Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года)

Автор неизвестен

Караджан и Алпамыш, такие слова услыхав, гневом воспылали — и пустили своих коней на калмыцкое войско:

Яростью два бека зажглись — На дыбы их кони взвились И, не глядя — вверх или вниз — Вмиг на калмык ов понеслись. Но и калмык и, обозлясь, Выпустили сразу коней. Битва в тот же миг началась. С самых незапамятных дней Битвы не бывало грозней. Что это за встреча была, Что это за сеча была! Кони, закусив удила, Ржут, грызут друг друга со зла; Молниями блещут мечи, — Обе стороны горячи, Тем и тем за храбрость хвала! Вот так боевые дела! Тысячи калмыцких клинков, Два клинка у двух смельчаков: С Караджаном бек Алпамыш Отражают натиск врагов, — Головы летят с калмык ов! Вот он гнев батыров каков! Словно из своих берегов Вырвался двуруслый поток, Так они кипели теперь, Так рассвирепели теперь! Трусы оробели теперь, Шахские редели полки; Рубят им два друга башки, — Падают с коней, как мешки, Мертвые тела калмык ов. Раненые землю грызут, Д онеба их вопли встают. Битву два батыра ведут — Калмыки пощады не ждут, — Многие с майдана бегут. Слезы их начальники льют, Шаху донесение шлют: «Терпим поражение мы! Просим подкрепления мы!» К шаху донесенье пришло, — На него затменье нашло. В ужас населенье пришло. А на поле брани меж тем Войск уничтожение шло. Очень было им тяжело! Все росло убитых число, Все число бежавших росло. Помощи им нет, как назло! Горе им, злосчастным таким! Сколько Алпамыш их сгубил, Сколько Караджан перебил! Вспомнил о народе Хаким, Друга посылает вперед: «Посмотри, в порядке ль народ!..» Поскакал вперед Караджан, — Алпамыш, оставшись один, На себя всю битву берет. Калмык ов, сновавших вразброд, Он повыгонял из ложбин, Ухитрился в кучку их сбить — В одиночку стал их рубить. Калмыки не знают, как быть: Видят, что мечом не убить, — Может быть, удастся его Пикой острозубой добыть? Но и тем не взяли его! Так

же, как не брали клинки, Пики не пронзали его. Растерялись вновь калмыки: «Человечье ль в нем естество? Хитрое тут есть колдовство! Кровь свою напрасно мы льем, — Справиться нельзя с колдуном! Думали — добычу возьмем, Вышло все иначе теперь, — Погибаем, плачем теперь! Лучше мы коней повернем!..» Вышел Байкашка на майдан — Тоже исполин-пахлаван, Тот, с кем говорил Караджан. С Алпамышем сходится он. Гневом друг на друга ярясь, За мечи, за пики берясь, В смертном поединке таком Бились Алпамыш с калмык ом. Встреча эта краткой была, Грозной эта схватка была! Голову снеся калмык у Кончил Хакимбек Байкашку. Так же Кокашку он настиг — Надвое рассек его вмиг, Всех богатырей потеряв, Лучших главарей потеряв, Те из калмык ов, что пока Чудом оставались в живых, Плача о погибших своих, Снова попытались бежать, — Мало кто из них убежал: Хакимбек им вновь помешал, — Он им жизни путь преградил, Снова, как баранов, сгрудил, Жалости не зная, губил. Головы наотмашь срезал — Коням под копыта бросал, Так при этом в гневе кричал: «Снилась вам добыча, глупцы! Быть вам пищей птичьей, глупцы! Миром не хотели уйти, — Мертвечиной стали в пути. Мой таков обычай, глупцы: Кровью за бахвальство плати! Ну-ка, шах калмыцкий, гляди, Что же натворил ты, злодей: Сколько ты своих же людей На смерть безрассудно обрек! Вот тебе, злосчастный, урок! Встречусь я с тобою, дай срок, Моего не минешь меча, — Я тебя убью, шах Тайча! Так тебе, мой недруг, скажу: Я своих врагов не щажу, Со своих путей не схожу, Коль дерусь — то насмерть дерусь! Будь я обесчещен, как трус, Если, вероломец Тайча, Ненависть к тебе угашу, Головы тебя не лишу!»

Так эта сеча окончилась. Немногие калмыки уцелели, — бегством спаслись. Остался Алпамыш один на поле брани, вперед поскакал — догнал Караджана, ушедшего со всем народом вперед. Едут друзья рядом, обращается Караджан к Алпамышу, рассказать просит, как бой закончился. Рассказал ему Алпамыш про подвиги свои, сколько врагов перебил он, как на поединках зарубил он самых грозных богатырей — главарей воинства калмыцкого, как бежали с поля битвы уцелевшие калмыки.

Восхищается Караджан геройством Алпамыша, говорит:

— Не вернусь я в страну калмыцкую, не хочу служить вероломному шаху Тайче, жить буду в стране друга моего, славного витязя Алпамыша.

В это время прикочевал народ к берегам Ачикколя. Устали люди от долгого пути, скот из сил уже выбивался. Решили стоянку сделать на этом месте. Скот на волю пустив, юрты расставили. Пришел и караван Барчин-аим. Многие из подружек ее так устали от долгого сиденья на иноходцах, что словно бы окаменели — ни стоять, ни ходить не могли. Спустили Ай-Барчин с коня, развьючили пятьсот верблюдов, ее приданым груженных, отдыхать дали им. Установили женщины бархатную юрту Барчин, — девушки ввели ее в юрту, развесили ее одежды, кумганы с водой вскипятили, чай заварив, дастарханы разостлав, досыта горячей пищи поев, — отдыхать легли. Так и по всей стоянке.

Люди весь день отдыхают, вечер настает, ночь приходит, — люди лежат, подняться не в силах, — отдыхают с пути. Длится отдых три-четыре дня. Люди в себя приходят, — снова в путь собираются. Едет Алпамыш рядом с Барчин-аим, так говорит:

— Споря светлым ликом с луной, Стремя в стремя рядом со мной, Вольною дорогой степной, Девушками окружена, Держишь путь ты в край наш родной. Слушай меня, друг мой, жена! Правду ведь узнать ты должна: Скот наш возмечтав отобрать, Конную могучую рать Выславший за нами вдогон, Этот вероломный Тайча, — Знай, моя Барчин-аимча, — Если бы он верх одержал, Гибелью ведь нам угрожал! Все же он, Тайча, оплошал. Я его опоры лишил: Меч я свой, алмаз, обнажил, — Сколько калмык ов уложил! Цвет его полков искрошил! Недруг нам разором грозил, Рабством и позором грозил, Недруга я сам устрашил! Честь Байсун-Конграта я спас, — Скот наш от захвата я спас, — Слава мне теперь, храбрецу! В край родной, на радость отцу, Еду я конь о конь с тобой… Очень тебе кудри к лицу, Твой наряд к лицу голубой!.. Едут рядом он и она, Бек и молодая жена, Кони их бок о бок идут, Путаются их стремена. Едут и беседы ведут, Шутки шутят, песни поют. Недруга страна далека. Плач и стон в стране калмык а. Впереди — родная страна, Только и она не близка! Ровные просторы прошли, Вот уж косогоры пошли, Впереди — гора за горой, — Нет пути-дороге конца! Вспомнит Барчин-ай про отца, Сразу потемнеет с лица, Горько затоскует порой: Много дум на сердце у ней! «Как не тосковать! — говорит, — Мой отец и мать, — говорит, — Там — среди врагов-калмык ов, Лишены родни, — говорит, — Меж врагов — одни, — говорит, — Верно в угнетеньи живут, В тяжком униженьи живут! Может у отца отобрать Тайча-хан все наши стада. Нищенство грозит им тогда!» Вот что Ай-Барчин тяготит, Вот что ей сердечко когтит! Зная, что у ней на душе, В очи Алпамыш ей глядит, Очень за нее он скорбит, Так ей сокол-бек говорит: — Мой совет послушай благой, Думой не терзайся такой, Сердце ты свое успокой! Недруг наш коварен, а все ж — Разве он посмеет, калмык, Совершить столь дерзкий грабеж! Вскорости, хранимы судьбой, Мы домой прибудем с тобой, Счастливо с тобою вдвоем Мы в краю родном заживем. Об отце заботясь твоем, Отошлем посланье с гонцом, К нам его, в Конграт привезем. Со своим отцом дорогим, С матерью своей дорогой Ты разлучена не навек!.. — Так ей говорит Хакимбек… Движется народ кочевой, Гонит скот бесчисленный свой. Труден путь полугодовой, На чужбине мука горька, С родиной разлука горька! Люди, истомясь, говорят: «Мы к стране родной, — говорят, — Рвемся всей душой, — говорят, — Только путь степной, — говорят, — Много терний в сердце вонзил. Добрести хватило бы сил! Где ты, край желанный, Конграт!..» Путь одолевая с трудом, Степи все заполнив скотом, Так они идут тем путем, — Терпят много бед и невзгод, — Люди отощали и скот. Путь без остановок держа, Движется байсунский народ, А родного нет рубежа! Падают бараны в пути, За горой гора на пути, Перевалу вслед перевал. Сколько перевалено гор, — Нет родной страны до сих пор! На гору еще поднялись, — Вдаль они с надеждой глядят, — Вспыхивает радостью взор, — Воды бирюзовых озер, Воды Кок-Камыша блестят! «Вот она, страна родная! — говорят, — Мы к тебе вернулись, край отцов, Конграт! Нет страны на свете лучше!» — говорят. Едет меж своих подруг Барчин-аим; Каждая надела праздничный наряд. Воды Кок-Камыша взор ласкают им, Камыши в пути как бы кивают им, Едут по местам покинутым, родным, Ветерок доносит их отчизны дым. Весь народ возглавив, едет бек-Хаким, Высылает он гонцов-передовых, — Вихрем понеслись, коней секут своих. Мы ему напишем потом, Поглядел бы ты на этих верховых! Встречные в испуге спрашивают их: К нам его, в Конграт привезем. «Что случилось? Кто вы? Чей вы есть народ?» Те им отвечают — и спешат вперед, Скачут — прискакали к дому Байбури, Весть передают седому Байбури.

Пастухи-гонцы, извещая Байбури о возвращении Алпамыша, сказали так:

— Выслушай нас, хан Байбури! Всю свою родню собери, Нас, не поскупясь, одари! Знай: тюльпан твой прекрасный — здесь! Соловей сладкогласный — здесь! Смелый сокол твой ясный — здесь! Прибыл он, твой сын Алпамыш!.. Тот, кто, твой нарушив запрет, Сердца не нарушил обет, Не страшась опасностей, бед, Выехал в страну калмык ов; Тот, кто, став грозою врагов, Много одержал там побед, Истребил их воинства цвет, Вражий край в крови утопив, Родины своей не забыв, — Сын твой ненаглядный, он жив! Прибыл он, твой сын, — Алпамыш!.. Внял господь отцовским слезам,— Счастлив дом твой, счастлив ты сам: Слез твоих поток осушив, Мук твоих огонь потушив, Славный свой поход завершив, Прибыл он, твой сын Хакимбек!.. Совести там не загрязнив, Воинскую честь сохранив, Ту, кого он с детства любил, В жены, наконец, получив, Весь ее народ и стада Храбро от врагов защитив, Вывел и привел он сюда! Прибыл он, твой сын Хакимбек!.. Другом ему ставший навек, Доблестный батыр-пахлаван, Имя ему бек Караджан, Прибыл вместе с сыном твоим. Мы на Кок-Камыше стоим, Там расположась на ночлег… Сын-батыр единственный твой, Алпамыш воинственный твой, Он уж недалёко, он здесь, Вновь парит он соколом здесь! Нашему известью поверь, Едем с нами вместе, — проверь!.. Враг наш опозорен теперь, Стал, как прах, он черен теперь! Множество врагов одолев, Много горных круч одолев, Прибыл он, могучий, как лев, Доблестный твой сын Алпамыш!.. С ним, как месяц ясный, ясна, Как цветок прекрасный, нежна, Девушками окружена, Любящая страстно жена. Ведай: счетом ровно пятьсот, Груженный приданым Барчин, Караван верблюдов идет. Знай: бек Алпамыш-исполин Прибыл из похода, — он здесь! Отстоял он родины честь, Вновь соединил наш народ: Выслав нас гонцами вперед, Эту сообщает он весть! Слово наше правильно есть! Нас, твоих рабов, Байбури, Щедрым суюнчи одари!.. Слышит их слова Байбури, Очень их Известию рад, Он им не жалеет наград, — Каждому подносит халат. А меж тем, как будто крылат. Слух тот облетает Конграт. Шум и суматоха стоят. Люди поважней, познатней Встретить Алпамыша спешат. Улицы народом кишат, Молодух и девушек — тьма, — Пусты у конгратцев дома. Разговор один на устах — Алпамыш с Барчин на устах.?. О прикочевавших гостях Сорока подружкам своим Калдыргач-аим говорит: «Ну-ка, поспешим, — говорит, — Выедем навстречу мы им, Поглядим, вернулся каким Братец бек Хаким! — говорит. — Мы поговорим, — говорит, — С нашею сестрицей Барчин, Привезем в столицу Барчин!..» Движется встречать своих гостей народ, — Так толпа густа, что страх иных берет, Вся бурлит дорога, как водоворот, Речью любопытства полон каждый рот Беки-амальдары унеслись вперед, Сделали они привал у «Белых вод», — Смотрят — Алпамыш навстречу им идет, За собой ведет вернувшийся народ. Встречных увидав, душой ликует он; Спешившись, он горсть родной земли берет, Поднеся к устам, ее целует он. Беки, Алпамыша угощая тут, От отца привет ему передают, Накормив гостей, ведут их за собой… С девичьей своей шумливою толпой Прибыла в тот час и Калдыргач-аим. Брата увидав, здоровается с ним,— Поцелуй сестринский нежен

и горяч. С дорогой невесткой, ласково нежна, Так же горячо целуется она, Красотой Барчин любуется она… Вдруг — с веселым криком: «Живо, начинай!» Девушки в свой круг замкнули Барчин-ай, Поперек дороги протянув аркан, Требуют с гостей подарков выкупных. Девушка Суксур одаривает их: Много тюбетеек ало-золотых, Много им дает платочков головных. А дорога вся людьми запружена, Вся Конграт-страна сюда устремлена,— Для подобных толп и ширь степей тесна! Братья возвратились из чужой страны! Были столько лет они разлучены! Радостью горят конгратские сердца, Также и байсунцев братские сердца! Ликованье с той и с этой стороны. Взоры к Алпамышу все обращены; «Славься, победитель!» — клики там слышны, «Наш объединитель!» — клики там слышны. Рядом с Апламышем, прелести полна, Едет Ай-Барчин, сияя, как луна. Люди красотой Барчин восхищены, Мощью Караджана все потрясены. Задние к передним зависти полны,— Задние не видят ничего, хоть плачь! Лезут — кто на крыши, кто — на карагач… Едут, едут гости! Ты на них смотри! Месяца светлей и утренней зари, Видит Барчин-ай поместье Байбури. Алпамыш-батыр и Караджан, — смотри!— Спешились — и слугам отдают коней. С двух таких друзей и ты пример бери! Дорогого сына, Хакимбека-льва, Видит Байбури, — теряется сперва, Еле говорит и путает слова, На ногах от счастья держится едва. Алпамыша так вот к сердцу он прижал: — Хакимджан, сынок мой, как ты возмужал! Если жив-здоров ты предо мной стоишь, Не о чем мечтать мне, сын мой Алпамыш, — Сбылись все желанья твоего отца! — Смахивая слезы радости с лица, Он и Караджана обнял, молодца: — Вот каков ты есть, оказывается, Моего сынка товарищ боевой! Жаль, что не был раньше я знаком с тобой!.. — Тут, своим гордясь возлюбленным сынком, Бросилась к Хакиму и старуха-мать, Стала дорогого сына обнимать, Также Караджана обняла она, И благословенье им дала она… Приближенными, друзьями окружен, Во дворец отцовский Алпамыш введен. Он посажен здесь на золоченый трон. Вслед за ним Барчин туда приведена, — С девушками в ряд становится она, С дальнего пути утомлена, бледна, Лишь вошла — народу отдала поклон. Каждая улыбка прелести полна! Как она учтива, как она скромна, — Видно, что умна, благовоспитанна, Красотою — гурий всех затмит она!.. Есть обряд узбекский — жив он до сих пор, — В честь гостей желанных разжигать костер: Девушки выводят Ай-Барчин во двор, — Что она устала — им и дела нет, Не дадут присесть, — веселье, мол, не вред! Все они поют, резвятся у костра, — Шумный праздник встречи длится до утра, Вьются вкруг Барчин девицы до утра, Ласкова она со всеми, как сестра. Много там красавиц, но она сама Красотой своею сводит их с ума. Солнце поднялось из-за гор, Утро озарило простор, — Праздничный погашен костер, Ай-Барчин уводят в шатер. Калдыргач, томясь до сих пор, Тайный с ней ведет разговор Спрашивая так у сестры: — С дядей что с моим, с Байсары? Что ж он там остался один? Жив ли он, здоров ли, Барчин? — Ей Барчин-аим говорит: — Что же делать с ним! — говорит: — Он неумолим, — говорит: — К пастбищам родным, — говорит, — Все откочевали в Конграт, — Вывел нас Хаким, — говорит. Не хотел уйти мой отец, Одинок остался, гордец! Сколько он претерпит обид! Сердце за него как болит! — Вывел нас Хаким, — говорит. — Калдыргач за дядю скорбит: — Плохи дяди-бия дела. Гордость до чего довела!— Так они, от всех затаясь, Всем, что на душе, поделясь. Слезы проливали, шепчась. В полдень, пересудов бсясь. Вышли, беззаботно смеясь. Гости к Байбури со всех сторон идут — С возвращеньем сына поздравлять идут; Люди ото всех родов конгратских тут. Знатный и незнатный, старый, молодой. Счастлив Байбури — дает богатый той, Режет скот без счета с самого утра. Если сын вернулся — длань его щедра, — Все равно всего не проживет добра: Некуда ему несметный скот девать, Хоть бы весь народ на целый год созвать, Хоть бы год подряд на тое пировать! День за днем шумит веселый той, — смотри! Каждый день дерут козлов на копкари. Каждый день улак — да не простой, — смотри! Всадникам дает награды Байбури!.. Так в Конграт вернулся Алпамыш батыр, Подвиги свершив, каких не видел мир: Он богатырей калмыцких посрамил, Шахские войска один он разгромил, Братских два народа вновь объединил,— И расцвел при нем, как райский сад земной, Весь Байсун-Конгратский край его родной!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Песнь первая

Мирно бекствовал в Конграте родном Алпамыш, дружил с Караджаном, народ родной благоустраивал, счастливо с Барчин своей жил…

Но послушайте, что у калмыков делалось после ухода Алпамыша и Караджана. Уцелевшие и бежавшие с поля битвы калмыцкие воины собрались у дворца шаха своего Тайча-хана. Пришла и мать Караджана — Сурхаиль коварная, стала в сторонке. Вышел тут шах калмыцкий и обратился ко всем собравшимся, такое слово сказав:

— Горе, горе мне! Печальна речь моя. К вам — большим и малым, беки и князья, Ко всему народу обращаюсь я,— Будем все согласны, как одна семья. В этот черный день подайте мне совет: Байсары-узбек — причина наших бед, Стал из-за него немил мне белый свет, — Всей калмыцкой силы уничтожен цвет! В этот черный день подайте мне совет! Воины мои отважно бой вели, Только одолеть узбеков не смогли,— Многие на поле брани полегли, Многие назад калеками пришли. Ой, беда какая у меня в стране! А несчастье к нам пришло по чьей вине? Вот об этом вас подумать я прошу, И совет подайте всенародный мне. Сам же я, калмыцкой всей земли тюря, Так считаю, вам об этом говоря: Если Байсары виновником признать, Разве я не вправе скот его отнять? Если он с народом не ушел своим, Поступить мы можем как угодно с ним. Жизни мы его, пожалуй, не лишим, Но его скотом себя обогатим. При своем скоте оставшись сиротой, Пусть он нам послужит, как пастух простой! Неужель мы снова Байсары простим? Столько муки нам такой узбек принес, Пролил столько нашей крови он и слез! Не разграбить ли овец его и коз? Это слово я сердечно вам сказал, — Так подайте мне совет, велик и мал!..

Собравшимся калмыкам пришлись по нраву шахские слова: — Правильно шах говорит, — умная голова! Если бы не Байсары, не знали бы мы всех этих бед, не погибло бы столько калмык ов!..

Зашумели калмык и, изрядное число людей нашлось, желавших скот у Байсары отбирать. Поехали эти люди в Чилбирскую степь.

Дал им шах калмыцкий наказ: «В Чилбир-чоль езжайте сейчас. Все добро узбека — отнять, Самого связать и пригнать!..» На коней вскочили — и верхом в Чилбир, Многие пустились и пешком в Чилбир. Думают: «Пяток-десяток кой-чего И себе отхватим из добра его!» Чтоб никто в пути объехать их не мог, Едут — каждый держит палку поперек… Ехать в эту местность — близко ль, далеко ль, Прибывают люди в степи Чилбир-чоль, — Перед ними синий плещет Айна-коль. Смотрит Байсары — сжимает сердце боль: Сколько калмык ов нагрянуло сюда, Новая, как видно, ждет его беда! Думает: «Насилье нам терпеть доколь?» Думает: «Спаси, аллах, не обездоль!» Табуны его в тугаях окружив, Гонят калмык иоттуда всех коней, Собирают их — и строгим счетом чтут, А мирзы — коней записывают тут — И на Тайча-хана записи ведут. Байсары не знает, в чем он виноват. Вот уж и овечьих он лишен отар, — Как перенесет подобный он удар! Уложив самцов рядами — к нару — нар, — Перепись верблюдов начали мирзы. Забрано в казну и золото его, — Сразу Байсары лишается всего. Сердце на куски расколото его. Пастухов, подпасков также перечли, Также поименно в перепись внесли. Описав его добро, калмык ите Направляются теперь к его юрте. Старый Байсары хотел по простоте О виновности своей задать вопрос, — Слышит поношенья и слова угроз. Вот что на чужбине терпит ныне он! Кару за свою гордыню принял он. Родина в беде желаннее стократ! Если б с Алпамышем он ушел в Конграт! Стонет Байсары и слез роняет град, Горько пожалев о гордости своей. Был и сам он знатен, был он так богат, — Родину покинул — все пошло не в лад. Э, раскаялся ты поздно, Байсары, — Ты судьбой наказан грозной, Байсары! Недруги кругом — и нет родных людей. Вот он калмык ами связан, как злодей, Сколько терпит мук от вражеских плетей, Но куда больней бич совести своей! Калмык инарочно горячат коней, И над ним глумятся: «Эй, шагай быстрей!» Гонят его пешим и камчами бьют,— Привели в столицу — во дворец ведут, Ставят перед шахом, записи сдают… Грозен был в тот час калмыцкий шах Тайча. Он на Байсары обрушил гнева гром, Он его поверг в смертельный страх, крича: Он обманут, мол, коварным стариком, Байсары один, мол, виноват кругом, С ним как с кровным он поступит, мол, врагом, Он его предаст, мол, в руки палача, Он его, мол, страшным мукам обречет, Он теперь за все с ним учинит расчет, — Голову ему, узбеку, отсечет,— Он, мол, Байсары не приглашал сюда, Байсары зачем пригнал свои стада? Милость, мол, узбеку оказав тогда, Он, мол, шах Тайча, ошибку совершил: Байсары, мол, всех калмык ов удушил, Он, мол, самых тучных пастбищ их лишил, Их страну людей всех лучших он лишил. Душу из такого старого сыча Вытянет, мол, шах руками палача! Это слово, мол, сказал не сгоряча, — Слово, мол, свое исполнит шах Тайча…

Оборванный, избитый, связанный, стоит Байсары, голову опустив, перед шахом калмыцким, калмыками окруженный, несчастьем своим убитый. Вины своей он не знает и, хоть видит, что не оправдаться ему, — смотрит он в отчаяньи на шаха калмыцкого и такое слово униженно ему говорит:

— Пожелтел я весь, так скорбь моя сильна, — Дела этого мне сущность не видна: Шах, узнать позволь мне, в чем моя вина? Не по-шахски, шах, со мной себя ведешь: Скот мой отобрав, ты учинил грабеж. Столько палачей за мной, несчастным, шлешь, — Связанным и пешим по стране ведешь, Старика камчой по голове ты бьешь! Не подумал ты, что Байсары-узбек, Будучи пришельцем, — все же человек. Не хотел ты знать, что — истина, что — ложь, Слова в оправданье молвить не даешь, На мои седины в ярости плюешь. А моя вина неведома мне все ж. Далеко народ мой и моя страна, Неверна земля чужая, неверна! На чужбине жизнь — как страшный ад, черна… Беззащитен я и весь в твоих руках, Видно, смерть уже прийти должна моя. Только знать хочу я, в чем вина моя!..

Речь Байсары выслушаз, шах калмыцкий такое слово сказал:

— Девяносто я имел богатырей, Ни сильней никто не видел, ни храбрей, — Были все они опорою моей. Караджан-батыр мне всех дороже был. Я теперь лишился этих силачей! А по чьей вине лишился их, по чьей? Ты, узбек, причина всей беды моей, Ты да дочь твоя, вертлявая коза, — Вырвать бы твои лукавые глаза! Если девяносто тех богатырей Воспылали страстью к дочери твоей, Почему отдать ее не пожелал? Или не отец ты дочери своей? Алпамыш семь лет за ней не приезжал, — На твоей душе и грех бы не лежал. Витязей моих всех погубили вы! Караджана чем, скажи, купили вы? В бедствие повергли всю мою страну! Ты, узбек, теперь узнал свою вину. Голову имеешь на плечах одну,— Знай, что отрублю я голову твою, — Голову срубив, твой труп повешу я!.. Пощадил тебя однажды я, узбек, — Может быть, опять тебя утешу я: Все-таки ты был почтенный человек. Далеко уславший дочь свою, Барчин, Своему скоту теперь не господин, Чем ты мне опасен, нищий и один? Мне тебя казнить, пожалуй, нет причин, — Можешь тут спокойно доживать свой век, — Казни у меня вторично ты избег! За мое добро отплатишь мне трудом: Весь твой скот моим отныне стал скотом, Пастухи твои останутся при нем, Ты над ними будешь старшим пастухом. Это говоря, кончаю речь на том. Думаю, доволен ты моим судом!