Август, воскресенье, вечер
Шрифт:
— Порядок! — удовлетворенно выдыхает она, отставляя туфли, и взгляд ее тут же туманится: — Отец так и не объявлялся, Лер?
— Мам, по ходу, он просто забыл о завтрашнем мероприятии. Когда я стану взрослой и самодостаточной, я верну ему все его грязные деньги. Все! — меня несет. — Я никогда ни о чем его не попрошу. И наплюю на все его запреты, потому что он сам не видит рамок и не держит обещаний!
Мама нервно закусывает губу, явно подыскивая слова не то для внушений, не то для оправданий, но в кармане моих штанов жужжит телефон,
— Лер, ну как ты? Жить будешь? — беспокоится запыхавшийся Рюмин и, получив утвердительный ответ, просит на пару секунд выйти на улицу.
Он уже поджидает у забора — красный, всклокоченный, дерганый. Растрепанные волосы похожи на гнездо, свободные футболка и джинсы испачканы пылью и песком.
— Что за срочность? — на ходу набрасывая мамину олимпийку, ворчу я, и Илюха пугающе оскаливается:
— Я ведь обещал, что засуну гнилой базар обратно в его поганую глотку?
От недобрых предчувствий и одуряющей слабости поводит — я прислоняюсь к витым чугунным прутьям и замечаю на Илюхиной руке стесанные костяшки с запекшейся кровью.
— Ты что? — ахаю я, и он сует мне под нос телефон. Нажимает на белый кружок с черной стрелкой, и на нечетком прыгающем видео возникает злое лицо Волкова. Камера отъезжает, позади него появляются сосредоточенные и суровые физиономии Владика и Рината, заломивших за спину его руки. За кадром раздается осипший, глумливый голос Рюмина:
— Ну что, Волков, пора извиняться за свои косяки. За гнилой базар про меня и про Леру. За мою мать. За малышню. Если очень постараешься, может, я тебя даже прощу. На колени!
Волков хмуро и пристально пялится на него черными дырами глаз, но спокойно отвечает:
— За мной нет косяков, и я не буду извиняться ни перед Ходоровой, ни перед тобой.
Ракурс смещается в сторону, Илюха куда-то отставляет телефон, теперь уже сам показывается в кадре и коротко замахивается. Раздается глухой удар, на рассеченной губе Волкова проступает кровь, и тот сплевывает ее под ноги.
— Извиняйся, — сипит Рюмин, но Волков вперяет в него неподвижный волчий взгляд, и Илюха начинает заметно нервничать. — Пацаны, давайте, на колени его.
Влад пытается провести подсечку, Ринат прилагает изрядные усилия, чтобы подтолкнуть Волкова под лопатки, но тот сопротивляется и далеко не сразу опускается коленями в прибрежный песок.
— Извиняйся перед Лерой, гад! Иначе это видео все Сосновое увидит! — истерит Илюха, возвышаясь над ним, но Волков снова сплевывает кровь и усмехается:
— Пошел ты! Пусть посмотрят, какой ты слабак, а мне как-то по…
И у Рюмина отказывают тормоза. Он бьет кулаками и ботинками, Влад и Ринат, переглянувшись, тоже присоединяются к экзекуции. Волков прикрывает ногами живот, а предплечьями — голову, и я возвращаю телефон Илюхе.
Глухие удары, хруст и матюги еще долго доносятся из динамика, и из окаменевшего желудка поднимается тошнота.
— Он не извинился, но
— Вас трое, — глубоко вдыхаю и выдыхаю, смотрю на ветви сосен в безмятежной синей вышине и справляюсь с подступившим обмороком. — А он один. К тому же, он на учете, значит, ему нельзя вляпываться в дерьмо. Где он сейчас, что с ним?
— На берегу, наверное. Да ничего с ним, Лер — прохаркается кровью, а через неделю опять будет своей надменной рожей светить. Только, может, язык в задницу засунет да думать научится.
На душе гадко.
Больно, муторно, страшно, паршиво.
Я бы прямо сейчас побежала к водохранилищу, нашла там Ваню, обняла и попросила прощения. Только что я ему скажу? Неужто: «…Волков, мне так жаль, что ты опять пострадал из-за меня»?
— Я не понял, ты сейчас за него переживаешь, что ли? — Рюмин испытующе вглядывается в мое лицо, и я судорожно соображаю, как не усугубить эту кошмарную ситуацию.
— Я переживаю за тебя, дурень. Теперь они точно заявят в полицию. За тебя никто не впряжется, а тетя Таня вообще на ремни порвет.
— Не заявят, — беспечно отзывается Илья. — Хоть он и заладил, что за ним нет косяков, косяков за ними предостаточно, особенно за Маринушкой. Не зря же она умоляла его не портить мне жизнь. Так что, Лерка, вы квиты — я уже отправил этот видос в наш чат. Он прилюдно тебя унижал, пусть теперь жрет свое же дерьмо, придурок.
* * *
Глава 20
Расправа на видео и неприкрытая, до чертиков пугающая злость во взгляде Рюмина повергли меня в шок, и я, еле слышно промямлив: «Илюх, мне плохо, я, наверное, лучше пойду…» сбежала домой.
Сшибла обувную полку в коридоре, налетела на маму, отказалась от ужина и, сославшись на волнение, рано ушла спать, но всю ночь не смыкала глаз. Их щипало, губы дрожали, а слабые пальцы сами собой сжимались в кулаки. В Ванином окне горел свет, но расстояние в несколько метров теперь казалось непреодолимым.
Что я наделала?..
Я бы выкрикнула Рюмину в лицо, что он придурок, и я больше не хочу иметь с ним ничего общего, но он всегда был порывистым, обидчивым и взрывным, влезал в неприятности, держал в страхе сверстников — и львиную долю конфликтов провоцировала именно я. Я выходила сухой из воды, но Илюха ни разу меня не сдавал.
Строгая и справедливая Брунгильда, вызывая троицу хулиганов к себе в кабинет, ограничивалась лишь воспитательными беседами — давняя история про то, как роман ее дочери с Илюхиным папашей едва не угробил беременную тетю Таню, действовала на Анну Игнатовну магически, и она не решалась поставить вопрос об исключении Рюмина, что бы тот ни творил. Безнаказанность окончательно развязала нам руки.