Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
— Слушаю-с, ваше Сиятельство.
В кабинете генерал-губернатор занял своё кресло за столом, Михайла Петрович присел напротив, приготовившись слушать.
— Просьба у меня будет к тебе, Михайла Петрович, и к братьям твоим. Понимаю, вы и так немало порадели для Отечества, вклад поболе остальных внесли, ополченцев одели-обули, лошадьми целую роту обеспечили. За это вам низкий поклон, — произнёс генерал-губернатор и продолжил: — А нынче новая нужда. Помещения нужны, чтобы припасы и товары, с московских складов привезённые разместить. Также, дома готовить надобно для беженцев.
— Никак, сдадут врагу Первопрестольную, ваше Сиятельство? — спросил Михайла Петрович.
—
— Про себя сразу скажу. Можете располагать моими складами в Земляном городке. Также гостевым особняком. Братья завтра вам перечень помещений предоставят, и для товаров, и для размещения беженцев, — произнёс Михайла Петрович.
— Что же, заранее благодарен. Так что у тебя за дело? — спросил генерал-губернатор.
— Дочь моя и воспитанница в имении остались, что сейчас под французами. Смогли магическую весточку прислать, что живы-здоровы, скрываются в лесу. Отряд я собрал из десяти человек, чтобы сударушек моих выручить, домой доставить. Прошу разрешение на выезд, чтобы на постах предъявлять.
— Коли не дам, так обходными путями отправишься? — спросил генерал-губернатор, хитро улыбаясь.
— Отправлюсь, — не стал скрывать Михайла Петрович.
Генерал-губернатор рассмеялся, затем достал гербовую бумагу, взял перо и самолично разрешение написал, после чего печатью губернаторской заверил, и на прощание удачи пожелал.
Вышел Михайла Петрович из городского управления с намерением завтра же отправляться за дочерью. На крыльце он чуть не наскочил на задумавшегося мужчину в строгом сюртуке. Мужчина показался знакомым, приглядевшись, Михайла Петрович узнал любимого учителя дочери.
— Николай Николаевич! Какими судьбами?!— воскликнул он.
Тот растерялся поначалу, но почти тут же в глазах мелькнуло узнавание.
— Доброго здоровья, Михайла Петрович, приятно вас видеть. Мы вот с мадемуазель Боне девочек из института вывезли. Пока на постоялом дворе остановились, здесь, неподалёку. Надеялся я, что генерал-губернатор разместиться поможет, а только на среду записаться смог. Придётся временное пристанище искать, постоялый двор — не лучшее место для юных барышень, — произнёс Николай Николаевич.
— Да зачем временное? В моём особняке поживёте. Гостевой я, правда, уже генерал-губернатору пообещал, но тут лучше будет. Комнат хватит, для магичек они приспособлены. Пойдём, показывай, где остановились, прямо сейчас и заберу вас оттуда. До моего особняка — рукой подать, — заявил Михайла Петрович твёрдо, но Николай Николаевич попытался возразить.
— Девочек двенадцать, мы с мадемуазель Боне и кухарка со сторожем, куда вам этакую ораву? — сказал он.
— Небось и больше гостей принимали, — отмахнулся Михайла Петрович и велел: — Веди, пока твои юные безобразницы постоялый двор не разрушили.
Николай Николаевич почувствовал себя так, словно с плеч свалился огромный груз ответственности. Он нисколько не сомневался, что теперь судьба воспитанниц института благородных девиц в надёжных руках.
Получилось так, что двенадцать девочек оказались на попечении его и мадемуазель Боне. Начальница не вернулась из отпуска, а воспитательницы сбежали, не предупредив. Оставались ещё старый сторож и весьма немолодая кухарка, но о них самих требовалась забота. Николай Николаевич, когда узнал о том, что многие жители уезжают из Москвы, первым делом поспешил в департамент просвещения, чтобы им выделили коляски с лошадьми. Кроме телеги со старой кобылкой, при институте другого транспорта
Сообщая неутешительную новость мадемуазель Боне, Николай Николаевич опасался, что экзальтированная коллега впадёт в истерику. Оказалось, он плохо её знал. Совершенно спокойно мадемуазель Боне сказала:
— Попробуем обратиться в каретный ряд. Возможно, мастера будут вывозить кареты. Попросим захватить девочек, сами можем поехать на телеге.
— А если откажут? — спросил Николай Николаевич.
— Тогда отправимся пешком. На телегу посадим младших девочек и кухарку, управлять лошадью будет сторож, — последовал невозмутимый ответ.
— Пешком? — переспросил Николай Николаевич, которому и на телеге было трудно представить изящную француженку, не то, что идущую пешком с остальными беженцами.
— Мсье Николя, — произнесла мадемуазель Боне, — как вы думаете, что происходит с юными девицами, когда в город врывается враг?
— Но девочки… они же совсем дети, — растерянно пробормотал Николай Николаевич.
— Моим сёстрам было двенадцать и тринадцать лет, когда в наш дворец ворвались восставшие, — сказала мадемуазель Боне. — Старая нянька прижимала меня к себе, зажимая рот. Но она закрыла мне рот, но не глаза и уши. Никогда не забуду криков насилуемых матери и сестёр, глухой стук от удара стула о голову отца, торжествующий смех предводителя. Мать и сестёр увели в тюрьму, отца утащили волоком. Меня отбила нянька. Она сумела отправить меня в Россию, куда убегали от революции аристократы и обеспеченные горожане. Теперь моя родина здесь, а не там, где на гильотине казнили моих родителей. И я сделаю всё, чтобы наши девочки не повторили судьбы моих сестёр.
— Бедная моя, что вам пришлось пережить, — произнёс Николай Николаевич. Он потянулся обнять француженку, но та отстранилась, сказав:
— Сейчас не время, Николя.
В Каретном ряду им повезло. Каретных дел мастер Алексеев согласился взять девочек, он действительно собирался вывозить часть своих известных на весь мир карет в Ярославль. Оставалось довольно много экипажей сделанных не до конца, но мастера договорились между собой оставить сторожей, наказав, чтобы, как только неприятель вступит в город, подожгли Каретный ряд сразу со всех сторон. Это рассказал Николаю Николаевичу сам мастер Алексеев, шагающий рядом с учителем около телеги. Своё место он уступил мадемуазель Боне. Вот так и оказались в Ярославле обитатели института благородных девиц.
На следующее утро после того, как в особняке Михайлы Петровича появились новые жильцы, он отправился во главе отряда на спасение своих сударушек. Николай Николаевич уговорил взять его с собой, утверждая, что маг в отряде не помешает. На прощание его обняли ученицы, а мадемуазель Боне сказала:
— Я буду ждать, Николя. Обязательно буду ждать.
Глава двадцать четвёртая. Народный отряд
Время перевалило за полдень. Высоко стоящее солнце проникало даже сквозь занавески. В избе стоял запах луговых трав, развешенных по углам, то ли для отпугивания нечистой силы, то ли просто для сушки. Дуня подумала, что нужно спросить у Ворожеи, но тут же забыла об этой мысли. Она распрямилась и потянулась, благо в избе никого, кроме них с Глашей не было. В течение последнего часа они на большой, размером в половину стола, карте помечали места, где обосновались французы.