Анатомия «кремлевского дела»

Красноперов Василий Макарович

Сам же Давид Азбель, подтвердив, что вел “пропаганду террора, направленного против Сталина”, отказался, как и многие другие подследственные, признать свою вину в практической подготовке террористического акта.

Это, впрочем, не имело особого значения. Открытый процесс над “террористами” устраивать никто не собирался, а начальству можно было доложить, что обвиняемый “изобличается” показаниями других обвиняемых. Ни Сталин, ни Ежов не имели ни времени, ни желания подробно вникать в дело и дотошно изучать несколько сотен протоколов допросов, поэтому они во многом полагались на доклады чекистов. К тому же им обоим нужен был всего лишь определенный результат, и этот результат чекисты обеспечили.

71

Теперь можно было смело арестовывать Андрея Свердлова и Вадима Осинского, что и было сделано. За Андреем пришли поздно вечером 19 марта, Вадима взяли 25-го. В промежутке между этими двумя арестами 22 марта состоялся допрос Виктора Белова, который, впрочем, мало что дал для развития сюжета о “молодежной террористической группе”. Зато Белов показал о своих беседах со Слепковым: он уверял, что Слепков

принципиально считал убийство Сталина выгодным для… правой оппозиции, если оно будет проведено не руками правых. Однако он заявил мне, чтобы я бросил думать в этом направлении, т.

к. убийство Сталина правыми окончится физическим уничтожением всей… правой оппозиции, ибо она не сумеет сразу же в результате убийства захватить власть. Этот же вопрос в разговоре со Слепковым я поднимал еще раз в Москве в 1930 году после моих разговоров с некоторыми моими товарищами на эту тему, причем Слепков заявил мне следующее: “Идиоты, нам оторвут за это голову” [565] .

565

Там же. Л. 105.

Это, кстати, перекликается с показаниями Давида Азбеля о том, как он поставил перед женой Сосновского вопрос об убийстве Сталина:

К моему предложению она отнеслась сочувственно и заявила, что хорошо бы сделать это не руками троцкистов, так как политически это троцкистам будет невыгодно [566] .

На допросе Белов даже не соизволил подробно припомнить обстановку разговора между молодыми людьми об убийстве Сталина:

Мне трудно сейчас восстановить обстановку, в которой происходили разговоры на эту тему. Отчетливо помню, что они имели место, высказывалось одобрительное отношение к убийству Сталина, о чем я информировал Слепкова [567] .

566

Там же. Д. 108. Л. 237.

567

Там же. Д. 109. Л. 105–106.

На вопрос о том, с кем еще он говорил о необходимости убить Сталина, Виктор начал вспоминать беседы с харьковскими троцкистами в 1932 году, а затем в 1933 году с какими-то московскими газетными работниками. Эти работники (некие Б. Б. Вахтин и И. М. Покатиловский) были в 1935 году арестованы (из доступных данных не совсем понятно, когда и по какой причине) и в июне того же года (то есть раньше, чем другие фигуранты “кремлевского дела”) осуждены к пяти годам лагерей, а впоследствии, в 1938 году, осуждены вторично – к расстрелу.

Подтвердив показание Азбеля о “террористическом” разговоре, Белов, конечно же, тоже отрицал какое-либо свое участие в практической подготовке к убийству Сталина:

Ни в какой практической работе по осуществлению убийства Сталина я не участвовал. В январе месяце 1935 года у меня на квартире был Азбель. Вместе с ним вдвоем мы в связи с убийством Кирова обсуждали создавшееся в стране положение. Я делал вывод о неизбежности усиления репрессий в отношении всех оппозиционных групп. Азбель заявил, что после убийства Кирова осуществление чьих бы то ни было попыток убить Сталина затрудняется, т. к. будет усилена его охрана. Я на это ответил, что убийство Сталина даже при усилении охраны возможно. При этом я указал Азбелю, что убийство Сталина можно осуществить в театре или по дороге на дачу в Зубалове. На этом я с Азбелем закончил разговор. Допускаю, что Азбель мог истолковать этот разговор как обсуждение возможности практического осуществления убийства Сталина [568] .

568

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 107–108.

Двадцать третьего марта допросили и только что арестованного Андрея Свердлова. У него при обыске нашли троцкистскую платформу, полученную в 1927 году от Вадима Осинского. На вопрос следователя Горбунова, для чего же он преступно хранил контрреволюционный документ, Андрей простодушно ответил:

Я хранил этот документ несмотря на то, что знал, что этот документ контрреволюционный, что хранение его является преступлением, – потому что считал, что мне как сыну Я. М. Свердлова это пройдет безнаказанно [569] .

569

Там же. Л. 165–166.

Тут следователь счел нужным припугнуть молодого человека, дав ему понять, что подозревает его в троцкизме, и приступил к расспросам об Азбеле и Белове. Очень скоро дело дошло до злополучной встречи у Слепкова. Поняв, куда ветер дует, Свердлов решил сознаться:

В 1930 г., придя к Белову вместе с Вадимом Осинским, я там встретил Азбеля Давида, и мы вчетвером, вначале в комнате Белова, а затем в комнате Слепкова, – обсуждали вопросы так называемой правой оппозиции; Слепков, а затем и пришедший Бухарин, доказывая неправильность генеральной линии партии, в злобно-враждебном тоне отзывались о Сталине. После того, как мы… вышли из квартиры Белова, я – под прямым впечатлением разговоров Бухарина и Слепкова о Сталине – заявил, что Сталина надо убить. Белов, Азбель и Осинский к этому заявлению отнеслись одобрительно [570] .

570

Там же. Л. 168.

Получив это показание, следователь уже иначе как террористом Свердлова не называл. Похолодевшему от страха Андрею Горбунов напомнил о закрытом письме ЦК об уроках убийства Кирова, как бы намекая, что Свердлова-младшего может ожидать та же судьба, что постигла 14 расстрелянных за убийство Кирова ленинградцев, и предложил приступить к откровенному рассказу о подготовке теракта. Сюжет о “молодежной террористической группе” вот-вот должен был приобрести законченную форму. Но тут произошла осечка, этот орешек все же оказался “органам” не по зубам – вмешались высокопоставленные родители арестованных. В 1935 году члены кремлевской элиты, опираясь на былые заслуги перед партией, еще имели возможность добиться вызволения своих детей из чекистских лап. 22 марта Клавдия Новгородцева-Свердлова, “молчаливая, равнодушная, сухая, бесцветная, не запомнившаяся ничем” (как охарактеризовала ее в мемуарах сестра Вадима Екатерина Осинская), написала

письмо Ежову, в котором довела до сведения КПК (в лице того же Ежова) факт ареста сына, однако сообщила, что из-за секретности (она работала цензором) не может информировать об аресте сына организации, с которыми она связана по производственной или партийной работе [571] . Никого об аресте не информировали ни сестра Андрея Свердлова Вера, ни его жена Нина Подвойская. А Валериан Осинский (кандидат в члены ЦК, но в прошлом и подписант печально знаменитого “заявления 46-ти”) после ареста сына направил письмо самому Сталину, уверяя того, что сын ни в чем не виноват, и требуя ознакомить его с обвинениями и с протоколом допроса сына в НКВД, а также дать ему свидание с Вадимом. Сталин в тот же день, 26 марта, переправил это письмо членам Политбюро Орджоникидзе, Молотову, Ворошилову и Кагановичу с припиской “Предлагаю удовлетворить просьбу т. Осинского” [572] . К тому времени вождь уже успел ознакомиться с протоколами допросов Давида Азбеля, Виктора Белова и Андрея Свердлова. Дело могло принять нежелательный для Валериана Осинского оборот – трое подследственных признали факт разговора об убийстве Сталина. Но Вадим Осинский еще даже не был допрошен, и в итоге оказалось, что в дурацкое положение попала верхушка СПО в лице Молчанова, Люшкова и особенно следователя Горбунова. Узнав о необходимости готовить свидание Осинского-отца и Осинского-сына, чекисты засуетились. Сразу же допросили Вадима Осинского, но беда заключалась в том, что перед свиданием с отцом неудобно было применять слишком уж “интенсивные” методы допроса. А Вадим на допросе, как назло, категорически не желал признаваться в том, что слышал фразу Свердлова “Кобу надо кокнуть”. Он подтвердил, что был в гостях у Белова и присутствовал при разговоре со Слепковым, но при этом заявил, что взглядов Слепкова не разделял. Отрицал он и наличие у себя желания вести борьбу с партийным руководством. Что касается злополучной фразы, то он прибег к ненавидимому чекистами аргументу “не помню” [573] . Чекистам же надо было доказать, что он не только слышал фразу, но и согласился с ней. Следователь Горбунов предъявил ему признательные показания трех других участников беседы, включая самого Андрея Свердлова, но тщетно. У Вадима начисто отшибло память, и он ничем не мог помочь следствию. Единственным, чего удалось от него добиться, было:

571

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 256. Л. 61–62.

572

Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922 – декабрь 1936. М.: МФД, 2003, с. 650–651.

573

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 109. Л. 255–260.

Допускаю, что такой разговор имел место, это высказывание Свердлова моих настроений не отражало [574] .

И ни на какие уговоры Вадим больше не поддавался. Наверное, верхушка СПО на какое-то мгновение растерялась, но быстро взяла себя в руки. Был разработан некий план, и Горбунов приступил к его выполнению. На следующий день после допроса Осинского, 29 марта, был вновь допрошен Давид Азбель. Горбунов заставил его во всех подробностях воспроизвести обстоятельства разговора об убийстве Сталина (в протоколе даже нашло отражение высказывание Азбеля, направленное против “правых”: “Обмениваясь впечатлениями от встречи со Слепковым и Бухариным, мы касались вопроса внутрипартийного положения, причем я по адресу Слепкова и Бухарина заявил: “Когда они троцкистов били, им партийный режим не мешал” [575] ). С особым вниманием следователь подошел к вопросу о восприятии участниками разговора злосчастной фразы “Кобу надо кокнуть”. Если в протоколе первого допроса Азбеля зафиксировано его довольно неопределенное показание о том, что “эта мысль Андрея Свердлова встретила общее наше сочувствие” [576] , то теперь следователь счел нужным специально уточнить: “Осинский возражал против постановки Свердловым вопроса об убийстве тов. Сталина?” На что получил ожидаемый ответ: “Нет, не возражал” [577] . Выяснилось также, что не возражали и остальные присутствовавшие. На этом второй допрос Азбеля был завершен, а что происходило дальше, нам, к сожалению, неведомо. Известно лишь, что через день, 31 марта, Вадим Осинский вдруг сам попросился на допрос, где его уже ждали Молчанов, Люшков и Горбунов. Выяснилось, что Вадим “неправильно ответил на вопрос следствия” о том, считал ли он необходимым вести борьбу с партийным руководством. Оказалось, что еще как считал. Да к тому же он еще “припомнил”, что

574

Там же. Л. 259.

575

Там же. Д. 110. Л. 38.

576

Там же. Д. 108. Л. 237.

577

Там же.

разговор об убийстве Сталина действительно имел место в 1930 году после нашего выхода из квартиры Белова, где мы были, как я уже показывал, вместе с А. Слепковым и откуда мы вышли вчетвером… [578] ,

но вот в каких именно выражениях Свердлов говорил о необходимости убийства Сталина, он все же так и не вспомнил. Зато в конце допроса подписался под следующей формулировкой:

Дополнительно вспомнил, что в 1930 году мы вместе с Свердловым, неоднократно обсуждая вопросы внутрипартийного положения, приходили к выводу, что устранение Сталина дало бы возможность вернуться к партийному руководству троцкистам. При этом мы одобрительно относились к убийству Сталина, однако практических путей к осуществлению этого убийства не намечали [579] .

578

РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 110. Л. 69.

579

Там же. Л. 70.