Ассы в деле

Магеррам Зейналов

Червь заговорил.

– Приветики. Как там наверху? Всё живете и умираете?

– Да помаленьку.

– Как Старски?

– Он умер.

– Неужели? Время тут летит так быстро.

– Его убили.

– Скверно. Ах да, я припоминаю. Знаете, трудно нести столько знаний в себе. В буквальном смысле.

Червь говорил с акцентом, какой можно было встретить в исторических фильмах, он то подчеркивал то вовсе игнорировал "т".

– А как поживает Бишоп, этот адепт формальной логики? Еще не застрелился?

– Нормально, -

сказал Хинич, и почувствовал как Нина толкнула его в бок, - Вообще-то мы здесь по делу. Мы сейчас кое-что тебе расскажем, и будем признательны, если ты пороешься в своей обширной памяти и составишь круг подозреваемых.

– Что ж, валяйте. А я послушаю. Извините что за преамбулу, просто отвык от живого общения.

Хинич рассказал о террактах и Воннеле, и не забыл отметить ограния во времени. Червь действительно внимательно слушал, а когда инспектор закончил, посмотрел на Нину. Кибертехник готова была поклясться, что он смотрит именно на нее, хотя понятия не имела где у существа глаза.

– Я так понимаю, вы лично заинтересованы в спасении вашего друга.

– Именно так.

– Тогда вам предстоит отправиться в путь со мной. Тут где-то должна быть упряжь, прицепите ее ко мне, взбирайтесь на, простите за нескромность, гриву, и вперед.

– Много ли времени это займет?

– Не буду врать, пять или шесть часов. Но это стоит того.

– Воннела не станет через двадцать часов.

– Станет-нестанет. Вы слишком сильно беспокоетесь о времени, о точных цифрах. Вас, людей, так интересует фатальное - потому что оно рационально и объяснимо. Как смерть. Забудьте о времени.

– Я не могу.

– Рациональное вас уже подвело. Ваши архивы наверняка взломаны, нужная вам информация стерта, или, хуже того, заменена. Если вы здесь - значит я ваша посденяя надежда. Нам пора в путь.

Нина посмотрела на червя оценивающе и с облегчением вспомнила, что в свое время не стала тратиться на человеческое чувство брезгливости. Она нашла упряжь, легко приладила ее к архивариусу-библиотекарю, ловко на него взобралась и в последний раз взглянула на полицейских.

– Ждите меня здесь, - сказала она очевидное.

Червь же, не разворачиваясь, дал задних ход и исчез в клубах пыли, унося Нину проч из пунктуального мира.

Предобеденное время. Где-то

Предстояли еще допросы, но во всем замке так запахло едой, что это можно было расценить как приглашение к обеду. Так и оказалось.

Все тот же стол был сервирован в лучших традициях античного человечества. Труп орионки с потолка исчез и это никого не удивило.

Расселись.

Воннел набросился на перепелов в устричном соусе, и не подозревая, что перед ним перепела в устричном соусе.

Евший свинцовую стружку Ден, отложил вилку.

– Я вот о чем подумал, доктор. Тут есть некое противоречие.

– Вы про убийство?

–

Я про это, - сказал Ден, и обвел рукой помещение, - Ржавый кран в подвале, перчатки испачканные машинным маслом. Все выглядит вполне натуральным. И все же, это не так. И дело не в том, что мы находимся на планете вращающейся вокруг минимум четырех светил. И что тут никогда не было постройки земного типа, и что она принципиально невозможна в таких местах. Где каждый вечер идет кремниевый дождь. Вы когда-нибудь видели подобные сооружения, доктор Воннел.

– Признаться, только на фото.

– Это место не меньше по размерам центрально здания резиденции султанов.

– Чего?
– спросил тень-продавец Нейбовиц.

– Резиденции Долмабахче в Стамбуле. Три четверти помещений там предназначались для прислуги. Как вчера помню. Ладно, допустим мы находимся не во дворце или резиденции, а скажем, в гостинице, просто очень дорогой. Но и в таких половина комнат уходило на кладовые, подсобки, прислугу. Куда ведут двери здесь? Вы увидели хоть одну, которая открывалась не в номера гостей и разного рода, не знаю, экспозиции. Все что мы имеем это котельную внизу. Выполненную с душой и любовью. Но всего одну.

Эта гостиница выглядит натуральной, но с очень большой долей условности. Тут не хватает многого. Да хотя бы слуг.

– Ладно. Отлично.
– сказал пентател, - и что это нам дает?

– Нам. Преступник играет с нами в условности. Он рисует часть картины, позволяя воображению дописывать остальное. Знаете, почему масло - такой удобный материал для картин. Достаточно двух трех небрежных штрихов и вот за пеленой дождя мы видим силуэты прохожих, борющийся со стихией корабль или юное деревце, прижатое к земле ветром.

Эффектность, тема и стиль заставляют нас дописывать картину за автора. Ну, или вместе с ним.

Что мы видим здесь - роскошный дом и прочие элементы композиции - картины, в начале которой произошло зловещее убийство. Автор ее предусмотрел всё, кроме комнат для слуг и подсобок. Это рассеянность? Нет. Тот кто такое продумал не может быть рассеянным. Замысел? Да. Недосказав, он дает нам понять, что это игра, что мир условен, ну и представляет возможность поучаствовать в процессе.

– Вы хотите сказать, что тот, кто сделал это - художник?
– спросила Нина.

– Именно.
– ответил Ден.

Все кроме Дена и Воннела посмотрели на Шина. Тот заерзал на стуле, но быстро собрался.

– Секундочку, - сказал он, - А разве истинный художник может быть убийцей? Самоубийцей, запросто.

– Эта тема была закрыта еще до того как художник и добрый христианин Челлини убил в темном углу безоружного.

Художник, настоящий художник формирует новую картину мира, дает новый вкус. Вот, скажем, никто до тебя не разбивал героев на четыре гармоничных архетипа, или не сочувствовал убийце и ничтожеству, и вот мы получаем новую норму на десятилетия.