык ах сильнее вспыхивает зло. Караджан — один, а им — пятьсот число! Одному без друга очень тяжело. Если б до убийства дело тут дошло, Мужество батыра вряд ли бы спасло… Э, вступил он в спор неравный, Караджан! Недругами схвачен славный Караджан, Схвачен он и связан по рукам-ногам, Что он может сделать пятистам врагам?! Так лежать остался связанным он там. Калмык ине знают, как им поступить,— Сразу ли прикончить, позже ли убить? Все же не решились вовсе погубить. Так лежал бедняга, думу думал он: «Бедный Байчибар, попал в беду, мол, он!» Участи батыра так и не решив, Байчибара всей толпою окружив, Криками его и свистом оглушив, С головы до ног арканами обвив, Наземь, наконец, коварно повалив, На животном бедном злобу всю излив, Под копыта гвозди забивать взялись — Так, что гвозди в бабки самые впились! Уши к голове несчастный конь прижал, Весь от головы и до хвоста дрожал, Ноги он своих мучителей кусал. Бьют они его, чтоб смирно он лежал. Мало им гвоздей — пустили в ход кинжал! Мучили они его нещадно так, Думали притом они злорадно так: «Получил урок хороший Караджан, Долго будет помнить гору Бабахан! Если б даже он и разорвал аркан, Нам бы на байге ничуть он не мешал, — Далеко б Чибар его не побежал. Пес-Караджанбек, ты все же оплошал!..» Знак начать байгу был в это время дан, — Громко под горою грянул барабан. Связанным лежит и стонет Караджан. Без него байги начнется торжество! Бедный Байчибар — ему-то каково: Быть во время скачки в путах каково!

Так и остался Караджан с Байчибаром на горе Бабахан. Участники байги тем временем выстроились в ряд — и по данному знаку с места сорвались — и вскачь пустились. А Караджан связанный лежал.

Брошен Караджан — его обида жжет, Байчибар с ним рядом жалостливо ржет, Как такой позор батыр переживет? Кое-как он встал и напряженьем сил Разорвал аркан, которым связан был. Снова загорелся в нем батырский пыл, В нем родник отваги снова забурлил.

Сам

освободившись от пут, ноги коню развязал Караджан — и Байчибар встал. Коротко закрутив повод за луку седла, сел Караджан на Байчибара. Конь, однако, на месте стоял — не мог шагу ступить. «Э, зря выехал я на байгу! — подумал огорченный Караджан. — Сколько уж времени прошло, как уехали все мои соперники — как их теперь догнать? Если чей-нибудь конь вперед придет, как взгляну я в лицо другу моему — Алпамышу!»

Стал коня батыр усердней понукать,— Конь ступить не может, — не только скакать. Что батыру делать? Тяжко он вздохнул, Не стерпел — коня по ляжкам он стегнул. Тут и Байчибар не вытерпел — рванул, — Во всю ширь тулпарьи крылья развернул: Было в три аршина каждое крыло, В три да с половиной каждое крыло! Если Караджан камчой нанес удар, Устоит на месте ль этакий тулпар? Молнией взвился под облака Чибар, Мчит под облаками седока Чибар, По небу плывет он, как лебяжий пух. Караджан глаза открыть боится — ух! Перехватывает Караджану дух. Молнией мелькает в небе Байчибар, Словно бы конем и не был Байчибар. Кается батыр, что в ход пустил камчу: «Головой за это, видно, заплачу! В небесах летать на что мне, силачу? По степным просторам я скакать хочу, Только по земле я вряд ли поскачу! Видно, не вернусь я в тот наземный мир. Где родился, рос я, Караджан-батыр! Не вернусь в родные, милые края, Своего народа не увижу я! Плачу я, душа терзается моя. Ой, душой, как видно, этот конь нечист! Будто силен и статью неказист, И в походе не был слишком норовист, — Взвил меня — гляди — как вихрь взвивает лист! Кружится башка, в ушах не молкнет свист, Сердце холодеет и в глазах темно. Что со мною будет, что мне суждено?..» Страх гнетет батыра и тоска щемит. Караджан-батыр глаза открыл, глядит — По лицу земли Чибар уже летит, Пена с Байчибара падает, как снег! Сразу же в себя пришел Караджанбек И по сторонам глядит, как человек, — Признаков калм ыков не находит взор. По земле Чибар летит во весь опор, Мчится по долинам, по подножьям гор; Чем он дальше скачет, тем сильней задор. Скачет так, что ног не виден перебор, И вихрится сзади, словно смерч, песок. Сделает скачок — на полверсты скачок! Скачет Караджан в пустыне одинок, Скачет и всю местность озирает он… Солнце поднялось — стоит над головой, Все вперед лихой несется верховой, Замечает всадников он перед собой, — Скачут в беспорядке озорной толпой. У иных, однако, вид совсем плохой: Этот конь хромает, тот едва живой. Многие не рады той байге лихой! Скачет калмык ам вдогонку Караджан, Гикает и свищет громко Караджан. Обернулись те — пошел переполох: Караджан за ними — жаль, что не подох! Все руками машут и кричат они: — Своего коня напрасно не гони! Первым все равно прибудет Кокдонан, — Обогнать его, Караджанбек, не мни, Своему Чибару зря бока не мни, — Верное ты наше слово помяни! Если и доскачешь, зря доскачешь ты, — Первым Кокальдаш домчится до черты, Горько от стыда потом заплачешь ты!.. — Видит Караджан, что их лукав совет, — Скачет Караджан за всадниками вслед. Молнией Чибар уносится вперед, И разбег все больший, больший он берет. Поотстали все, а Байчибар несет, — Он один, а их — без одного пятьсот! Славный Караджан ведет отставшим счет. Вся толпа калм ыков гикает, орет, Кадыки выпячивают, кривят рот: — Это же не конь, ублюдок, он, урод! Силу эту взял откуда он, урод? Он же всех обгонит, первым он придет, — Хоть бы околел, проклятый, не в черед!.. — И, своих коней стегая, говорят: — Польза нам от вас какая? — говорят. — За коней считать вас надо ль? — говорят, — Жалкие вы клячи, падаль! — говорят, — Будем из-за вас в большом уроне мы, — Гордую узбечку провороним мы!.. Караджан камчой опять Чибара бьет, Скачет напролет он день и ночь вперед, Чрез овраги скачет, чрез навал камней. Обогнал Чибар четыреста коней, Обогнал еще он шестьдесят коней, Остальные рядом, но и остальным Тоже не под силу мчаться рядом с ним. Байчибар летит, как вихрь, неутомим, Молнией несется по пескам степным. Вот уже он всех коней опередил, Те за ним несутся из последних сил: Вытянулись выдрами кони за ним, В воздухе висят в погоне за ним. День прошел и ночь, и вновь настал рассвет. Скачут, скачут, терпят много тяжких бед. Многих скакунов и седоков уж нет, — Не топтать им больше Байчибара след, Не узнать, кому Барчин присудит суд: Много их свалилось, — те ползком ползут, Те лежат на месте и песок грызут, А иных — степные вороны клюют. Солнце все сильней над головой печет, Час обеда близок, но обед не ждет. Скачет Караджан теперь один вперед, Всем отставшим счет усердно он ведет. Четырех коней нехватка у него, — Кто ушел вперед — загадка для него. И спросил бы он, да спросишь у кого? Оглядел всю степь — не видно ничего, Скачет Караджан невесел оттого. Скачет и гадает, весь настороже, И растет тревога у него в душе, — Мочи нет терпеть неведенье уже! Вдруг заметил точку Караджан вдали; Будто эта точка движется в пыли, Лучше пригляделся — всадник впереди, — У Караджанбека екнуло в груди. Крикнул Байчибару: «чу!» Караджанбек, Вытянул на нем камчу Караджанбек, Молнией понесся Байчибар вдогон. Караджан гадает: «Что за человек?» Всадника, однако, настигает он. Тот калмык сидел на ханском, на гнедом Резвом жеребце — красавце молодом. Был Караджанбеку ханский конь знаком, — На ноги лег ок, однако же с грешком: Если он пошел — помчится ветерком, Окарачишь вдруг — завертится волчком И вперед потом не ступит ни на шаг, Беспокойный конь — гнедой алакарак! Знал гнедого норов Караджан-батыр, — Насывая он у всадника спросил. Вынул насывай калмык и угостил. — Кто ушел вперед? — Караджанбек спросил, — Крикнул: «чу!» — коня во весь опор пустил. Удила Чибар мгновенно закусил, — Поскакал вперед — что только было сил. Глупый тот калмык обман сообразил, Но гнедой — ни с места, где стоял — застыл! По коню калмык камчою зачастил, А гнедой лишь глаз на всадника скосил И, на месте стоя, землю замесил, Наземь повалился, всадника свалил. Тут седло упало, сбруя тут сползла, И калмык медведем заревел со зла… Снова день проходит — полдень настает. Скачет Караджан и все глядит вперед, — Издали он видит снова ездока, — Стал он нагонять лихого ездока. Но, и не догнав, еще издалека Узнает батыр в коне наверняка Тоже из конюшни ханской шапака! Байчибар уже сравнялся с шапаком, Едет Караджан конь о конь с калмык ом, Но не обгоняет шапака Чибар, Скачет морда в морду с ним пока Чибар. Хлещет Караджан камчой коня, но тот Все никак не может вырваться вперед, — Морда в морду рядом с шапаком идет. «Вот беда! — в тревоге мыслит Караджан, — Конь отличный, строгий! — мыслит Караджан, — Обогнал он многих, — мыслит Караджан, — Тут ослабли ноги! — мыслит Караджан. Сглаз иль хворь какая? — мыслит Караджан. — Эх, ты тварь такая!» — мыслит Караджан. Шапака ругая, мыслит Караджан: «Чтоб ты околел и чтобы сдох твой хан! Вот еще напасть лихая на меня!» Также Байчибара бедного браня, Понукает, хлещет Караджан коня, — А подходит дело к середине дня. Вырвался Чибар на голову вперед, Сделал Байчибар внезапный поворот, — Шапаку дорогу преградил — и тот Мордой к солнцу стал — и, солнцем ослеплен, Хитрым Байчибаром был опережен. И еще привычкой был он наделен: Если слышит сзади конский, топот он, То вперед, как вольный ветер, устремлен, А не слышит сзади топота — сдает, — Больше все и больше в скачке отстает. Бьет калмык его, камчой его сечет, — Конь, не слыша сзади топота, сдает… По степи один летит Караджанбек, Все по сторонам глядит Караджанбек; Скакуна опять он видит одного, Скачет — догоняет скакуна того, Подъезжает ближе — узнает его: Это был холеный ханский новый конь, Одиннадцатитысячный соловый конь, Тот скакун арабский по степи летит, С головы до ног, что золото, блестит. Скачет по горе — гора под ним гудит, По граниту скачет — и звенит гранит, Кажется, что ветер он опередит! Скачет Байчибар за ханским скакуном, Поровнялся мордой он с его хвостом, — Вгрызся в круп соловый запененным ртом, Вгрызся — и с дороги оттолкнул потом. Начался у них из-за дороги спор, Оба скакуна летят во весь опор, Но скакун соловый был белокопыт, [24] — Понял, что Чибаром будет он побит. Держится он рядом, но уже хрипи  И слезами землю на бегу кропит. А Чибар на камни жмет его и жмет: «Пусть, мол, на камнях копыта он собьет», Скачет по камням выносливый Чибар, С вытянутой шеей скачет, не сдает, Скачет напролет весь день и ночь тулпар, Скачет по камням он — бодр и невредим, А соловый ханский тянется за ним. Но, копыта сбив, жестоко он страдал И от Байчибара далеко отстал. Скачет Караджан — хвала ему, хвала! Доказал он дружбы славные дела, Скачет — не слезает ни на миг с седла. «Где же Кокальдаш?» — гадает Караджан, «Где соперник наш? — гадает Караджан. — Всех опередив, меня тревожит он, Первым прискакать на место может он. Если я теперь его не догоню, — Ноги бы в пути сломать его коню, — Другу своему я горе причиню!..» Ни себя ему, ни скакуна не жаль, Скачет Караджан — грызет его печаль, По степи несется, глядя зорко вдаль, — Вглядываясь, видит впереди, вдали, Будто над землею тень летит в пыли: Скачет впереди еще один калмык! Караджан вдогонку мчится напрямик, Слышит, узнает он кокальдашев гик. Вслед за Кокдонаном, высунув язык, Скачет Байчибар — он обгонять привык… Кокальдаш-батыр несется, горд и лих, — Обскакал он всех соперников своих, Думает: «Я первым к месту прискачу, — Девушку-узбечку в жены получу!» Скачет он, беды не чуя никакой. Вдруг он слышит конский топот за собой, — Оглянулся — видит всадника… ой-бой! Караджан-батыр летит за ним стрелой. Кокальдаш загикал, закричал: «Чух-чу!» Хлещет Кокдонана, истрепал камчу. Думает: «Он жив и конь его живой! Кто б ни развязал их — иль чужой, иль свой, — Только бы узнать, — заплатит головой!» Молнией несется Кокдонан лихой, Кокальдаш несчастный потерял покой. То и дело он через плечо глядит, — Как свистящий ветер, Байчибар летит. Грозен Караджана удалого вид. Вот уж Кокдонана Байчибар достиг, Круп его зубами он хватает вмиг, — Приподняв, швыряет далеко его, Сзади оставляет далеко его, Сам на сорок тысяч ускакав шагов. Но и Кокдонан, однако, не сплошал: Выправился он и снова побежал, И, догнав Чибара, мстительно заржал, И схватил Чибара за крестец — да так, Что едва не треснул у того костяк, И со всею силой так его тряхнул, Что шагов на десять тысяч отшвырнул, И упал Чибар, чуть шею не свернул… Кокальдаш опять один вперед летит, Получить узбечку он в награду мнит, Мнит он, что ему соперник не грозит, Что скакун узбекский, где упал — убит, И что вечным сном и Караджан там спит. Вдруг он слышит сзади частый стук копыт. Обернулся — смотрит: Байчибар летит, — Невредим в седле Караджанбек сидит! Кокальдаш растерян, на коня сердит, Бьет его камчой, ногами бьет, кричит, Но все ближе, ближе Байчибар хрипит, И уже с Донаном рядом он летит. Скакуны ведут из-за дороги спор! Бросил Караджан на Кокальдаша взор И такой заводит сразу разговор: — Ты ль не старшим братом был мне до сих пор? Но, однако, был, как недруг, ты хитер, Козни строил мне, готовил мне позор. Ты меня связал, чтоб отстранить с байги, Делал то, чего б не сделали враги, — Ты теперь хотя бы честь побереги, Выслушай меня и отвечай — не лги: Сколько дней ты гонишь своего коня? Как же до сих пор не обогнал меня? Верной дружбы что ж не доказал твой конь? Корма твоего не оправдал твой конь, — Ведь Барчин-узбечку прогадал твой конь! Скачешь много дней, а все же, ротозей, Плакать ты заставишь всех своих друзей!.. — Молвит Кокальдаш: — Не хвастай, Караджан! Попадешь в беду, несчастный Караджан! К месту все равно я первым прискачу, Будь, что будь, — узбечку в жены получу! Лучше свой язык укороти, дурак, Вздора

не болтай и не бахвалься так! — Караджан, однако, тоже не простак, Сразу отвечает Кокальдашу так: — Мы пока с тобою наравне идем, Но придешь ли первым, поглядим потом. Кто возьмет узбечку, как жену, в свой дом, Кто с байги уйдет, наказанный стыдом, Кто — обласкан славой и людским судом, Тоже, Кокальдаш, увидим, подождем! — Скачут оба рядом тем степным путем, Злобно на скаку бранятся — и притом, Брань уже ведут не только языком, Но и богатырским крепким кулаком. Каждый дрался так и каждый так орал, Что, казалось, — горный грохотал обвал. Кулаки потом сменили на камчи, Чуть было не взялись оба за мечи. Драке нет конца, а кони горячи — Скачут по пути, как седоки, озлясь, Обогнать друг друга яростно стремясь, Злобно на скаку лягаясь и грызясь.

24

Белокопытный конь— конь со слабыми копытами, которые не выдерживают каменистой почвы.

Считая, что срок возвращения Караджана прошел, забеспокоился Алпамыш, приуныл. Вышел он на высокий холм и в подзорную трубу степь оглядывает. Видит он — скачут два коня, друг у друга дорогу оспаривая. Узнает он в одном из них Кокдонана. А Байчибара, который белой пеной и желтой пылью покрылся и казался гнедым, не узнал Алпамыш. «И коня своего, и невесты своей, и страны своей родной лишился!» — подумал Алпамыш — и свалился без чувств. Увидела это Барчин, подбежал к нему, положила его голову к себе на колени и так говорит:

— Отчего без чувств упал, мой милый, в прах? Слезы почему у милого в глазах? Что с тобою, мой могущественный шах? Пери соблазнила иль недобрый дух? Только ты упал и стал и нем и глух, Белый свет дневной в моих очах потух. Сокол ты конгратский, сокол ясный мой, Хоть бы ты беды не ведал никакой, Дорогого дяди отпрыск дорогой! В чем причина горя твоего, ой-бой!.. — Алпамыш вздохнул, глаза свои открыл, На Барчин взглянул и так заговорил: — Сердцу ль моему Барчин не дорога? Знал я, что твое условие — байга. За меня скакать поехал Караджан, Не погиб ли друг мой от руки врага? Если же мой друг Караджанбек погиб, Значит — и мой верный конь навек погиб! Если с Караджаном и с конем беда И калмык в байге взял первенство — тогда Право на тебя возьмет он от суда. [25] Если он придет, что сможешь ты сказать? Стать его женой как сможешь отказать? Не пойдешь добром — он может силой взять. Как аркан такого горя развязать?! Как же с калмык ом Барчин-бедняжке жить? Мне-то как с таким позором тяжким жить? Для чего тогда мне жизнью дорожить? Лучше б самому мне голову сложить! У себя в стране я важный бек, сардар, — Здесь, в чужом краю, меня постиг удар. Горя и стыда чем угашу пожар, Если он погиб, мой конь, мой Байчибар? Если я его разыскивать пойду, Я свою погибель в странствии найду; Здесь оставшись, тоже попаду в беду, — Я ведь безоружен и лишен коня. Если калмык ипридут — найдут меня, На какие муки обрекут меня! Все они с оружьем, на лихих конях, Луки за плечами и мечи в руках, — Сразу же меня убьют, затопчут в прах — И моя застынет кровь на их мечах! Если ж не убьют, то силой увезут, От моей кудрявой, милой, увезут, Свяжут, как овцу, и в рабство продадут. Э, увяли все мои надежды тут!

25

Право на тебя возьмет он от суда. — Имеется в виду специально изобранный суд лиц, наблюдающих за порядком и выполнением условий скачек.

Барчин-аим между тем взяла подзорную трубу Алпамыша и, глядя на приближающихся коней, такое слово говорит:

— Курухайт, Чибар, конь моего тюри! Веселей скачи, не отставай, смотри! Для тебя яйлой высокогорной будь Белая моя девическая грудь! Волосы мои на щетку отдаю, Чтобы чистить шерстку мягкую твою; Конюхом твоим я стану навсегда, Если ты вернешься невредим сюда! Конь алмазноногий, первым доскачи, Снежные холмы грудей моих топчи, Только с милым другом нас не разлучи! На Барчин-аим, бедняжку, посмотри, — Курухайт, Чибар, конь моего тюри! Сердца моего кибитка так чиста, Все еще пока не убрана, пуста. Пусть же не сгорит, пока не обжита, Сердца моего девичьего юрта! Телом и лицом подобная цветку, Горя я не знала на своем веку, Неужель достанусь в жены калмыку? Так уйми, Чибар, мой безутешный плач! На тебя тумар надела Калдыргач, Чтобы ты не ведал в скачке неудач. Пестовал тебя и холил Байбури, — Курухайт, Чибар, конь моего тюри!.. На холме стоит Барчин и смотрит вдаль. Жалко Алпамыша и себя ей жаль. Нетерпенье жжет, гнетет ее печаль. Что ей даст байга, что ей судьба сулит? Барчин-ай в трубу все пристальней глядит, Видит — степь вдали как будто бы дымит, — Но не дым в степи, а пыль вдали пылит. Сердце Барчин-гуль тоска сильней щемит… Кони, кони мчатся! Все ясней, видней! Можно и отдельных различить коней! Вот и Байчибар, и, рукавом маша, «Курухайт!» — кричит Барчин, едва дыша. До ушей Чибара долетел призыв. Гриву распустив и уши навострив, Голову на нежный голос повернув, Он вперед рванулся, повод натянув, Так что крепкий повод разорвался вмиг: Второпях, как видно, Караджан-калмык Коротко чрезмерно повод подвязал, Сам о том забыл, — да вот и оплошал! Видит лишь теперь поруху Караджан, — Не теряет все же духу Караджан, За высокую он держится луку, Гикает, кричит он грозно на скаку, Небо, содрогаясь, внемлет смельчаку, Кокальдаш отстал, ой, горе калмык у! Караджана конь, как ураган, понес, Кокальдаш вдогон кричит слова угроз: — Брату своему вонзил ты в сердце нож, Со своим конем в могилу попадешь! Для кого жену у брата отобьешь? Маленьким не умер, так теперь помрешь! Лучше, Караджан, послушал бы меня: Не пускай вперед узбекского коня,— Ведь чужак-узбек калмык унеровня! С чужаком сойдясь, калмык уне мешай, Брата своего невесты не лишай, Гибели своей, дурак, не приближай! Ты меня за мой совет благодари, Придержи коня — со мной поговори, Только не хитри, Караджанбек, смотри: Маленьким не умер, так теперь умри!.. Не остановясь, на всем лихом скаку, Молвит Караджан на это калмык у: — Очень ты обижен, Кокальдаш, мой брат, Очень удручен, но я не виноват, — Сердцем быть с тобой я разве не был рад? Этот Байчибар — моя напасть, акэ! Знаю, что могу в беду попасть, ака! Сроду не видал такого существа: Видишь сам, что я в седле сижу едва. Но господня воля, видно, такова, А твои обидно слышать мне слова. Знаешь сам — не беден силой Караджан: Ты меня связал, — я развязал аркан. Но Чибара, видно, подгонял шайтан, Или так учил его байсунский хан, — Он понес меня, как буйный ураган. Повод я тянул, насколько было сил, Только прыти я его не укротил. Я ему уздою разрываю рот, — Он несет меня, как бешеный, вперед! Видно, где-нибудь он шею мне свернет! Разве я по доброй воле так скачу? Неужели смерти я своей хочу? Можешь убедиться, Кокальдаш-ака! «Стой!» — он крикнул вдруг, чтоб обмануть врага, Громко крикнул: «Стой!» — шепнув тихонько: «Чу!» — И на Байчибаре вытянул камчу. — Э, мой Байчибар, конь удалой, лети! Скоро отдохнешь, теперь стрелой лети! С дружеского нам нельзя свернуть пути, — Ай-Барчин для друга мы должны спасти!.. — Кокальдаш-батыр от злобы задрожал: Как он так позорно снова оплошал! — Чтоб ты, Караджан, подох! — он закричал И с проклятьем повод конский придержал. А Чибар вперед далеко убежал, — Торжество победы он предвосхищал, И хотя от долгой скачки отощал, — Чуя близость цели, весело заржал… На байге народу десять тысяч юрт, Все калмык итам, и всё узбеки там. Разговоры, споры… время быть коням! Вдруг, как резкий ветер по густым садам, Пронеслось волненье по людским рядам. Вытянули шеи, зорко вдаль глядят, Как шмелиный рой, встревоженный, гудят, Напирает задний на передний ряд, Взоры нетерпеньем у людей горят. Кони, кони скачут! Всадники летят!.. Одного коня, однако, видит взгляд. Чей же это конь — все угадать хотят. Ой, какой тулпар, — поистине крылат! — Это Байчибар! — узбеки говорят, И за Караджана каждый очень рад. — Это Кокдонан! — калмык иговорят, И за Кокальдаша каждый очень рад. Нет, не Кокдонан! — он более поджар. Ясно всем теперь, что это Байчибар…

Байчибар, прискакавший первым, не остановясь, обежал семь раз бархатную юрту Барчин. После этого Караджан придержал поводья и остановил коня. Бросились к нему девушки Барчин, помогли Караджану сойти с коня, усадили на ковер, высоко подняли и внесли в бархатную юрту. Девушки повели коня в проводку, чтобы остыл, и привязали его к колу. Тогда к Байчибару подошла Барчин, протерла коню глаза шелковым платком, вытерла с него пыль и пот. Измученный болью от гвоздей, забитых калмыками в его копыта, не мог больше Байчибар на ногах устоять — и упал на землю. Осмотрела его Барчин — и, увидя гвозди в копытах, расплакалась:

— Горько плачу я, себя виня во всем. Только б Алпамыш не ведал ни о чем! Калмык и– враги что сделали с конем! Как еще душа жива осталась в нем?! Где такой другой отыщется тулпар? Мужеству его дивятся млад и стар! Как такую пытку вынес Байчибар? Ни одной здоровой у него ноги! Как еще живым вернулся он с байги? Плачьте, Алпамыша подлые враги!.. — Девичья печаль расплавит лед и сталь. Барчин-ай в слезах — ей Байчибара жаль. Смотрит на его копыта и скорбит, — Как извлечь ей гвозди из его копыт, Если гвоздь иной до самых бабок вбит? Но поменьше гвозди надо ей извлечь! Шелковый платок Барчин снимает с плеч, — Замотав копыта в шелковый платок, Барчин-ай у конских распласталась ног — Вырвала зубами за гвоздком гвоздок!

Тут уже подоспели и отставшие на байге калмыки. Стали готовиться к другим состязаньям. Девяносто без одного собралось богатырей. Богатыри шумят, волнуются; шумят, волнуются узбеки-байсунцы и все калмыки.

Объявлено было, что калмыцкие богатыри будут состязаться с узбекским пахлаваном в натягиваньи луков.

Девушки, молодки рядами сидят, О судьбе Барчин, гадая, говорят. Калмык и– батыры мимо них пылят, Едут, избоченясь, щуря лихо взгляд, Удивить красавиц удалью хотят, — Девушки на них насмешливо глядят. А меж тем вдали мишени мастерят. Лучники-батыры выстроились в ряд. Все попасть в мишень желанием горят, Все Барчин в награду получить хотят, Каждый про себя уже заране рад… Очередь друг другу все передают, Боевые луки в руки все берут, На тетивы стрелы острые кладут, Тетивы тугой натягивают жгут, Боевые луки доотказа гнут,— И свистит стрела, и на лету поет. Молнии быстрей летящих стрел полет, Только ни одна в мишень не попадет: Эту — чуть пониже цели пронесет, Эту — чуть повыше цели пронесет, А у многих стрел и вовсе недолет. Сердятся батыры, их досада жжет. А иной стрелок так сильно лук согнет, Что сломает лук и со стыдом уйдет. Восемьдесят восемь отстрелялось. Вот — Кокальдашу также подошел черед. Кокальдаш стрелу на лук тугой кладет, На мишень прицел старательно берет, Тянет тетиву — летит его стрела… — Есть! Попал! — он сразу радостно орет, Но не слышит он, чтоб ликовал народ. Посмотрел батыр, — ой-бой, великий срам: Лук свой боевой сломал он пополам!.. Алпамышу-беку подошел черед. Боевой свой лук спокойно он берет. Этот лук его не деревянным был, — Бронзовым, в четырнадцать батманов был! На чеканный лук рука его легла, Бросил на мишень он зоркий глаз орла, Вынул он стрелу, а та стрела была Длинной, как копье, и острой, как игла. Калмык ивсе смотрят на его дела, — Зависть глубоко их души обожгла: Где такая сила взяться в нем могла?.. Тянет Алпамыш тугую тетиву,— Вытянет ли он такую тетиву? Вытянул! Летит точеная стрела, — Попадает в цель, — хвала ему, хвала, Беку Алпамышу за его дела! И не сломан лук и тетива цела, И калмык ам плакать хочется со зла: И стрельба из луков счастья не дала!.. Третье нужно им условье выполнять, — Нужно им из ружей по теньге стрелять, Пулею попасть — был уговор таков, — В малую теньгу за тысячу шагов. Ой, не зря смятенье в стане калмык ов, — Будет ли теперь удача для стрелков? Боевым своим играючи ружьем, Алпамыш-батыр промолвил: «Хоп! Начнем!» — С ружьями калмык истали выступать, Очередь друг другу стали уступать, По теньге-мишени пулями стрелять. Но шагов на сто иль на сто двадцать пять Только и могли их пули доставать. Кокальдаш-батыр судьбу решил пытать — Из ружья теньгу далекую достать. Как он ни старался промаху не дать, Только ничего не вышло у него — На пятьсот шагов он выстрелил всего! Калмык ам удачи не было опять! Сердце Алпамыш обрадовал в тот час: Он берет ружье и боевой припас, Целится в теньгу, сощурив левый глаз, Целится — и пулей бьет в теньгу, как раз, В малую теньгу на тысячу шагов, Доказав бессилье всех своих врагов… Первенства не взяв ни в скачке, ни в стрельбе, Калмык ипроклятья шлют своей судьбе, Будет ли теперь удача им в борьбе? Иль узбек узбечку увезет к себе?

Стрельба кончилась, начали приготовления к последнему состязанию — к борьбе. Кто самым сильным окажется, тому и будет принадлежать узбечка Барчин. Все зрители — все множество калмыков и все десять тысяч юрт байсунцев, собравшихся в Чилбир-чоле, взялись за руки и расселись на земле вокруг майдана.

Девяносто без одного калмыцких богатырей во главе с Кокальдашем уселись в ряд по одну сторону, Алпамыш с Караджаном — по другую. Середина круга была оставлена свободной, — получился просторный майдан для борьбы. Люди полили пыльные места водой.