Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
— Нужно вот сюда лазутчиков заслать, — произнесла Глаша, обводя пальцем участок с несколькими деревнями, чьи русские наименования были написаны латинскими буквами.
Карту и запечатанный сургучом пакет накануне притащил довольный собой Оська. Его люди напали на гонца, везущего приказ командования генералу-магу, обосновавшемуся в Дунином имении. Это стало понятно после прочтения приказа, в котором генералу предписывалось вместе со всем корпусом выдвигаться к деревне Бородино. Маг носил герцогский титул и ту же фамилию, что и упокоенный кухаркиной кочергой поручик.
—
— Хорошо бы, да, боюсь, ещё гонца пошлют, — предположила Глаша, даже не зная, что угадала.
Памятуя недавние странности генерала Жюно, адъютант Наполеона направил двух гонцов с приказом, одного за другим. Отловленный Оськой был вторым.
Глаша, как и подруга, оторвалась от карты и повесила её на специально выструганную для этого доску.
— Эх, нам бы сейчас Павлушины способности к чтению карт и рисованию, — произнесла она. — Как там наши братики?
— Вот я не я буду, если они в ополчение не записались, — ответила Дуня.
— А ну, куда? — раздался снаружи окрик Демьяна.
Он сам себя назначил на должность ординарца Дуни и Глаши, и находился рядом почти неотлучно и во время вылазок, и в поселении язычников, огороженном частоколом и защищённым заклинаниями отвода глаз.
— Лазутчики вернулись! — раздался голос Стеши. — Тётка ногу Евсейке замотает и придут.
Дуня с Глашей переглянулись и кинулись к двери, распахнув, в один голос спросили:
— Ранен?
— Нет, матушка барыня, ободрался о забор, когда в сад ваш лазил, — успокоила Стеша.
Девчонка, помимо дел на кухне, ещё и посыльным бегала.
— Я же предупреждала, к имению близко не подходить, — произнесла Дуня, нахмурив брови.
Но вся сердитость спала, когда она увидела ковыляющего к избе-штабу деда и хромающего внука. Штанина у Евсейки была подвёрнута, а коленка замотана чистой льняной тряпицей.
— Живы и слава Богу, — произнесла Глаша и перекрестилась.
Демьян украдкой вздохнул, дивясь, как таким сердобольным девицам удаётся порядок удерживать.
— Дочки, весть важная, собирайте главных ватажников, — попросил дед.
— Стеша, Демьян, слыхали? Зовите, — распорядилась Дуня и повернулась к лазутчикам: — А вы неслухи, пойдёмте, сначала нам новости обскажете.
Дед с внуком, сообразившие, что наказания за ослушание не будет, бодро поднялись по ступенькам, даже хромота куда-то делась. Они ещё те артисты были, потому их выбрали для разведки. Кто обратит внимание на полуслепого нищего с поводырём? Видел дед, как и соображал, не хуже молодых, но изобразить мог кого угодно, даже юродивого.
Ещё лазутчиками ходили отец Иона и звонарь, а от язычников — Ворожея и одна из её помощниц. Их появлению тоже никто сильно не удивлялся.
Язычники приняли Дуню и её людей на удивление радушно, должно быть, знак на перстне помог, а может известие о том, что в жилах Дуниных кровь Ярослава Мудрого течёт. Ведь именно благодаря князю прекратились гонения на почитателей старых богов.
Поселение
По вопросам веры установилось перемирие, никто никому ничего не навязывал. Язычники ходили молиться куда-то в лес к священному капищу, а отец Иона службы проводил в небольшой часовенке, возведённой покровскими мужиками в самом конце поселения, вплотную к частоколу, чтобы песнопениями смуту в умы язычников не вносить.
Волхвы, правда, держались отстранённо, все хозяйственные вопросы решались через Ворожею, но Дуню это вполне устраивало. Отряд, по совету отставного солдата, имелся в Покровке и такой, разделили на несколько ватаг по семь-восемь человек. Таким числом пробираться незаметнее и уходить проще. Всего получилось четыре ватаги. Две конных, ими командовали Кузьма — второй кучер, и Оська. Две пеших, в их командирах числились Тихон и Аграфена. Не только мужики в ватаги входили, но и молодки покрепче. Жена Тихона под мужнино начало пошла. Это она мужу себя позволяла поколачивать, считала: бьёт, значит, любит, а так оказалась не робкого десятка.
В каждую ватагу обязательно входили язычники из учеников Ворожеи, чтобы глаза окружающим отводить, да кое-какие заклятья в бою применять. Какие именно, они не открывали, а остальные не любопытствовали.
Дуня с Глашей и Демьян присоединялись к той ватаге, какой нужна была магическая поддержка. Так они участвовали в нападении на обоз, сопровождаемый десятком фуражиров, и в обороне уже от других французских снабженцев села Лапино. Как-то попались им вражеские артиллеристы с застрявшим в суглинке лафетом с пушкой. Пушкарей перебили, а пушку и лафет утопили в ближайшем болоте. Тихон, а это его ватага орудие захватила, долго сокрушался:
— Такое добро пропало. Что же никто из пушки палить не умеет? Вот так раз, другой пальнул, половина вражьего отряда в клочья!
Переживал так Тихон ещё и потому, что проходящие мимо регулярные части французов, они вынуждены были пропускать, наблюдая из укрытия. Хоть и понимали, не в их силах противостоять, но сердце кровью обливалось. Враги шли по земле русской, вперёд продвигались.
Во время вылазок, по указанию Дуни, раненых не добивали, перевязывали, давали настой целебный, да оставляли на месте. Тех, кому удалось удрать, не преследовали. Не всем такой приказ по душе пришёлся.
— Ох, матушка барыня, чую, боком тебе доброта твоя выйдет, — не раз говаривал Оська, но приказ выполнял.
Правда, настроил втихаря своих ватажников бить врага так, чтоб ни раненых, ни сбежавших вовсе не оставалось.
До сей поры словно Бог хранил Дунин отряд: никто не погиб, в плен не попал. Даже ранения имелись только лёгкие. Ворожея таких раненых за несколько дней на ноги ставила.
В избу, приспособленную под штаб, командиры ватаг и Ворожея собрались быстро. Демьян тоже внутрь вошёл, а вот Стешу, сунувшуюся следом, Аграфена шугнула: