"Баламуты"
Шрифт:
– Вчера-то на речке ... В компанию попал...
– В какую еще компанию?
– безразлично спросила Любовь.
– А шут его знает, в какую. Девки были. Молодые. Одна мной интересовалась очень
– Ну и что?
– насторожилась Люба.
– Ну, и все, - не ощущая грозы, ляпнул Санька.
– Что хотел, то и сделал.
От сильнейшей оплеухи Санька свалился со стула и, став на четвереньки, пытался подняться, но Любовь смаху опустила на него доску для резки овощей, и Санька, крякнув, пополз, как был на четвереньках, из кухни в зал, пытаясь спастись от ударов. Но Любовь, отбросив доску, с ярость, пугающей Саньку, никогда не видевшего
– Дай хоть пиджак, дура!
Громыхнула щеколда, пиджак вылетел на улицу и накрыл Саньку с головой так, что он не успел придержать дверь, и она захлопнулась перед самым его носом.
– Чтоб твоей ноги здесь больше не было. Придешь, игрушку твою срамную с корнями выдеру, - донесся из-за дверей голос Любаши. Зябко передернув плечами, Санька надел пиджак прямо на майку и поплелся к ребятам в общежитие.
На следующий день, когда Санька Шорнин пришел в цех, о его ночной истории и скандале, который ему закатила Любаша, не знал только мастер Иван Данилович. Взглянув на лиловый фингал под глазом и мрачную физиономию Саньки, он с усмешкой спросил:
– Опять воевал по пьяному делу?
Санька рассказал свою историю и мастеру. Рассказывая, он все меньше чувствовал свою вину, и все больше поднималось в нем раздражение против жены. "Ты скажи словами, - пожаловался он, рассчитывая на сочувствие.
– А зачем же за волосы?"
– Вот уж действительно, если ума нет, то и не будет, - брезгливо сказал мастер.
– Нашел, чем перед женой хвастаться.
– Подумаешь, дело какое! Бабу уважил.
– Тьфу, турок. Ему про Фому, а он про Ерему.
Иван Данилович неторопливо пошел к конторе, но у дверей остановился и ехидно посоветовал:
– Ты, когда болезнь дурная обнаружится, тоже не забудь жену порадовать.
Ребята заржали. Санька растерянно заморгал глазами, хотел что-то возразить, но передумал и молча уткнулся в свой верстак.
Он никак не мог понять, что, собственно, случилось, и почему над ним смеются. Но в душу уже заползло беспокойство. А когда он стал перебирать подробности вчерашнего скандала и вдруг ясно увидел перекошенное от ярости лицо жены, испугался. И теперь тревога уже не покидала его. Он словно по инерции зажимал в тиски деталь и водил по ней надфилем, снимая заусенцы, но думал только о том, как бы уладить все дома миром, со страхом представлял, как покажется жене на глаза, и, лихорадочно перебирая различные варианты примирения, тут же отвергал их, потому что все они были зыбки и ненадежны.
Орёл, 1978 г.
БАЛАМУТЫ
Иван Круглов и Колька Шустиков приехали в райцентр за запчастями рано утром, а к обеду уже были на заметном веселе. Свой побитый ЗИЛ Иван поставил к сестре во двор. Муж сестры, Володька, был в это время в отгуле, а так как жена Ксения ушла на работу, то еще до десяти утра сходил к знакомой продавщице и принес поллитру. Втроем они эту поллитру выпили одним махом, так что в десять Колька Шустиков купил вторую уже официально по открытию винно-водочного
Когда Ксения пришла на перерыв - все было кончено. Иван с Колькой сидели рядышком за столом и таращили на нее дурные глаза, а ее Володька, безмятежно раскинувшись прямо в сапогах на неразобранной кровати, спал мертвым оном, и его неровный храп пугал кошку Муську. Она нервно водила ушами и время от времени дергала головой, стряхивая с себя неприятные ощущения.
С минуту Ксения безмолвно стояла в дверях. Потом лицо ее покрылось красными пятнами, и она, подлетев к кровати, стала стаскивать Володьку на пол. Это ей удалось без труда, так как баба она была кряжистая. Володька с деревянным стуком опустился на пол и с недовольным рыком стал переворачиваться на четвереньки, а, перевернувшись, полез на кровать снова. Еще раза два свалив мужа на пол, Ксения отступилась и, всхлипывая, стала стаскивать с него сапоги.
– Ксения, - с пьяной суровостью сказал Иван, - не трогай. Пусть спит.
И прикусил язык, потому что задетая Ксения, словно бодливая коза, набросилась на них с Колькой Шустиковым.
– Чертовы пьяницы, - выговаривала Ксения.
– Чтоб у вас глаза от водки повылазили. Ишь, сидят, обормоты, глазами хлопают. И ведь никакая холера не берет. Смерть и та стороной обходит. Васька пьяный на тракторе в речку свалился. Думали - все, один отпился. А он вылез и тут же в сельмаг за водкой пошел. Я, говорит, чудом спасся и не должен от простуды умереть.
– Ну, паразит, погоди,- заметив ухмылку на лице брата, вскипела Ксения.
– В субботу приеду, Тоньке все расскажу. Будет тебе на орехи! Уж попомнишь!
– А что я сделал-то?
– насторожился Иван.
– Выпить нельзя?
– Сами нахрюкались - вон, тоже зюзя сидит, - кивнула она на Кольку.
– Зачем Володьку напоили?
Да он всего одну поллитру и выпил, - стал оправдываться Иван.
– Закусил плохо, его и сморило.
Поллитру?
– ужаснулась Ксения и заплакала.
– Ведь помрет же. Она невольно покосилась на кровать. Но Володька выводил носом рулады, и не похоже было, чтобы он собирался помирать.
Колька недоверчиво усмехнулся:
– Скажет тоже. От поллитры помрет!
Но Ксения пропустила его слова мимо ушей. Она смотрела на стол, где стояли пустые кастрюли и высилась горка яичной скорлупы.
– Все сожрали, паразиты, - возмутилась она.
– Чтоб к моему приходу ни соринки не было!
– снова выходя из себя, приказала Ксения.
– Все вымести и вылизать.
– Ванька, - пригрозила она брату.
– Смотри. Приду с работы, будете пьяными - выгоню и ночевать не пущу. Ложитесь лучше спать сразу.
И Ксения вышла, хлопнув дверью ...
Иван проснулся от того, что нестерпимо хотелось пить. Он встал и с жадностью выпил два полных ковша воды. Холодная вода погасила огонь, полыхавший внутри, и Иван удовлетворенно крякнул. Колька спал в неестественной позе, придавив туловищем руки и свесив одну ногу с дивана. Ему явно было неудобно, и на лице лежала печать великомученика. Иван, жалея Кольку, вылил на него ковшик воды, и тот, отплевываясь, стал вставать.
У тебя деньги есть?
– опросил Иван ошалевшего от сна приятеля. Колька стал шарить по карманам, но кроме медяков ничего не нашел.