Артур и Джордж
Шрифт:
– Потрясающе. И очень великодушно.
– Это так, к слову. Еще неизвестно, что окажется наиболее эффективным. Помимо всего прочего, я теперь четко обозначу позицию капитана Энсона в этом деле, его изначально предвзятое отношение, которое бросается в глаза. Если он пожелает услышать мои «дилетантские рассуждения» о своих действиях, пусть получит. А если надумает привлечь меня за клевету в печати, я еще оглашу их в суде. А когда я с ним разделаюсь, он увидит, что его служебные перспективы не столь радужны, как ему кажется.
– Артур, ты позволишь?..
– Да, дорогая?
– Быть может, не стоит превращать эту кампанию в единоличную вендетту против капитана Энсона.
– А почему бы и нет? Считай, все зло – от него.
–
Артур взглянул на нее с гордостью и удовольствием. До чего же дельная мысль и вдобавок чертовски разумная.
– Ты совершенно права. Я прижму Энсона ровно настолько, насколько потребуется в интересах Джорджа. Но он не выйдет сухим из воды. На втором этапе я ославлю и его самого, и все полицейское управление. Вокруг истинного виновника кольцо сжимается, и если я покажу, что все это время он орудовал под носом у Энсона, который пальцем не шевельнул, чтобы его остановить, то главному констеблю останется одна дорога – в отставку. А напоследок я добьюсь реорганизации полицейского управления Стаффордшира снизу доверху. Полный вперед!
Он подмечает улыбку Джин, в которой ему видится и восхищение, и снисходительность – мощное сочетание.
– И кстати, дорогая, сдается мне, что нам пора назначить дату бракосочетания. Иначе тебя сочтут бессовестной кокеткой.
– Меня, Артур? Меня?
Коротко посмеявшись, он берет ее за руку. Полный вперед, говорит он себе, а то, не ровен час, в машинном отделении случится взрыв.
Вернувшись в «Подлесье», Артур берется за перо, чтобы стереть Энсона в порошок. То письмо приходскому священнику: «…верю, что смогу отправить оскорбителя на каторжные работы» – слыханное ли дело: такая вопиющая предвзятость со стороны ответственного лица? Переписывая эти слова, Артур чувствовал, как в нем закипает злость; чувствовал он и отрезвление от совета Джин. Действовать нужно так, чтобы добиться максимальной пользы для Джорджа: с одной стороны, не скатываться до клеветы, а с другой – выразить неопровержимое суждение об Энсоне. Давненько не сталкивался он с такой пренебрежительностью. Ну ничего, Энсон прочувствует то же самое на своей шкуре.
В настоящее время [начал он] у меня нет сомнений в том, что капитан Энсон был совершенно честен в своей неприязни к Джорджу Эдалджи и не отдавал себе отчета в своих предубеждениях. Ожидать иного было бы неразумно. Но человек, занимающий такой пост, не имеет права на подобные чувства. Они слишком сильны, его подчиненные слишком слабы, а результаты ужасающи. Если проследить весь ход событий, то начальственная неприязнь изливалась наружу, пока не пропитала всех его подчиненных. Когда к ним попал Джордж Эдалджи, к нему не проявили даже самой элементарной справедливости.
Ни до возбуждения дела, ни в ходе судебного разбирательства, ни потом. Самонадеянность Энсона оказалась столь же безграничной, сколь и его предвзятость.
Мне неизвестно, какие последующие донесения капитана Энсона помешали отправлению правосудия на уровне Министерства внутренних дел, но я твердо знаю, что поверженного человека не только не оставили в покое, но и приложили все усилия к тому, чтобы очернить его имя, а также имя его отца, чтобы запугать всякого, кто мог бы вникнуть в обстоятельства дела. Когда к ним проявил внимание мистер Йелвертон, ему пришло письмо за подписью капитана Энсона, датированное восьмым ноября 1903 года: «Справедливо будет Вас предупредить: Вы лишь впустую потратите время, если попытаетесь доказать, что Джордж Эдалджи не мог, в силу своей профессии и предположительной порядочности, взяться за написание оскорбительных и гнусных писем. Его отец и
Между тем и сам Эдалджи, и его отец под присягой заявляют, что первый никогда в жизни не писал анонимных писем; мистер Йелвертон, запросив фамилии «некоторых лиц», ответа не получил. Примите во внимание, что процитированное письмо, отправленное непосредственно после вынесения приговора, имело своей целью пресечь любое движение в защиту милосердия, что немного сродни избиению лежачего.
Если даже это не выведет Энсона на чистую воду, подумал Артур, значит до него и вовсе не добраться. Ему уже виделись газетные передовицы, запросы парламентариев, невнятные ответы Министерства внутренних дел и, возможно, длительная зарубежная командировка бывшего главного констебля перед назначением его на какое-нибудь теплое, хотя и отдаленное местечко. К примеру, на Вест-Индских островах. Миссис Энсон, которую Артур счел оживленной сотрапезницей, наверное, огорчится, но ей, несомненно, будет легче пережить заслуженное низвержение мужа, чем матери Джорджа было пережить незаслуженное низвержение сына.
«Дейли телеграф» опубликовала изыскания Артура в двух номерах, от одиннадцатого и двенадцатого января. Газета выигрышно расположила эти материалы, да и наборщики расстарались. Артур перечитал собственные слова вплоть до громоподобного завершения:
Нам в лицо хлопнули дверью. Теперь мы взываем к последней инстанции – к инстанции, которая никогда не ошибается, если факты изложены честно, и спрашиваем общественность Великобритании, может ли такое продолжаться?
Обе статьи вызвали бурю откликов. Разносчик телеграмм уже с закрытыми глазами находил дорогу в «Подлесье». О своей поддержке заявили Барри, Мередит и другие профессиональные литераторы. Газетная полоса «Телеграф», отведенная переписке с читателями, пестрела суждениями о зрении Джорджа и о несостоятельности защиты, упустившей из виду этот факт. Мать Джорджа дополнила свои показания:
Я неоднократно указывала нанятому для защиты солиситору на высокую степень близорукости нашего сына, которая была выявлена у него еще в детстве. Мне сразу показалось, что даже в отсутствие других доказательств одно это позволяло утверждать, что он никак не мог бы дойти до поля, когда так называемая дорога стала непроходимой в темноте даже для людей с хорошим зрением. Я прочувствовала это так сильно, что пришла в отчаяние, когда мне во время дачи свидетельских показаний не предоставили возможности упомянуть его слабое зрение. Времени было крайне мало, а люди, как видно, устали от этого процесса… У моего сына зрение всегда было настолько слабым, что он вынужденно склонялся едва ли не вплотную к бумаге при письме, книгу или газету держал совсем близко к глазам, а на прогулке с трудом узнавал людей. Когда мы с ним назначали встречу, я всегда понимала, что сама должна его разыскивать, а не он меня.
В других письмах содержались требования розыска Элизабет Фостер, подробные отзывы о личности полковника Энсона, размышления о засилье бандитизма в Стаффордшире. Один корреспондент объяснял, как легко конские волоски могут отделиться от подкладки верхней одежды. Поступили письма от попутчика Джорджа по уэрлийскому поезду, от «Наблюдателя» из северо-западного Хэмпстеда и от «Друга парсов». Мистер Арун Чандер Датт, доктор медицины с кембриджским дипломом, посчитал нужным указать, что преступления против домашнего скота глубоко чужды восточному характеру. Чоури Мутху, доктор медицины, проживающий на Нью-Кавендиш-стрит, напомнил читателям, что вся Индия внимательно следит за развитием дела и что сейчас на карту поставлены доброе имя и честь Англии.