Балтийский альманах
Шрифт:
— Вандалай Урванцов! — — Я боюся, что рявкнет. Он рявкнет, — от ужаса руки трясутся, у всЪх рот расширится до . . . окончан1Я м1ра; оттуда несет океаном каким то; его называют трубой иерихонской; и гд11 ни вострубит — день первый; и — хаосы; и — двадцать пять болтунов просто лопнут; тогда рот замкнет он; и — чешется; и — озирается: дик1й и красный, сконфуженный,; послЪ него — минут пять: тишина; вижу, — движутся рты, а — не слышу: сглох; Вандалай Урванцов ударяет Царь-Пушкой; ударит—океанической ширью пов-Ьяло; онже, уда-рмв, сконфузится; робк1й; никак
Темнеет в столовой, р1>д-Ьет: за окнами там, — о, какое гор1>н1е, преображение, и — прос1ян1е! Пресуществилось, возстав из нецв-Ьтнаго дня — самоцв1втным, просв1Ьтным: багровым, пунцовым, лиловым; и кажется новым; и день — провозду-шен, освЪчен; летит прямо в ночь; —
— но в столовой сплошной безпорядок: собран1е •Ьло и пр-Ьло, сид1Ьло, галд1Ьло; казалось — наладилось; вновь начинались у них нелады; отодрали копченую кожу; под ней бл-Ьдноб1Ьлый балык, показав свое мясо, об'Ълся: лишь рыбья копчёная морда глядела совсЪм удивленно недвижимым глазом, за-
Т'Ьм перейдя в многокостье; от дичьяго сыра остался желт1ьющм1 жир да бумага свинцовая, а от икры — обсыхающей ножик; никто не звонится; наполнил переднюю гомон; а стулья отставились вс'Ь, образуя то двойки, то — тройки, застывш|Я в спор^; тут — скомкана скатерть; а, там — залита.
И — всегда так: один подхихикнет; другой же — подфыркнет; и — смолкнут; и — вдруг поб'Ь-гут перегромом по комнатам; передвигаются стулья, прощаются; и — зазывают друг друга; закуски — из'^Ьдены; множество грязных тарелок несется на кухню; то все перемоется, будет запрятано снова в буфет; потечет все по старому, будто и не было вовсе Михайлова дня никогда. Но — он будет опять!
Это все — повторится; оно повторялось уже от Адама; и будет оно при возстан1и мертвых; да, мертвые, повозставши из сн^га, придут, громыхая калошами, в этот таинственны!"! день к нам за стол; —
— о, гор'Ьн1е, преображенье — за окнами! Пресуществилось там все !!3 нецв1Ьтнаго дня, — самоцв'Ьтным, просв1;тнь!м: баеровым, пунцовым, лиловым; и — гаснет.
Все — пусто: и наш дорогой именинник пошел отдыхать; отдыхает !1 мамочка; а из угла завелся чернодум-бородан; это — т1Ьнь; он — выходит тихонько; и бродит — легонько; царапает тихо обои . . . своим . . . тараканом .. ; —
— пройдут чер-нодумы, пройдут бороданы —
— нешумною поступью; толпами станут, за руки возьмутся: руками сольются; и —?
— будет одна чернота: —
— ночь — присутств1е —
— да! —
— очень многих; и —•
— нЪт! — — не отсутств1е их!..
Уж за окнами холод синЪл — там на все вылезающим дымом; слагалась градац1я всЪх умерканш в голубоватые тусклости: от синесЬраго и — к синесинему; !1 от него — к синечерному к черно-лиловому даже; перемеркало все это — в чернила, прол!1Тые за окошком: густые, сплошные!
А наш именинник: —
— лежит на постели: на жесткой постели, заставленный шкафом, совсем без очков, обнаруживая морщинки у глаз, утаен-ныя
«Б а л т 1 и с к 1 и Альманах»
№2.
1924
несинем оно — засЪрЪпо; в сплошном синечерном оно просинится едва от постели:
— «Да!»
— «Папочка старится...»
Он же, привскочит с постели; и — растирает глаза.
— «Ах-ах-ах-с!»
Копошится уже над очками; и — суетится, отыскивая карандашик и чиркая спичкою: разорвались черноходы ночей — в блеск св-Ьчей.
— «Что вы?»
— «Эдак же вредно кипЪть: ц-Ьлый день!»
— «Ничего-с, ничего-с. ..» И ушел — в вычислен1я.
— «В клуб бы не шли».
Наливная слеза задрожала из глазок: боюсь, что расплачусь; в проб'Ьжное время бЪжнм неизбежно; я ... с желтеньким кубиком; мама — со шляпной кардонкой; и папочка с новой брошюркою: «О радикале э-иис» — я боюсь: я расплачусь; ну, мнЪ еще можно бЪжать; мам'Ь — можно; а пап'Ь — куда? Пятьдесят ему стукнуло; был именинником и — перестал: поб'Ьжал с имениннаго дня по дорогЬ времен —
— и
я вышел тихонько в гостннную: кресла стояли во мрак1ь; и в креслах сид1Ьла компан1я нраков, — и передразнивала тут сид'бвших гостей; —
— и так1е же мра-ки взирали в оконныя стекла тяжелыми взорами; мраки стояли под легкими шторами; мраки стояли —
— шпалерой нЪмых кавалеров, над-Ьв —
— свои фраки!
Мапочка.
Знаю я: мамочка наша — боль-на! , Это часто у ней за спиной выгрваривал папа. Я знаю, что ей занеможилось плачем, когда она сЬла из Питера в спальный вагон, чтобы плакать о питерской жизни; изнемогала в профессорском круг1Ь она; появилось больными глазами лицо ея в сумерках; —
— все то: нЪмотствует, голову св'Ь-сив на фудь, перебросивши косы на грудь; и
— бол'Ьет размысл1ем; вдруг —
— приподымется:
— примется: —
— перетирать безд1Ьлушечки полотняною тряпкою; тут же, с безц-Ьльным терен|ем распространяется ропотом, возгласом, взвизгом, разсер-женным носиком стоя пред папиной дверью: в ноч-
ной рубашенк'Ь — пред сном; и придирчиво смотрит не в дверь, а в. . . потопное прошлое, —
— в детство! —
— откуда усЬлась хозяйкою дома она среди стЬн Косяковскаго дома; я — помню: —
— четвертый Зачатьевск1й переулок, отсюда провез ее папа в парадной каретк4, во фракЪ, с букетом цв1Ь-тов —
— и Максим Ковалевск1Й, во фрак-Ь, с таким же букетом сидЪл, против мамочки; мамочка, вспомнив про это, всегда заболЪет глазами: поводит большими глазами: молчит брилл1антовым взглядом (от слез):
— «Я — вас: всЬх! . . убирайтесь: пошли; пошли — всЬ...»
— «От меня... Ах, оставьте!»
— «Оставьте...» —• «Меня!»
Я — не в1Ьрю (ах, мамочка, — звЪздочка, б'Ьлая блеском на кубовом неб'Ь белёсыми полднями — вся обезблещена!.. ) —