Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Буркова мало того что доносила, но еще и проверяла, дан ли ход ее доносам. К сожалению, по основному месту работы она, видимо, не проявляла столь завидного рвения – силы-то не бесконечны. А вот Пелипейко заведующая библиотекой Е. Д. Соколова считала хорошим работником и поэтому увольнять ее не торопилась. Но зав. Секретариатом Президиума ЦИК СССР С. П. Терихов, реагируя на донос, распорядился, чтобы курирующий секретную часть В. К. Сотсков взял у Пелипейко объяснение по поводу инцидента. 14 мая 1933 года Пелипейко послушно сдала в секретную часть объяснительную:
Сообщаю, что в 1929–1930 гг. получила несколько писем из-за границы, из Парижа от нашей студентки Н. Кирилловской (дочери члена общества политкаторжан Д. Новомирского), которая в настоящее время работает в Москве. 25. V-33 г. меня вызвала в персидское посольство Вильгельмина Ивановна, которая работает у персидского посла (при маленьком ребенке). Видела ее несколько раз в городе Владикавказе у тети, где она работала акушеркой. Вызвала она меня, чтобы сообщить, что мама тяжело
593
Там же. Л. 34.
Сотсков переправил объяснительную в Оперод ОГПУ Паукеру, попросив того в “возможно короткий срок” дать свое заключение о перспективе оставления Пелипейко на работе в библиотеке [594] . Но Паукер с ответом не спешил, а в конце 1933 года в аппарате ЦИК прошла чистка, на которой опять всплыли все доносы и кляузы Бурковой. Не дожидаясь ответа ОГПУ, Терихов объяснил Соколовой, что дело плохо и нужны жертвы на заклание. Заручившись ее рекомендацией об увольнении Любови Константиновны как “хорошего работника, но физически чрезвычайно слабого”, Терихов 24 февраля 1934 года распорядился уволить Пелипейко из Кремля, не дожидаясь ответа из ОГПУ. После этого Соколова вызвала Пелипейко к себе и это распоряжение передала ей.
594
Там же. Л. 33.
На этом неприятности для Любови Константиновны отнюдь не закончились. В марте 1935 года она была арестована в рамках следствия по “кремлевскому делу” и 28 марта уже предстала пред светлы очи начальника 6-го отделения ИНО ГУГБ Смирнова. Чекисту-международнику теперь приходилось доделывать то, что не доделали в 1933 году сотрудники Паукера, а именно – уточнять, в чем заключалась связь Любови Константиновны с персидским посольством. Пелипейко показала:
Иранское посольство я посетила в апреле 1932 года. За несколько месяцев до моего посещения посольства я получила от моей матери из гор. Орджоникидзе письмо, в нем она писала, что встретила там знакомую акушерку, с которой она пришлет мне в Москву посылку. Фамилия этой акушерки Павлова Вильгельмина Ивановна. С ней я знакома была мельком. В апреле 1933 г., будучи на работе в Правительственной библиотеке в Кремле, меня вызвали к телефону в помещении библиотеки. Незнакомый мужской голос сказал мне, что приехала Павлова, привезла новости из дому и просила меня зайти в иранское посольство по адресу – Покровский бульвар, д. № 3, к 6-ти часам вечера. Я ответила утвердительно и к назначенному времени пошла в посольство. В посольстве я сказала, что пришла к Павловой. Меня попросили подождать, и через некоторое время неизвестный мужчина проводил меня в комнату-столовую, где меня ожидала Павлова. Кроме Павловой в комнате никого не было. Павлова начала с того, что извинилась за вызов меня в посольство, объяснив это тем, что хозяин ее, иранский консул или посол, у которого она служит в качестве воспитательницы ребенка, не разрешает ей выходить в город, боясь инфекции ребенка. Она сообщила мне, что моя мать осталась без работы и тяжело заболела и тетка моя просит оказать ей материальную помощь, ибо положение матери – тяжелое. Письма мать мне не передала, а просит Павлову рассказать о ее положении. В процессе дальнейшего разговора с Павловой она мне сказала, что поступила на службу к консулу только для того, чтобы впоследствии получить заграничный паспорт и уехать из СССР в Латвию, где у нее есть родные. Тут же она спросила меня, каким путем она могла бы получить паспорт. Я ответила ей, что подобного рода дел я не знаю и ничего ей сказать не могу… [Я провела в посольстве] около получаса. Павлова очень торопилась, ибо ей нужно было идти к ребенку. Она проводила меня до дверей и ушла [595] .
595
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 151–153.
Выслушав эту ерундовую историю, Смирнов без всякого зазрения совести принялся дополнительно допрашивать несчастную Пелипейко, выясняя мельчайшие подробности о ее “связи” с посольством и о поведении Павловой. Не узнав ничего интересного, он задал дежурный вопрос о клевете на вождей. Пелипейко призналась, что уже после увольнения из Кремля, на следующий день после убийства Кирова, она обсуждала это прискорбное событие с новыми сослуживцами, причем склонялась к версии о том, что убийство совершено по личным мотивам, т. к. считала, что “в наше время контрреволюционные организации немыслимы”. Однако и это верноподданическое заявление следователь интерпретировал в самом невыгодном для Пелипейко ключе, грозно поинтересовавшись, кому и с какой целью Любовь Константиновна передала эту “контрреволюционную клевету”. Это означало, что шансов отделаться просто испугом у Пелипейко не осталось. И действительно, по итогам “кремлевского дела” она получила от ОСО 3 года ссылки.
73
Вернемся к допросу Натальи Бураго. Зафиксировав ее зубодробительные показания о Мухановой, следователь Сидоров перешел к
Перешли к самой “интересной” части показаний – следователь попросил рассказать о “практической подготовке террористического акта над тов. Сталиным”. В качестве ответа Натальи в протоколе был зафиксирован очередной образчик чекистского творчества:
В конце 1933 года мы шли однажды втроем (я, Муханова и Розенфельд) с работы, и у нас на Красной площади был разговор, в котором Муханова спросила сначала Розенфельд: “Сказать, что ли?” – и, получив ее согласие, сообщила мне прямо, что она и Розенфельд готовят убийство Сталина. В дальнейшем об этом мне несколько раз говорили в 1933 г. Муханова и Розенфельд и в 1934 г. Розенфельд [596] .
Вот так, запросто, без излишней конспирации решались вопросы у террористов.
596
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 250.
Я знаю, что практически для подготовки убийства они делали следующее:
1. Через меня и Давыдову Розенфельд пыталась устроить Муханову на работу в библиотеку Молотова… При мне Розенфельд говорила Мухановой: “Будем работать у Молотова, а это уже марка”. Розенфельд настойчиво действовала в этом направлении. Меня она специально уговаривала отказаться от работы в библиотеке Молотова в пользу Мухановой (это было летом 1933 года, и я тогда о практической подготовке убийства Сталина не знала). Эта попытка не удалась, так как Минервина, работавшая вместе со мной и Розенфельд в библиотеке Молотова, не хотела менять состав работников.
2. Через Давыдову и Минервину Розенфельд и Муханова пытались устроиться на работу в библиотеку Сталина. Они проявляли при этом большую заинтересованность и настойчивость. Эта попытка тоже не удалась по причинам, которые мне неизвестны.
3. Розенфельд и Муханова пытались получить билеты на Красную площадь в ноябре 1933 года. Прямо они мне не говорили этого, но из настойчивости, с которой они добивались билетов, мне было ясно, что это стоит в связи с их планом убийства Сталина. Билетов им достать не удалось.
4. Муханова до ограничения хождения по Кремлю часто, как она говорила, “гуляла по Кремлю”, я об этом уже показывала. Сопоставляя с этим разговор у окна библиотеки осенью 1933 г., когда Муханова, увидев проходящего Сталина, сказала: “Так его легко и подстеречь”, – и ее постоянный интерес к тому, кто где встречал Сталина, я полагаю, что прогулки Мухановой были связаны с планом убийства Сталина. Прямо о возможности убийства его при такой случайной встрече Муханова и Розенфельд мне не говорили. Они говорили мне об организованной подготовке убийства путем проникновения в библиотеку Сталина.
5. Думаю, что в связи с подготовкой убийства был и особый интерес, который проявляли Муханова и Розенфельд к заказам на книги, поступавшим из Секретариата Сталина. Заказы на книги делались Секретариатом Сталина по телефону. Муханова, а после ее ухода из библиотеки – Розенфельд всегда вели эти телефонные переговоры. За исполненным заказом в библиотеку обычно присылается курьер. Один раз я слышала, как Розенфельд упорно добивалась того, чтобы самой принести отобранные книги в Секретариат, и упрашивала работника Секретариата дать ей пропуск. С кем именно она говорила, я не знаю. Попасть в Секретариат ей, кажется, не удалось. Это было в конце 1934 года. Муханова таким же путем добилась того, что ходила в секретариат Молотова с иностранными книгами. Она бывала там, как она говорила, у [заведующего секретариатом Молотова А. А.] Визнера, которому и передавала книги. Знаю с ее слов, что она пробовала установить личное знакомство с ним [597] .
597
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 108. Л. 250–252.
По-настоящему зловещие планы, вот только никак не удавалось их исполнить. Впрочем, тут нет ничего удивительного. С трудностями в реализации планов сталкивались практически все покушавшиеся на Сталина и других вождей до и после убийства Кирова. В СССР вообще исполнение планов удавалось гораздо хуже, чем их составление. На бумаге все выглядело прекрасно, а на деле никак не вытанцовывалось. Вот и планам кремлевских “террористов” не суждено было исполниться, хотя замах им приписывался дерзкий.
Наталья Бураго уже понимала, что обречена, поэтому легко давала любые показания, которых требовал следователь. Тот только успевал записывать:
Как я уже показывала, я считаю, что и Муханова, и Розенфельд были лично готовы к совершению террористического акта. В одном из разговоров о подготовке его Муханова мне сказала, что хочет оставить о себе память, как Шарлотта Корде. В другом разговоре Муханова говорила, что ей нужно уметь хорошо стрелять [598] .
598
Там же. Л. 252–253.