Апологетика. Лекции

Бэрд Джим

безобразных. Есть разные теории, объясняющие что это за черта и почему люди ее приобрели. Но во

всех этих теориях общим является то, что сама красота – это просто случайная иллюзия, и нет такой

вещи как «прекрасное», в этом мире. Прекрасное – это лишь пробочный продукт происходящего в

нашем разуме. Как же это использовать в христианских диалогах с людьми? Я думаю, что пару вещей

здесь можно сказать.

Первое. Многие люди, независимо от того, христиане они или нет, найдут

подобное заявление

невероятным. Возможно, у вас был подобный опыт. Многие люди, если они по какой-то причине

оставили Бога, чувствуют какую-то потребность в божественном, потребность поклоняться чему-то

иному. Отчасти люди заполняют этот пробел искусством или каким-то эстетическим восприятием. И

можем видеть людей, которые всю свою энергию, все свои силы вкладывают, например, в увлечение

музыкой или искусством или чем-то еще. Кьеркегор говорит об эстете как не просто о том, кто

стремится к удовольствиям, а о том, кто серьезно ищет красоту. И мы встречаем подобных людей,

которые достигают художественного совершенства. Очень трудно человеку, живущему в подобном

режиме, обратиться и сказать: «То, за чем я гонюсь, за чем я следую, это просто какой-то странный

продукт в моем мозгу. Ничего этого в мире нет». Иногда это очень полезно, и я думаю, что многие люди

находят это заявление невероятным. Это проблема для натурализма.

С другой стороны, христиане имеют достаточно естественное и понятное определение красоты.

Прекрасное есть в мире объективно, потому что Бог Художник и Он ценит красоту. Он вложил ее в мир,

– не важно, видят ее люди или нет. Я думаю, что есть замечательные созвездия во Вселенной, которых

мы никогда не увидим. И прекрасные коралловые рифы существуют в образовавшихся развалинах,

которые прекрасны, но никто из людей их не видел. Просто Богу они понравились, все эти

замечательные закаты, – и их миллионы просто для удовольствия самого Бога, кто есть Художник. И

если Бог ценит красоту в самом себе, то и в нас Он заложил способность к оценке прекрасного. И это

придает смысл самому феномену прекрасного, которого нет в натурализме.

И третьим в этой категории является понятие морали или нравственности, то есть объяснение того

факта, что какие-то вещи объективно хороши или объективно плохи. Натурализм здесь снова попадает в

тупик, пытаясь объяснить, почему нам внутренне присуще чувство нравственности. Оно очень похоже

на присущее нам чувство прекрасного. Первым нашим побуждением является сказать, что убийство –

это плохо. И не важно, если даже всё общество согласно с убийствами, всё равно убийство – это плохо, это всё равно ужасное зло. Нравственность не зависит от людей и от людского восприятия.

Люди

зачастую заблуждаются относительно каких-то нравственных фактов, но это не меняет сути самих этих

фактов. Здесь проявляется наша естественная первоначальная склонность. Я думаю, что наши

размышления зависят от подобных идей. Нравственность должна противостоять нашим суждениям,

если она вообще должна функционировать. Это изначальная гипотеза. Нас нужно специально учить

тому, что: «Нет, нет, нет, нравственность это нечто меньшее, нравственность просто возникает через

человеческий опыт, нравственность это консенсус какой-то группы или долгосрочный консенсус всего

общества или нечто подобное природе».

Нравственность является проблемой для натурализма по нескольким причинам. Во-первых, точно так

же, как и красоту, мы не можем перевести язык нравственности на язык науки. Нет ничего в физическом

мире, из чего я мог бы вывести нравственные ценности. Если бы я, скажем, взял ружье и застрелил

Игоря (одного из Игорей, у нас масса Игорей здесь, но одного бы из них я застрелил), – то с точки

зрения науки мы, конечно, могли бы описать данную ситуацию. Мы могли бы описать физические

процессы того, как порох взрывается, как газ расширяется в стволе, как пуля вылетает из ствола ружья, как пуля набирает скорость и затем ударяет в мозг. Все эти вещи можно описать с научной точки зрения.

Но если вы составите полное научное описание этого события, то обнаружите ли где-нибудь в нем то, что всё это плохо и неправильно? И ответ, конечно, нет. Наука может вам всё рассказать о том, что

происходит, но ничего, буквально ни слова, о том, что делать хорошо и что плохо. Это просто

невозможно. Это совершенно другой проект, над которым философы бились гораздо дольше, пытаясь

прояснить, как же нам получить то, что должно происходить, просто из описания физического

устройства. И мы можем быть уверены в том, что сделать это невозможно.

Итак, если я натуралист, то придерживаюсь взгляда, что всё существующее на самом деле имеет

физическую природу. И, следовательно, я должен прийти к пониманию того, что нравственность на

самом деле иллюзорна. Но откуда же она берется? Современный натуралист, приверженец эволюции как

источника большинства феноменов нашего мозга, обратится к теории эволюции и скажет, что наш

взгляд на нравственность возник каким-то образом в процессе эволюции нашего мозга. В самом деле, Майкл Рус и Эдвард Уилсон – два американских эволюциониста, один философ, другой биолог, –

несколько лет назад написали статью, которая называется «Подход к социобиологии», где говорится