Август, воскресенье, вечер
Шрифт:
Первоначальный шок сменяется досадой и удивлением — мне еще не доводилось видеть Волкова таким довольным, улыбчивым и в доску своим, а тихоня Бобкова… просто не могла интересоваться ничем, кроме тупых мелодрам, средств для стирки сопливых носовых платков и антидепрессантов!
— За дело! — кричит мелкий. Ваня подхватывает ведерко с краской и приближается к калитке, и я, чертыхаясь, прячусь за покрытым белой пеной кустом вишни. Запыхавшаяся румяная парочка располагается в двух метрах от меня и молча оценивает нанесенный забору ущерб.
— Спасибо,
— Даже не обсуждается! Я догадываюсь, кто и почему оставил тут свою подпись. Так что компенсирую тебе и моральный ущерб. С меня мороженое, окей? Какое ты любишь?
— Фруктовое.
— Отлично. Значит, будет фруктовое! — Он закатывает рукава клетчатой рубашки, берется за валик, и я наконец разбираю фразу, вытатуированную на его предплечье.
«I will never forget you»
Пафосно, загадочно, эффектно… Я усмехаюсь, но еще одна болезненная иголка вонзается в сердце. По циничной насмешке судьбы, такому как Волков — с тату и темными пятнами в биографии — я и хотела бы сдаться. А если бы он посвятил эту клятву мне и навечно впечатал ее в свою кожу, я была бы на седьмом небе от счастья.
Черные размашистые буквы на заборе неумолимо скрываются за слоем краски, спустя десять минут уже ничто не напоминает о моей вылазке в стан врага.
— В этом есть и еще один плюс! — Инга отряхивает ладони, смахивает со лба челку и светло улыбается. — Может, я передумаю поступать в вуз и выберу профессию маляра. Тоже полезный и востребованный навык!
— У тебя в любом случае все будет хорошо. Просто никого и ничего не бойся, — Волков шагает к ней, по-братски обнимает и похлопывает по спине, а мою вылезшую на солнышко душу вдруг обжигает крутой кипяток.
Все это время я улавливала исходящую от Волкова взаимность — почти явный интерес, смех в углах губ, слишком резкие отповеди, разговоры, призванные наставить на истинный путь — и ошибочно принимала за скрытый намек. С первого взгляда его черных непроницаемых глаз я уверовала, что он той же породы — решительный, бунтующий, дерзкий, — только сдержаннее и намного сильнее меня. Что он непременно распутает клубок моих противоречий, почувствует и утешит.
Но сейчас я с сокрушительной четкостью осознаю: он с другой, им хорошо вместе. Он выбрал эту ничтожную дрянь и не будет со мной. Никогда.
Из-под ног уезжает земля, а горло раздирают горькие рыдания — я проваливаюсь в бездонный колодец одиночества, бессилия и разъедающей злости. Эти двое — идеальны, счастливы и омерзительны и должны понести наказание!
Отец учил, что нельзя давать спуску обидчикам. И его любимый тост: «Пусть сдохнут те, кто нас не захотел…» — навязчивым рефреном кружится и кружится в гудящей голове.
* * *
Я срываюсь с места и быстро ухожу — пролетаю мимо своего огроменного мрачного дома, мимо школы, церкви и магазина, продираюсь сквозь покрытые свежей листвой ветви вишни и прошлогодний сухостой и, выбившись из сил, опускаюсь на прогретую солнцем землю у берега. Здесь уютно и тихо — в заводях побулькивает застоявшаяся вода, из-под заболоченных кочек торчат серые пучки осоки, камыши и рогоз. В кружевах черемухи у полуразвалившегося дома заливается трелями одуревший от весны соловей, над головой танцуют и нудят комары.
Я ни о чем не думаю. В груди что-то больно пульсирует, но в мозгах нет ни единой мысли…
Владения старой ведьмы окутаны запустением и не подают признаков жизни, крыльцо низенькой бани завалено выцветшим мусором, алюминиевыми банками и выгоревшими на солнце бычками. Но хозяйка точно где-то здесь — может, смотрит в окно или зловеще выглядывает из-за угла дома.
В поселке ходит легенда, что в молодости она была первой красавицей и очень любила сына председателя, но парень женился на другой, а она не вынесла отказа и стала ведьмой — наводит порчу, видит людей насквозь и может проклясть одним словом. Однако местные слухи я всегда делю на десять — уверена, она и не ведьма вовсе, а просто старуха, выжившая из ума.
Прошлой зимой долго стояли двадцатиградусные морозы, и нам с ребятами некуда было пойти. В один из вторников, когда меня одолело особенно тухлое настроение, я решила снова доказать миру, что самая крутая, и предложила Илюхе и его товарищам вписаться у ведьмы. Мы вломились в ее баню, расселись по лавкам и полатям, открыли бутылки, и, в самый разгар веселья, проклятая бабка явилась и что-то зашептала себе под нос. Все онемели от испуга, но я быстро взяла себя в руки — рассмеялась и громко провозгласила, что являюсь местной королевой, и отныне мы всегда будем здесь тусоваться.
Услышав это, ведьма зашамкала, что я не королева, потому что слабая и злая.
— Злая, злая… — она ушла, а я вознеслась в глазах ребят на недосягаемую высоту. Тогда это казалось важным достижением, а теперь…
Я знаю, что вряд ли выберусь отсюда дальше Задонска и едва ли составлю конкуренцию девчонкам из столиц. Меня никто никогда не полюбит и не расскажет, в чем истинный смысл. И посмотреть на себя со стороны не получалось, пока с неба не упал чертов пришелец Волков.
Потому что я, совсем как эти озверевшие полосатые комары, причиняю лишь вред, меняюсь под воздействием сил природы, летаю по воздуху, не ощущаю опоры и очень скоро исчезну. Я не помню, всегда ли была такой никчемной, не понимаю, хочу ли ею оставаться и не осознаю своего предназначения. Попить крови, породить такое же злобное и растерянное потомство и сгинуть без следа?.. Нет, не хочу, и меня оглушает приступ первобытного, черного, липкого ужаса.