Аннелиз
Шрифт:
— Нет, Пим, может быть, тебе стоит позволить им отослать меня обратно в Германию? Чтобы они там закончили начатое?
Пим тяжело вздыхает в ответ.
— Ты меня огорчаешь. Очень огорчаешь, говоря такие вещи.
Анна не отвечает. Она догадывается, что Пим в этот момент предпочел бы, чтобы она помолчала.
— А сейчас, пожалуйста… — Он сжимает ей руку. — Давай не будем больше говорить об этом. Ты должна отдыхать. Это тебе сейчас нужно больше всего. Почитать тебе? Я бы с удовольствием. Дай только я сниму плащ и повешу шляпу.
Несколько минут его нет в комнате. Появляется Муши — проник через оставленную для него дырку в двери. Кот мяукает и нагло
— Я только начал перечитывать «Большие ожидания», — объявляет он и устраивается в кресло рядом с кроватью Анны. — Диккенс — гений, он добирается до самой сути человеческих характеров. Я всегда восхищался в нем именно этим.
Пим открывает книгу, смотрит на страницу и вдруг говорит:
— В тебе тоже есть что-то от такой способности, Анна. Когда ты пишешь.
Анна морщит лоб.
— Бог дал тебе талант. Наверное, я никогда не говорил тебе об этом, — он словно размышляет вслух.
Анна молчит.
— Ну да, и напрасно. Я должен был сказать тебе. Ведь это правда.
Она не знает, как откопать в себе слова благодарности. Во всяком случае, Пим, как кажется, их не ждет.
Он прочищает горло, прежде чем начать читать. Анна устраивается ближе к изголовью кровати и упирается головой в спинку, как в прошлом: папа и дочка в час отхода ко сну. Прижимая мурлычущего кота к груди, она погружает нос в его шерсть, а Пим закуривает сигарету и шуршит страницами. Она вслушивается не столько в слова, сколько в звук его голоса. Ее взгляд возвращается к приклеенным к стене картинкам из журнала. К городу из другого мира.
29. Пишущая машинка Мип
Несколько рассказов у меня получились, зарисовки Убежища сделаны с юмором, многие страницы дневника выразительны, но… действительно ли у меня есть талант, это еще вопрос.
Она сидит на кровати скрестив ноги со стопкой разрозненных листков из своего дневника и в тусклом свете свечи видит их безобразную реальность. Всё очень по-детски. Плохо написано. Подростковая чепуха. Или, может быть, все дело в их занудливой искренности? Даже унизительной. Как глупо обманываться надеждами и глупенькими мечтами о доброте.
На кухне конторы Анна выкладывает Мип всю правду.
— Не стоило его сохранять, Мип, — говорит она. Мип только что поставила на конфорку чайник и чиркает спичкой. Анна вдыхает запах газа. — Надо было предать его забвению, как и все прочее.
Мип внимательно на нее смотрит.
— Вот оно как, — говорит она. — Что ж, если хочешь знать мое мнение по этому поводу, могу сказать вот что. И в пример приведу кольцо, которое отдала мне госпожа ван Пеле. Помнишь, я говорила тебе, что долгое время не могла даже прикоснуться к нему? Боль была невыносимая. А потом решила, — Мип перевела дыхание, — я решила, что просто обязана его носить. Больно это или нет, но я должна хранить память о ее доброте. О ее благодарности. — Мип молчит какое-то время, потом продолжает: — Твой отец был неправ, он должен был отдать тебе дневник. Да, да, он поступил неправильно. Но вот он снова у тебя, он не пропал. Ты держишь его в руках. И разве не
Анна смотрит на нее и молчит. Молчит и Мип. Затем неожиданно говорит:
— Подожди здесь. — Она выбегает из кухни и тут же возвращается со своей старой черной пишущей машинкой. Машинку она ставит на стол.
— Вот, Анна, это — мой запоздалый подарок на твой день рождения.
— Мой день рождения?
— Машинка моя собственная, у фирмы теперь новая, — говорит Мип. — Пусть она теперь будет твоей. — Она открывает футляр. — Она смазана, я слежу за этим. А вот тут — набор инструментов к ней.
Анна в смущении смотрит на Мип.
— Писатели должны писать, правда? — говорит Мип. — И тебе пригодится более современное оборудование, чем карандаш.
Анна по-прежнему молча смотрит на нее.
— Прими ее ради меня, Анна. Ради всех нас, кто хочет сохранить память об ушедших навсегда, без возврата.
Анна чувствует, как внутри нее растет неведомая ранее сила. Чайник на плите начинает свистеть.
Она притащила из сада к себе комнату старые козлы и водрузила на них заляпанную краской доску со склада в качестве столешницы. На этот стол она ставит пишущую машинку Мип. Снимает футляр, внимательно смотрит на клавиатуру. Придвигает стул и садится. Заправляет лист бумаги за резиновый валик. Машинистка она пока еще никакая, но смело жмет на клавиши. По центру страницы появляется:
30. Комедия, разыгранная Богом
Иногда я думаю, что Бог хочет испытать меня, и сейчас, и в дальнейшем.
За завтраком Анна объявляет, что не вернется в школу, когда в сентябре начнется следующий учебный год. Пим, как она и предполагала, этим известием совершенно выбит из колеи. Но Анну удивляет не столько виноватое выражение его лица или назидательный тон, сколько реакция новоявленной госпожи Франк. Вместо ожидавшегося потока обвинений, она просто с интересом смотрит на падчерицу и говорит:
— Знаешь, Отто, это еще не конец света. Я в шестнадцать лет уже работала стенографисткой в компании по продаже мыла. Так что, возможно, всё к лучшему. У Бога могут быть другие планы касательно будущего Анны.
Дасса собирает тарелки и относит их в кухню — помыть, прежде чем уйти на работу.
Анна не предлагает ей помочь. Она еще в пижаме, которую не потрудилась отстирать от пятен пота и следов сигаретного дыма.
Отец потягивает кофе и вопросительно на нее глядит.
— Мне кажется, ты могла бы пойти в контору.
— Не сегодня, — коротко отвечает она.
— А как насчет твоего друга господина Нусбаума? Разве ему в лавке не нужна помощь?
Анна закуривает канадскую сигарету и с посвистом выдыхает дым.
— На что ты намекаешь, Пим?
— Ни на что. Интересуюсь, собираешься ли ты выходить из дома.
— Я занята.
— В самом деле? — скептически замечает он. — Все тюкаешь на пишущей машинке, которую тебе одолжила Мип?
— Она ее мне подарила. Это подарок.
— Отлично. Подарок так подарок. Я вот что хочу сказать… — начинает он, но Анна прерывает его: