Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

Мне об этом ничего не известно. Был случай, когда, будучи в столовой ЦИКа СССР вместе с Мухановой и Розенфельд, я встретился там с Клейном В. К. Муханова и Розенфельд интересовались, что собой представляет Клейн, чем он занимается и какие между нами существуют отношения. Я ответил, что Клейн является в прошлом моим профессором по археологическому институту, что он культурный и образованный человек, приятный собеседник. Других разговоров с Мухановой и Розенфельд о Клейне не помню [500] .

500

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 232.

А других Гендину и не нужно было. Одного этого разговора было достаточно, чтобы официально зафиксировать в протоколе наличие связи между “контрреволюционной

террористической группой” в Правительственной библиотеке и группой в Оружейной палате. А на следующем допросе 20 марта [501] Гендин вынудил-таки Барута признаться, будто тот получил от Мухановой поручение выяснить, где живет Сталин, – и это признание еще теснее связало его с “террористками”.

501

Там же. Д. 109. Л. 112–120.

65

Четырнадцатого марта следователь Каган вновь допрашивал Екатерину Муханову. Поскольку чекисты определились с предполагаемым орудием убийства, нужно было привести показания Мухановой в соответствие с выработанной линией. Ведь Муханова по-прежнему думала, что она собиралась стрелять в Сталина из револьвера. Чтобы подготовить Муханову к неожиданному повороту сюжета, Каган попросил ее дать краткий пересказ “предыдущих серий”. Муханова, не догадываясь, куда клонит следователь, прилежно повторила те показания, которые Каган выжал из нее на предыдущих допросах и под которыми заставил подписаться:

Мне известно… что каждая из 5-ти групп организации готовила самостоятельное покушение на Сталина… Предполагалось стрелять в Сталина из револьвера. Для этой цели все группы должны были организовать слежку за маршрутом Сталина, а я и Н. А. Розенфельд пытались попасть в его библиотеку, где совершить террористический акт было наиболее возможно [502] .

Тут Каган, сославшись на протокол допроса Мухановой от 8 марта, спросил, почему она раньше показывала о разных способах совершения убийства, а теперь говорит лишь об одном. Это был “случай так называемого вранья”, потому что в протоколе от 8 марта таких показаний зафиксировано не было – там говорилось лишь о возможности разжиться огнестрельным оружием у “заговорщиков” из комендатуры Кремля. Да и в протоколе от 4 марта зафиксированы показания Мухановой о том, что “шпионка” Бенгсон планировала убийство Сталина одним-единственным способом – с помощью огнестрельного оружия [503] . Поэтому Муханова ответила, что другие способы не обсуждались. Но у следователя были наготове показания Нины Розенфельд, на которые он и сослался, уверяя Екатерину, что та неоднократно беседовала с Ниной Александровной и о других способах убийства Сталина. Удивленная Муханова заявила, что таких бесед не помнит. Но ей, по-видимому, напомнили. В протоколе это, разумеется, не отражено, но можно предположить, что “за кадром” Мухановой популярно объяснили: не стоит лезть на рожон, а показывать надо то, что чекисты требуют – пока что по-хорошему. А требовали они, чтобы Екатерина теперь призналась в намерении убить вождя путем его отравления. Отказать в этом требовании было трудно, особенно после признания в подготовке убийства. В конце концов, какая разница, как убивать – револьвером или ядом. Екатерина махнула рукой, и следователь занес в протокол:

502

Там же. Д. 108. Л. 191.

503

Там же. Л. 14.

Основным способом совершения террористического акта, как я уже показывала, мы намечали убийство Сталина путем выстрела из револьвера. Однако действительно я с Н. А. Розенфельд обсуждала и вариант совершения убийства путем отравления [504] .

Сразу вспомнились и обстоятельства этого обсуждения – на квартире Н. А. Розенфельд в 1933 году. Так произошла синхронизация показаний двух главных “террористок”. Теперь сюжет можно было развивать безоглядно.

504

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 192.

Вопрос этот возник по инициативе Розенфельд в связи со следующим обстоятельством. Я считала, что вся деятельность должна быть сосредоточена и направлена на совершение убийства только Сталина.

Розенфельд же выдвигала план уничтожения вместе со Сталиным и других руководящих работников партии и правительства. При этом Розенфельд учитывала, что выстрелами этого добиться трудно или почти невозможно. Отсюда и возник ее план совершения террористических актов наряду с выстрелами и путем отравления [505] .

505

Там же. Л. 192–193.

Чекисты были люди скромные и охотно приписали авторство своего гениального плана Нине Розенфельд, попутно этот план расширив и несколько видоизменив. Следователь продолжал фиксировать в протоколе “признания” Екатерины:

Я 8/III сего года показывала, что связанный с Розенфельд работник комендатуры Кремля Синелобов, имевший отношение к охране Кремля, намечался как исполнитель террористического акта над Сталиным. Розенфельд мне сказала, что Синелобов может на одном из банкетов, где будет Сталин и другие члены Политбюро ЦК ВКП(б), подмешать в пищу сильнодействующий яд [506] .

506

Там же. Л. 193.

В протоколе от 8 марта 1935 года явно имелось в виду, что Синелобов “как имеющий отношение к охране Кремля” застрелит Сталина, а не будет, как опереточный злодей, подсыпать ему яд в еду. Но к счастью для чекистов, в явном виде это зафиксировано не было. Оставалось только установить источник яда. Каган спросил у Мухановой, где заговорщики предполагали достать яд. Муханова, не знавшая о том, что Розенфельд днем ранее на допросе заявила, будто достать яд она никак не могла из-за отсутствия у нее знакомых врачей и фармацевтов, дала ответ, полностью противоречащий показаниям Нины Александровны:

Розенфельд мне сказала, что она знакома с работником в Санупре Кремля Металликовым, у которого она может достать яд [507] .

Кроме всего прочего это был звоночек для М. С. Металликова (на тот момент заместителя главного санитарного инспектора СССР). Михаил Соломонович приходился братом Брониславе Металликовой, второй жене А. Н. Поскребышева, заведующего “особым сектором” ЦК ВКП(б) и канцелярией Сталина. Сестра жены Металликова Аси Рябухиной, Анна Рябухина, была когда-то замужем за старшим сыном Троцкого Львом Седовым и имела от него сына, тоже Льва. Этот факт был хорошо известен в среде работников аппарата ЦК, и компромат на Металликова и Поскребышева регулярно поступал в партийные инстанции, оттуда переправлялся в НКВД и оседал там в секретариате (доносили, например, что в одном из номеров “Вечерней Москвы” за 1934 год [508] появилась фотография Георгия Димитрова с детьми, сделанная, если верить подписи, в подмосковном санатории. На деле же, сообщал доносчик, фотография была сделана на даче Металликовых, причем из трех детей, запечатленных рядом с Димитровым, двое оказались детьми Металликовых, а третий – сыном Анны Рябухиной, то есть внуком “обер-палача” Троцкого [509] ). Все это окончилось арестом Металликова летом 1937 года и последующим его расстрелом. Затем чекисты “изъяли” и жену Поскребышева, в результате чего Александру Николаевичу пришлось жениться в третий раз – спасти Брониславу от расправы ему не удалось.

507

Там же.

508

Вечерняя Москва, № 139, 19 июня 1934 г.

509

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 196. Л. 93.

Но в 1935 году до расправы с семьей Металликовых еще не дошло. Поэтому чекисты наметили другую жертву – никому не известного врача Михайлова, близкого знакомого Мухановой. Тем более что уже добились от Розенфельд соответствующих показаний. Однако здесь они столкнулись с категорическим отказом Екатерины признаться в том, будто она просила у Михайлова яд и говорила об этом с Розенфельд. Здесь Муханова проявила такое упорство, что протоколы ее допросов (если они были) не высылались Сталину и Ежову на протяжении двух следующих недель. В течение этой паузы, например 15 марта, следователи С. Г. Гендин и Н. Н. Бриччи продолжали допрашивать Константина Муханова, выжимая из него компромат на сестру. Константин, спасая себя, показывал то, что требовали следователи: