Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

57

В те же дни чекисты арестовали супругов Дубовских (муж Константин – ответственный исполнитель Ветеринарного снабпрома, жена Мария – переводчица в НКТП), которых Екатерина Муханова на допросе 8 марта 1935 года “включила” под давлением следователей в “контрреволюционную организацию”, руководимую “английской шпионкой” Н. К. Бенгсон (интересно, что сами Дубовские знать не знали фамилии Мухановой, Мария лишь показала, что однажды видела одну из женщин, с которыми Бенгсон познакомилась в доме отдыха ГАБТа в 1933 году). Чекисты всерьез интересовались окружением Нины Конрадовны, прикидывая – не удастся ли составить еще одну группу “террористов”. Супруги Дубовские давно знали Бенгсон и могли существенно уточнить круг ее знакомств, который Муханова очертила весьма приблизительно. Правда, если полагаться на документы, то допрашивали Дубовских в разное время – Константина 13 марта [446] , а Марию аж 23 апреля 1935 года [447] – в самом конце следствия. Супруги на допросах показали, что Нина Бенгсон в 1920-х годах работала вместе с Марией Дубовской в Русско-Канадско-Американском пассажирском агентстве (по всей видимости, переводчицами). В 1927 году

обеих женщин сократили, после чего между супругами Дубовскими и Бенгсон установились особенно теплые отношения, и Нина Конрадовна часто заходила к ним в гости “на правах близкой знакомой”. В 1926 году, то есть еще во время работы в “Рускапа”, Бенгсон была арестована ОГПУ – как показал Дубовский, “за связь с заграницей” (а Екатерина Муханова, напомним, еще 16 февраля показывала об аресте Бенгсон ОГПУ в связи с “нахождением за границей какого-то близкого ей человека”). История с арестом могла окончиться трагически, но каким-то чудом Нине Конрадовне очень быстро удалось выйти на свободу. Дубовским она рассказала, что якобы о ее освобождении хлопотал некий “полковник английской службы” или (по утверждению Марии Дубовской) “канадец” Мекки, с которым Бенгсон поддерживала деловые связи. Такое объяснение, однако, вызывает большие сомнения, ибо вмешательство англичанина или канадца могло скорее ухудшить положение арестованной. Был у Бенгсон и “жених”-иностранец – некий Гарри Крид (или, по версии Марии, Крет), с которым она “сожительствовала” и за которого собиралась замуж. Крид работал представителем фирмы “Сибрук” (Seabrook) в СССР. После того как женитьба Бенгсон и Крида по каким-то причинам расстроилась, Крид уехал из СССР – было это в 1930-м или 1931 году. Несколько позже Константин Дубовский, как можно понять из протокола его допроса, решил познакомить Бенгсон со своим старым приятелем Владимиром Николаевичем Ананьевым. Обстоятельства этого знакомства не совсем ясны. На допросе 23 февраля Муханова охарактеризовала Ананьева следующим образом: “неизвестный для меня человек, скупающий антикварные вещи, лет 35-ти, по-моему, он ухаживает за Бенгсон, фамилию его Бенгсон мне называла, но я ее не помню” [448] . Константин Дубовский же ни разу не упомянул о скупке антикварных вещей, а Мария назвала лишь официальное место работы Ананьева – Комитет заготовок СТО (в базе данных репрессированных Владимир Николаевич числится старшим консультантом Управления технических культур этого комитета). Из протокола допроса Константина Дубовского следует, что они с Ананьевым обсуждали Бенгсон задолго до того, как состоялось их знакомство. В 1933 году Константин зачем-то советовался с Ананьевым, стоит ли ему самому продолжать знакомство с Бенгсон – а то вдруг она английская шпионка. Попутно он рассказал Ананьеву, что Нина Конрадовна получает очень приличную зарплату. Возможно, он просто уговаривал Владимира познакомиться с Бенгсон, видя в ней “выгодную партию” для друга, а уж следователи в протоколе постарались придать этому чисто бытовому разговору зловещий оттенок. Как бы то ни было, Владимир Ананьев поддался на уговоры Константина и весной 1934 года начал встречаться с Бенгсон. А летом 1934-го уже самого Дубовского вдруг вызвали в ОГПУ и начали расспрашивать о знакомых и, в частности, о Бенгсон. Получив от Константина нужные сведения, допросивший его сотрудник ОГПУ взял у него подписку о неразглашении. Но бесстрашный Константин, выйдя за ворота ОГПУ, тут же эту подписку нарушил и рассказал Бенгсон, что, перечисляя чекистам своих знакомых, назвал и ее фамилию. Теперь, уже будучи арестованным, Константин обнаружил, что чекистам прекрасно известно о его проступке. Оправдываясь, он не совсем внятно пытался объяснить нарушение подписки “желанием отделаться от назойливых расспросов”. Расшифровать этот ребус до конца не представляется возможным, но любой контакт с ОГПУ заставляет предполагать вербовку. Впрочем, по утверждению супругов, после визита Константина в ОГПУ встречи с Бенгсон стали реже – по словам Марии, их частота уменьшилась примерно до двух раз в месяц.

446

Там же. Л. 162–167.

447

Там же. Д. 111. Л. 251–256.

448

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 144.

Супруги Дубовские, как уже было сказано, очертили круг родственников и знакомых Бенгсон. У Нины Конрадовны были два брата – Александр и Евгений, оба женатые. Из числа знакомых Бенгсон супруги назвали учительницу немецкого языка Татьяну Соломоновну, соседку по квартире в Даевом переулке (в 1937 году арестовали Бенгсон уже по другому адресу – в доме № 11 по Малому Новопесковскому переулку), врачиху Беллу (Изабеллу) Абрамовну, супругов Житковых (муж – Сергей Николаевич Житков, в базе данных репрессированных имеется полный его тезка 1896 года рождения, инженер-химик, который к осени 1937 года уже находился в лагере, где был повторно арестован и расстрелян; жена Клавдия – по мнению Дубовского, “женщина легкого поведения”). Еще одна супружеская пара фигурирует в протоколе допроса Марии Дубовской без фамилий – врач Евгения Матвеевна и ее муж Константин Константинович – архитектор. В показаниях Дубовского в качестве знакомой Бенгсон упоминается и некая баронесса Елена Гротгус, вышедшая замуж за коммуниста и живущая где-то на севере. В общем, ничего подозрительного в таком составе родственников и знакомых не усматривалось. Да и допросы супругов ничем полезным для чекистов не увенчались – оба наотрез отказались признаваться в том, что являлись участниками “контрреволюционной” организации, хотя следователи Каган и Сидоров стращали их тем, что они “изобличены” показаниями других “участников организации” (Мухановой). Тем не менее Дубовского по итогам следствия посадили в лагерь на 5 лет (дальнейшая его судьба неизвестна), а его жену отправили на три года в ссылку, где в 1937 году арестовали и расстреляли по приговору тройки в рамках массовой операции по ликвидации “антисоветских элементов”. В сентябре 1937 года арестовали и Владимира Ананьева.

58

В среду 13 марта 1935 года следственная деятельность чекистов заметно активизировалась. Этим днем было оформлено целых 7 протоколов допросов по “кремлевскому делу”, предназначенных для доклада кремлевскому начальству. На этот же день пришелся и очередной допрос Нины Розенфельд. Под руководством замнаркома Агранова и начальника Экономического отдела ГУГБ Миронова следователь Черток принялся выяснять вопрос, касающийся орудия предполагаемого

убийства вождя – яда. Поскольку стрихнин, якобы имевшийся у самой Розенфельд, для этого не годился и даже при обыске обнаружен не был, пришлось искать яд в другом месте. Черток поинтересовался, не мог ли яд найтись у Мухановой. Сначала Нина Александровна растерялась и ответила, что яда или чего-то похожего у Мухановой никогда не видела – та, мол, для совершения теракта хотела достать огнестрельное оружие у кого-то из работников комендатуры. У самой же Розенфельд знакомых врачей и фармацевтов не водилось. А у Мухановой? – спросил Черток. А у Мухановой есть, вдруг вспомнила Нина Александровна:

У Мухановой есть очень близкий знакомый – врач. Фамилия его, кажется, Михайлов, имя-отчество, насколько я помню, Михаил Михайлович. Думаю, что Муханова могла у него достать яд… Когда я и Муханова обсуждали вопрос о возможности совершения террористического акта против Сталина путем его отравления, то Муханова мне дала понять, что яд она сумеет достать у доктора Михайлова, Михаила Михайловича. Я ей поверила, так как знала, что у Мухановой и у доктора Михайлова были очень близкие отношения [449] .

449

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 188.

Очередная чекистская версия рождалась прямо на глазах у восхищенного читателя протокола. Не без усилий, конечно, – чекисты продвигались как бы на ощупь. Последовали вопросы о том, какой именно яд предполагалось достать (цианистый калий), когда происходил разговор о яде (в 1933 году), кто при разговоре присутствовал (только Розенфельд и Муханова). Спрашивал Черток и об огнестрельном оружии – у кого именно намеревалась Муханова его достать. Здесь Розенфельд не смогла ничего придумать, а оговаривать случайного человека не захотела, и Черток ничего вразумительного от нее так и не добился.

В конце допроса вернулись к теме вдохновителей теракта, и Черток попытался расширить их круг. Изначально предполагалось сделать вдохновителем Л. Б. Каменева, но теперь Черток поинтересовался у Нины Александровны, не ссылался ли Николай Борисович Розенфельд на кого-нибудь еще. И зафиксировал следующий ответ:

Из разговора с Розенфельдом Н. Б. я точно помню, что он, говоря о необходимости подготовки террористического акта против Сталина, ссылался на Каменева Л. Б. Возможно, что он ссылался и на Зиновьева, но это я точно не помню [450] .

450

Там же. Л. 190.

Чекисты явно раздумывали, не стоит ли им для полноты картины подключить к “кремлевскому делу” и Зиновьева. Ответ на этот вопрос зависел, конечно, от мнения начальства. Не дожидаясь указания вождя, чекисты на всякий случай решили временно переправить Григория Евсеевича в Москву, чтобы тот в случае чего был у них под рукой. Ко времени допроса Розенфельд 13 марта Зиновьева уже доставили (или вот-вот должны были доставить) на Лубянку этапом из Верхнеуральского политизолятора, где он отбывал 10-летний срок по делу “московского центра”. В качестве формального повода для этапирования Григория Евсеевича чекисты использовали заявление арестованного работника Коминтерна и бывшего зиновьевца Войслава Дмитриевича Вуйовича. В этом заявлении, предаваясь воспоминаниям о делах давно минувших дней, Вуйович поведал о разговоре

с Зиновьевым в присутствии Шляпникова осенью 1932 года, когда на мое сообщение о контрреволюционных слухах о состоявшемся якобы покушении на тов. Сталина на одном из партийных заседаний Зиновьев ответил: “Чего народу хочется, о том он и говорит”, – на что ни Шляпников, ни я не реагировали по-партийному ни во время разговора, ни потом [451] .

Теперь же, после собственного ареста, одновременного ареста жены Регины Будзинской и разлуки с годовалой дочкой у Вуйовича проснулась совесть коммуниста, и он решил, что настало время отреагировать по-партийному. А чекисты, со своей стороны, не могли же пройти мимо столь явного сигнала о террористических намерениях важного государственного преступника. Случай этот надлежало тщательно расследовать.

451

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 212. Л. 157.

59

Параллельно выяснению важнейших политических предпосылок дела о терроре следователи занимались накоплением разнообразного компромата на всех, кто имел несчастье подвернуться следствию под руку. В тот же день, 13 марта, следователь СПО ГУГБ Голубев продолжил допрос комсомолки Веры Ельчаниновой. Если бывших дворянок и близких к ним сотрудниц библиотеки комсомольская молодежь Кремля презрительно именовала “дворянским гнездом”, то сама группа комсомолок вполне заслуживала прозвища “осиное гнездо”. Они были готовы жалить всех без разбора, что Вера в полной мере и продемонстрировала в следовательском кабинете. Она активно продолжила топить своих кремлевских коллег – например, старшего референта по делам комиссий Секретариата Президиума ЦИК СССР М. В. Авсенева, секретаря бюджетной комиссии ЦИК Ирину Калистратовну Гогуа. Вспомнила она и свою сослуживицу, картотетчицу М. И. Авксентьеву, якобы сестру белого офицера, по словам вездесущей Бурковой. И расширила по сравнению с прошлым допросом “донжуанский список” Енукидзе:

Кроме названных мною сотрудниц Секретариата ЦИКа, сожительствовавших с Енукидзе (Миндель, Рогачевой, Раевской, Воронецкой и Бамбуровой), в сожительство с Енукидзе также вступали Эльза Эмсин, [Е. Д.] Иванова (сотрудницы Правительственной библиотеки) и Ищукова Елизавета – сотрудница ученого комитета. Этим женщинам Енукидзе привозил из-за границы (из Берлина, куда ездил лечиться) береты, джемперы, пальто. Так, сложившиеся отношения с Енукидзе давали право этим лицам игнорировать непосредственных начальников по работе и вообще всех лиц, стоящих ниже Енукидзе, что они практиковали и что не могло не сказываться на дисциплине и состоянии аппарата [452] .

452

Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 636.