Балтийский альманах
Шрифт:
Я сожимаюсь: припрятать развит1е (я развиваюсь, увы!) недогадливый папа, ко мн'Ь обратясь за обЪдом с мудреным вопросом, желает скорей обнаружить развит1е, чтоб подарить котелок, подарить сюртучек и футляр для очков, и брелок для часов; отвечаю нарочною глупостью; папины кар1е глазки забегают, очень печально завертятся, и — опускаются прямо в тарелку горячаго супа (он дует на ложку); а я посмотрю исподлобья на мамочку:—
— мамочкин взгляд изм-Ьнился, когда заболЬла она: стал какой-то животный. . .—
— и мама бросает животный свой взгляд, нападая на нас; и — понять невозможно:
Мы с папою р1^дко вдвоем; разобщились молча-Н1ем; помнится мн1Ь невозвратное время, недавнее время, когда еще мама здорова была; так свободно пошучивал папа, вникая во все, что случалось со мной; и лечил от разстройства животика: —
— помню: —
— однажды схватило животик; я плакал; а папа — крутой, головастый, приземистый, вдруг наб1Ьжал из-за двери со склянкой касторки, тряся бородой, с напускною свир'Ь-постью; забултыхался буфет; растяжелой стопой он ударил в паркет, заплясавши вокруг моих криков таким прыгуном; и столовою ложкой махая
под носиком, топал словами свои громкт стишок, сочиненный по этому поводу, чтоб позабавить меня:
Эк1Й дурачишко, котик!
Ты не слушаешься няни:
День и ночь пихаешь в ротик
Всякой мерзости и дряни.
В наказанье вмЪсто порки
Я принес тебЪ касторки .. .
Раскрывай-ка, братец, ротик:
Мы прочистим твой животик. . . —
— И вс^ разсмЬялись; и тут же, в столовую ложку наливши касторки, он вылил касторку в раскрытый мой ротик; шутливо подшаркнул и громко подпрыгнул под это событ1е; —
— скоро меня потащили в от-дЬльную комнату: чистить животик.
Мн'Ь помнится, да, невозвратное время, когда не боялся ласкаться я к пап-Ь; теперь не ласкаюсь к нему; я — догадлив'Ьй: понял, что папЪ скандалы вредны; затаился от папы, любя его крепко; и было мн'Ь горько, и плакал я в зорьки; но слезы свои утаил: потеряли друг друга (утратил я друга!); и эта потеря в годах затерялась, когда потерял я способность: быть искренним с папочкой; все же я думал тогда: это есть доброд-Ьтель моя; этот крест я понес по годам, как невидную помощь для папы и мамы; когда собирались они за столом, то могли друг на друга взорваться; словами и взглядами.
Странно!
Бывало, хожу средь гЬней; и воздушно повиснет косматость тЪней; заведутся вездЪ бородан-ники; я пробираюсь меж них, но сквозь них натыкаюсь на ужас, а ужас — хохочет: обнять меня хочет. . . —
— Я мог провалиться сквозь пол, гд^ живет зубной врач, поднимая зловон1е снизу искусственной варкой зубов; он мой зуб оторвет и торжественно вставит чужой и зловонный. .. —
— Подолгу я думал о варкЪ зубов и подолгу я слушал тяжелые стоны (там — дергались зубы); и мысли о гибели, бездне, и варкЪ зубов поднимались во время об'Ьда, когда уб1Ьгала душа в задрожавшую пятку: от страха, что папа, схвативши тарелку, отгрохает в свой кабинетик, замкнувшись на ключ и не выйдет; там канет нав-Ьки; собрав
— и придет, отворивши из сумерок дверь — господин в сюртукЬ; в очень черном; с нам-Ьреньем очень позорным, останемся
№ 2.
1924
с<БалТ1Йск!й Альманах»
27
с ним мы один на один; промычит на меня он бычачьего мордою: он —
— Черномордик!
Однажды я вид-Ьл томительный сон, что — свершилось: что папа и мама потеряны, что унесен я в квартиру, такую ж, как наша; но знаю — не наша; какая то дама (не мама) меня утЪшает (не так ут1Ьшает!), меня ув'Ьряет, что мама она; вдруг проходит по комнатам папа; к нему я кидаюсь, ловлю за сюртук; повернулся он; вижу — лицо-то не папино!
Странное что-то творится у нас; запирается папа от мамы; и там производит ужасныя вещи, которых не знает никто; там становится он — клокотун: ярко красный; дрожит пятипалой рукою над мухою он, уц-Ьл-Ьвшей от лЪта; и — «цап»: ее ловит; и муха сидит у него в кулак!.; —
— оторвется ея голова — дергунцами, дрожащими пальцами; папа над мухой сидит — ярко-красный, ужасный; я знаю, что это не муха, а — мама...
И странно, и страшно теперь, в выдуваемых бурею комнатках; все то мнЪ кажется: что-то взвывает; вдруг: все освещается свЪчкою: видится мама за св1Ьчкою; хлопает, шлепает туф-
лями; шамкает туфлями прямо в переднюю; вЬр-но подслушивать, что говорит про нее Афросинья (на кухнЪ); вдруг звук: то забила, заб1Ьгала палочка хвостика из уголочка: то Альмочка по полу хлопает хвостиком; —
—• нЪт —
— не подслушала: в кухнЬ — молчан1е; Альмочка выдала маму. —
— И мама на Альму затопала: палочка снова захлопала; все осв-Ьщается сызнова — только в обратном порядк1Ь; проходят со свЪчкою: мама за св-Ьчкою... Шлепает, шаркает, топает, шамкает... Что-то взвывает: —
— прошедшею полночью было, я знаю навЪрное, —
— шеств1е злых черничей от угла до угла: по ковру, мимо стульев; я — видЪл; сказать, — не разскажешь; они, чернич^!, проходили всегда: проходили года (от угла до угла) — по ковру, мимо стульев; луна нападала на них св1Ьтовыми мечами; и толпы нЪмых черничей, упадали, как замертво, на пол; луна уплывала за тучу; они ж, —
— черничи —
— повозставши, валили ватагой из черной норы угловой: по ковру, мимо стульев, и — не было им ни конца, ни названья!
Аицрей БЪяый.
«Б а л т I й с к 1 и Альманах»
№2.
1924
ИСКУССТВО и жизнь/)
Предметом предстоящих статей являются искусство м красота. Их отношенье к жизни: как жизнь отражается в искусств^Ь, в поисках красоты и как, обратно, жизнь и красота вл1яют на жизнь, на окружающую нас действительность. Статьи эти о красот1Ь и о воплощен1и красоты в художественном творчеств1Ь предназначаются для самаго широкаго круга читателей. ЦЪлью своею он'Ь им4ют выяснить великое всеохватывающее значе-Н1е красоты в строительств1Ь жизни, необходимость распространен!я красоты, вл1ЯН1я ея на всЬ стороны д-Ьятельности, как каждаго отд^льнаго человека, так и народов и всего челов'Ьчества.