Август, воскресенье, вечер
Шрифт:
— У меня есть это видео. Вот смонтирую ролик про всю нашу дружбу длиною в жизнь и обязательно тебе покажу!
Илюха весьма точно копирует мою мимику — испуг, злость, растерянность, досаду, и я, вопреки всему, начинаю звонко хохотать. Сквозь слезы, дождь, холодный ветер и крики взбесившихся чаек в разбитое сердце врывается полузабытая радость…
* * *
Родной дом — просторный и темный — встречает меня безмолвием, отключенным отоплением и клубами табачного дыма под потолком. Мама без света сидит на кухне, на столе перед ней возвышается початая
В нашей семье не принято делиться проблемами, но я так встревожена маминым состоянием, что напрочь забываю о негласном правиле и застываю в проеме:
— Что такое, мам? Кто-то умер?!
Вздрогнув, мама гасит полуистлевшую сигарету о дно пепельницы и тихо мямлит:
— Отец больше не приедет.
Наверное, я должна упасть на пол и завыть от скорби и ужаса, но по телу разливается предательское облегчение.
— Почему, мам? — чтобы ненароком не спугнуть наклюнувшееся доверие, я аккуратно присаживаюсь на уголок дивана, и мама вдруг одним махом отправляет содержимое стакана в рот.
— Плохо все, Лер! — поморщившись, она грохает хрустальным дном по столу и всхлипывает: — Кристинка беременна!
Мама только что произнесла имя, которое нельзя произносить вслух, и я отчетливо осознаю: правила изменились. Теперь ненормальную, тупую и мерзкую ситуацию, в которую родители загнали себя и меня, можно, наконец, предметно обсудить.
— Воистину, беда одна не приходит… — бубню я. — Это тетя Яна напела?
— Это он сам сказал. Что теперь делать?
— Разведись! Пожалуйста, мам, разведись с ним! — умоляю я, отчасти потому, что тогда и с моих плеч свалится мешок непосильных обязательств, требований, придирок и бед.
— На что мы будем жить? — она опять тянется к бутылке, но я поспешно переставляю ее на микроволновку.
— Разве он ничего мне не должен?
— Алименты? Лер, у него официальный доход немногим больше двадцати тысяч… — мама пытается закурить, но я реквизирую у нее и сигареты, и она шумно вздыхает: — В любом случае, тебя он не оставит, а я… Не смей ему перечить! Примазывайся, льсти, угождай. Вся надежда на тебя… Поняла?..
У меня трясутся руки. Только сейчас я окончательно догоняю, насколько серьезно завишу от решений этого самодура. Он в любой момент может позвонить и поинтересоваться, как обстоят дела с его наказом, а я сумею похвастаться лишь тем, что меня легко вышвырнули с первых ролей. Что все плохо, а дать бой зарвавшемуся подонку Ванечке и зашуганной Инге у меня кишка тонка.
* * *
Я почти смирилась со звездным статусом новенького, не ведусь на его шпильки, познаю дзен и постоянно считаю в уме до десяти, но сегодня, до начала занятий, становлюсь свидетелем вселенской несправедливости: Инга чешет передо мной в сопровождении Петровой и еще двоих наших размалеванных куриц, что-то увлеченно и громко им рассказывает, и те благоговейно заглядывают ей в рот. Во мне взвивается волна негодования — как бы там ни было, сейчас бывшая лузерша объективно счастливее и востребованнее, чем я, и на лицах девчонок нет затаенного страха, с которым они по обыкновению взирали на меня во время нашего общения.
Бобкова — единственная уязвимость придурка Волкова, через нее я гарантированно смогу ему досадить.
Поравнявшись с компанией, я громко откашливаюсь, и Инга поднимает на меня лучистые глаза:
— Привет, Лера! Какая ты сегодня
Я кривлюсь:
— А ты — мерзкая. Напомни принести тебе шампунь от грибка. И… дай уже пройти!
Она едва сдерживается, чтобы не расплакаться, послушно шарахается в сторону, а я отвешиваю ей звонкий щелбан и удовлетворенно поджимаю губы. У крыльца стоит ее чокнутый защитник, черный взгляд транслирует угрозу: «Ходорова, ты совсем не понимаешь русского языка?!»
А на алгебре сияющий, высокий и стройный Волков начинает свое адское шоу.
Я решаю задачу самым простым и очевидным способом, математик, поправив очки, проверяет мои закорючки, но за спиной раздается знакомый бархатный голос:
— Простите, нам кажется, что уравнение составлено неверно. Инга, поможешь Лере?
Та робко поднимает руку и, пыхтя и заикаясь, предлагает другой способ. Я яростно спорю, еще немного — и додавлю эту моль и самозванку своим авторитетом, но вышедший к доске Волков громит мое решение как некорректное и безоговорочно занимает сторону Бобковой. Математик с азартом кусает роговую дужку, что-то мурлычет в усы, листает потрепанный доисторический справочник и душевно пожимает руки Волкову и Инге:
— Где вы получили эти блестящие знания, молодые люди?
Потупившись, Волков включает паиньку:
— Инга готовилась самостоятельно. И дополнительно позанималась алгеброй со мной.
От поднявшейся из желудка кислятины сводит челюсти. Чем, черт возьми, они еще занимались?!
Урок литературы тоже заканчивается тухло — Раиса Вячеславовна собирается объявить оценки за сочинение по «Войне и миру», долго копается в стопке проверенных тетрадей, но, вопреки заведенной традиции, достает не мою — уже не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, чья это тетрадка. Она зачитывает отрывки из самого крутого сочинения, с придыханием провозглашает, что у нас появилась еще одна лучшая ученица — Бобкова Инга, а я сдираю с ногтя яркое покрытие и сдавленно чертыхаюсь.
Наша Раиса — гуманитарий и посему не дружит с логикой. Ведь звание «лучший» можно применить лишь к одному-единственному человеку, а все другие останутся в ранге догоняющих.
* * *
Неделя превращается в беспросветный, наглухо затянутый тучами день сурка: мама лежит на диване, прячет заплаканные глаза и делает вид, что увлечена сериалом, я как проклятая бьюсь над домашними заданиями и гипнотизирую взглядом соседское окно. Там, в паре метров от меня, обретается Волков — со своими мощными флюидами и матерыми, породистыми тараканами, населяющими упрямую башку. Вместо пожелания спокойной ночи, я насылаю на него самые страшные проклятия, до утра забываюсь тревожным сном, а потом, при неизменной поддержке Илюхи, бреду в опостылевшую школу.
В отличие от педагогического состава, ученики прекрасно поняли, кто на самом деле скрывается за вознесением Инги в небеса, почувствовали, что новенькому плевать на наш авторитет — он прямо заявил Ринату, что никаких денег в общак отваливать не будет, и, когда Аитов на него замахнулся, легко его нейтрализовал, заломив руку за спину.
Теперь восторженные ребята ходят за Волковым табуном и жаждут его внимания, а девчонки поголовно влюбились, но не смеют посягать на священное место Бобковой. Та стала не в меру разговорчивой и даже подружилась с косметичкой, и ее полудохлый, захейченный мною профиль в соцсетях разросся как на дрожжах.