Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
— Вот, правильно мы ушли, а ещё говорят, французы аристократов не трогают! — воскликнул барон после того, как Платон поведал, как прорывался мимо французского разъезда.
Разумеется, об оставленной жене Платон никому рассказывать не стал. Перед въездом в Москву беженцы разделились, часть направилась сразу в Ярославль. Барон, относящийся к последним, звал Платона с собой.
— Спасибо за заботу, но никак мне нельзя в Ярославль. Мне в столицу нужно, там маменька с тётушками одни. Беспокойно за них, — ответил
Барон посмотрел на Платона с уважением и изрёк:
— Зря мы, старики, на молодёжь наговариваем, что, мол, о родителях не пекутся. Ну что же, прощай, граф, не поминай лихом.
Платон даже слегка покраснел от незаслуженной похвалы, о маменьке-то он только сейчас вспомним. А вот насчёт того, что ему в Ярославль нельзя, он душой не покривил. Даже попасть к французам было для него безопаснее, чем оказаться перед тестем без Дуни. Что ни придумывай, как не оправдывайся, а шансов уцелеть под гневом Михайлы Петровича не имелось.
В Москве Платон из тех же соображений не стал заезжать в особняк Дуниного дяди, остановился в доходном доме купцов Елисеевых. Вот тут-то и обнаружил, что наличные деньги почти закончились. Платон порадовался, что у него имеется чек на предъявителя и отправился в Центральный банк. Деньги ассигнациями и золотыми червонцами ему выдал хозяин банка лично, сообщив при этом:
— Вы удивительно везучий человек, ваше сиятельство. Сегодня мы обслуживаем последний день. Завтра наш банк эвакуируется из Москвы.
Платон сразу вспомнил рассказ Глаши о том, как военные инженеры обсуждали ликвидацию портала. Он решил в Москве не задерживаться и на следующий же день выехал в столицу. Гром за время пути стал слушаться седока, хотя и с видом, что делает величайшее одолжение. Но Платон это аспиду прощал, как ни крути, а конь жизнь ему спас.
Маменька и тётушка встретили Платона радостно, с оханьем и слезами. После первых минут маменька тут же нажаловалась на Климентия Ильича.
— Никак не поймёт, старый истукан, что благородным дамам нужно больше средств для достойного содержания. Так нет! Ни медяком больше, чем твоя купчиха распорядилась, не даёт! Кстати, где она сама? — спросила маменька.
Благо, на этот вопрос Платон ответ заранее приготовил.
— К папеньке своему в Ярославль отправилась, — сказал он и добавил: — А я вот сюда, о вас беспокоясь.
Растроганная маменька заключила сына в объятия, а тётушки встревоженно переглянулись. Уж не рассорился их Платоша с Дуней? Вновь привыкнув к жизни в достатке, не хотели они всё терять. Однако ни маменьке, ни тётушкам даже на ум не пришло, что Платоша жену свою на захваченных землях оставил.
За обедом маменька между делом упомянула:
— Тут намедни братцы твоей… — она осеклась под неодобрительными взглядами сестёр и слово «купчиха» заменила. — твоей жены заходили.
У Платона сердце
— Не беда, в другой раз зайдут, — сказал он как можно беззаботнее.
— Не зайдут, — ответила маменька, — они в форме были, кажется, в ополчение записались. Перед отъездом заглядывали.
Платон вздохнул с облегчением и тайком перекрестился.
Братья Дуни и впрямь, как только императорский указ появился, записались в ополчение. Хотели в действующие войска, да не вышло. Оказалось, в генеральном штабе нехватка магов-картографов, вот туда братьев и приписали. Пройдя ускоренное обучение Пётр и Павел отправились в Петергоф, где, в летней резиденции императора находилась центральная карта. Место это считалось самым магически стабильным, что способствовало наиболее точной работе картографов. Дежурили у карты маги по суткам. Сюда стекались все последние данные о продвижении неприятельских войск. Маги вносили изменения на карте, по мере их поступления, и эти изменения тут же отражались на картах во всех штабах армии и в кабинете императора.
Всё дальше и дальше продвигался враг. Братья всем сердцем рвались в битву, особенно когда линия на карте продвинулась дальше имения сестры. Но, прекрасно осознавая всю важность своей миссии, вынуждены были находиться там, где нужнее. Служба картографов считалась тайной, им было предписано распоряжение штаба не покидать, а также запрещена переписка и общение с посторонними. Петру и Павлу оставалось надеяться на то, что их отец не будет сидеть, сложа руки, а постарается узнать о судьбе младшей дочери. В своих надеждах сыновья не обманулись.
Михайла Петрович, как только получил сообщение от Глаши, сразу решил отправляться на выручку своим сударушкам. Он собрал отряд из самых надёжных своих людей. В число их вошёл Захар, лучше остальных знающий местность. Братьев своих Михайла Петрович брать не стал, заявив, что и так все дела на них оставляет. От лошадей, выделенных ими и средств на вооружение, отказываться не стал, знал: от души предлагают.
Передав дела братьям и сделав распоряжения управляющему фабрикой и дворецкому, Михайла Петрович направился к генерал-губернатору за разрешающими отряду выезд бумагами.
Ему повезло, главу губернии застал в приёмной, тот собирался уходить. Увидев Михайлу Петровича, генерал-губернатор широко улыбнулся и воскликнул:
— Вот что значит: на ловца и зверь бежит. Я только подумал с купцами побеседовать, и кого вижу. Говоришь, по личному делу? Заходи в кабинет, сначала дела общественные обсудим, а там и до личного дойдём. Никого не пускать, на приём раньше следующей среды не записывать.
Последнее распоряжение генерал-губернатор отдал секретарю. Тот склонился со словами: