Август, воскресенье, вечер
Шрифт:
По его щеке стекает слеза, и мое сердце екает. Еще месяц назад я бы подписалась под каждым его словом, но и теперь с сокрушающей ясностью осознаю, что не смогу признаться Илье в своем чувстве к Ване. Я могла бы влюбиться в кого угодно, и Рюмин бы это принял, но мои отношения с Волковым он воспримет как настоящее, подлое и изощренное предательство с моей стороны.
Силы окончательно иссякают. Поднимаю глаза к разъедающей синеве небес и тоже реву — будь что будет. Я скучаю по Ване — он нужен мне, как воздух, как вода, как сон, как вера в будущее и в существование чудес. Но я в тупике и опять невольно провожу параллели
— Проехали, Илюх, — я ободряюще похлопываю Рюмина по руке. — Только, ради Бога, больше не лезь целоваться. Это настолько противоестественно, что у меня тоже начинает рушиться мир.
* * *
Огромный дом снова пуст, по покинутым людьми комнатам гуляет теплый ветер, полуденное солнце расчертило пол на квадраты и расцвечивает золотом пылинки, порхающие над ним. В сердцах швыряю сумку на кровать, зарываюсь лицом в подушку и плачу навзрыд. Я вновь свыкаюсь с ролью пустого места — но теперь я отношусь так сама к себе. Не решившись предать Илью, я предаю Ваню, а ведь клялась, что он может мне доверять.
Голова вот-вот лопнет, кожа на щеках горит от соли, нос распух. Заняться решительно нечем — собрать в поездку вещи я успею и вечером, еды в холодильнике на четверых, отец забил на родительские обязанности и больше не требует ежедневного отчета.
Распахнув створки шкафа, переодеваюсь в старую клетчатую рубашку и шорты, натягиваю резиновые сапоги и, с грохотом вытащив из подсобки грабли и лейку, тащусь в палисадник.
Мое детище — цветочная клумба — тоже переживает не лучшие времена: молодую поросль почти заглушили здоровенные сорняки, земля высохла и потрескалась, и я снова улавливаю параллель с моей собственной жизнью — стоит хоть на день перестать над собой работать, и все приложенные ранее усилия вылетают в трубу.
Опустившись на корточки, я тружусь в поте лица — борюсь с молочаем и чертополохом и вскоре освобождаю из плена зеленые листочки и нежные завязи первых бутонов. Сгребаю сорняки в тачку и увожу на компостную кучу за зарастающим дерном садом.
Из памяти проступает благодарное лицо Инги, счастливая улыбка ее брата, светлый образ Вани и его одобрительный жест, и я преисполняюсь уверенностью, что хотя бы часть моих решений была верной. Однако невнятный разговор с Рюминым отравляет кровь и перечеркивает все благие начинания.
Наполняю ведра водой из технического крана, пыхтя, волоку их в палисадник и, расплескав добрую половину, усердно переливаю в лейку. И вдруг замечаю Ваню, сидящего на соседском крыльце.
Он в зеленой футболке с дыркой на боку и в «проблемной» панаме, и с насмешливым интересом наблюдает за моими героическими усилиями. Не выдержав очередной опрокинутой лейки, он встает, разматывает поливочный шланг и просовывает его сквозь прутья забора.
— Уступи дорогу профессионалам. Помощь идет! — объявляет он, и, поплевав на ладони, легко перемахивает полутораметровую преграду. Я так поражена его эффектным появлением на участке, что густо краснею и застываю как вкопанная. Ваня поднимает шланг и тщательно, со знанием дела, поливает мои насаждения, и в снопе брызг над клумбой снова возникает яркая радуга.
— Думаешь, они жизнеспособны? — он
— Не знаю, раньше мы нанимали садовника. Почему спрашиваешь?
— Кажется, я читал где-то, что эти цветы нужно заранее проращивать в горшках.
Я чувствую укол сожаления и легкий стыд, но не собираюсь сдаваться:
— Ну и что. А я верю в чудо. Даже если не зацветут — они стали моей терапией и уже принесли столько незабываемых минут. Да и… какая разница? Ты же сам говоришь, что чудеса — это не мистика, а люди. И магия отношений с ними.
Я замолкаю на полуслове и задыхаюсь: Волков молчит и любуется мною. То есть, реально любуется, это не метафора и не самообман… В его глазах мерцают огненные искры и проступает медовое дно, губы приоткрываются в судорожном вдохе, на щеках появляется румянец. В горячих солнечных лучах плавится природа, плавится воздух и мое несчастное слабое сердце. Внезапно Ваня прищуривается, отмороженно улыбается, наставляет на меня шланг и окатывает прохладной водой.
— Ах ты! — я закусываю губу, сжимаю кулаки, но не могу сдержать смех. Волков срывается с места и опрометью несется по палисаднику, но я нагоняю его, без особого сопротивления отбираю шланг и тоже поливаю с ног до головы, а потревоженные нашими скачками куры громко кудахчут на соседнем участке.
Скользкий пластик вываливается из рук, я рассчитываю опередить Ваню и вновь завладеть оружием, но он подхватывает меня за талию, поднимает над дорожкой из щебня и кружит.
Ветер холодит кожу и свистит в ушах, в волосах мерцают прозрачные капли, счастье, хохот и грохот сердца распирают грудь.
— Ты дурной! Отпусти, немедленно верни меня на землю! — требую я, вцепившись в его плечи, но Волков не поддается:
— Не-а, никогда! Тебе там не место!
Из окна террасы за нами наблюдает Анна Игнатовна — неподвижная и похожая на бледную тень себя прежней. Но, могу поклясться: сейчас в ее взгляде теплится живой интерес, и она улыбается.
Я сдергиваю мокрую «проблемную» панаму, запускаю пальцы в светлые полосы Вани и вдыхаю их карамельный аромат. Этот миг прекрасен: наступающий июнь в сочных красках лета, купол неба, раскинувшийся до самого горизонта, объятия Вани и его искренний смех, и моя чахлая клумба, жадно впитывающая живительную влагу…
* * *
Глава 39
Я наконец обретаю под ногами опору и, отдышавшись, принимаюсь отдирать от тела влажную ткань, пошло облепившую грудь. Волков, явно вознамерившийся стянуть с себя футболку, ловит мой испуганный взгляд и передумывает.
— Теперь, когда ты смеешься, колись, почему плакала, — быстро спрашивает он, не оставляя мне возможности соврать, и я так же быстро выпаливаю:
— Я не поговорила с Ильей. Не смогла, не представилось случая. Его ранит эта новость, а я сейчас меньше всего желаю причинять кому-либо боль. Блин. Это так сложно объяснить!..
— Лер, я ему не враг, и его врагом не считаю, но понимаю твои опасения. Если так и не решишься, а ситуация начнет напрягать, просто скажи мне. Я сам с ним поговорю, — предлагает Ваня, но я в ужасе мотаю головой: