Барочные жемчужины Новороссии
Шрифт:
Он уже надел второй сапог, выдохнул.
— Не ссы! — все-таки его солдафонство периодически вылезало наружу.
— Да тут впору и обделаться! — я все никак не мог успокоиться. — Ну, и чего ты приперся? Сейчас. Не опоздал?
— Ну, давай, давай, ругай меня! — Проскурин склонил повинную голову.
— Да, ну тебя!
— Коста, ну ты чего? Что я нелюдь, не понимаю, что ли, как ты обижен? Ну, ты сам посуди, как бы я влез туда? Как бы я к тебе на помощь пришел? Думаешь, не хотел, струсил? Да чтоб меня разорвало, если я не хотел или струсил! — Проскурин перекрестился.
—
Проскурин расплылся в улыбке.
— Дык! — видимо, у него от восторга перехватило дыхание, поскольку больше он не смог что-либо произнести.
— Вот тебе и дык, и шмяк! — я рассмеялся. — Слышал наш разговор со Спенсером?
— А то! — к Проскурину вернулась способность говорить.
— Что думаешь?
— Хитер ты, грека! Что я могу еще думать? Ловко ты его на крючок подцепил! Я там аж чуть не расплакался, слушая, как вы тут братались! Ты представляешь, как там в канцелярии новороссийского наместника будут довольны?!
Я скромно молчал.
— То-то же! — Проскурин оправился. — Ладно, побегу, доложусь! Да и тебе, англичашка прав, спать нужно, отдыхать и поправляться. Больше встречаться до твоего отъезда не будем. В случае нужды передашь записку через Адонию.
Я кивнул.
— Ты точно не в обиде? — Проскурин все-таки жаждал железных гарантий.
— Точно, точно! Хочешь даже облобызаемся? — я улыбнулся.
Проскурин шутки не понял. Чуть не бросился радостно на грудь. Пришлось его притормозить и аккуратно троекратно, как и полагается, расцеловаться, не отрывая голову от подушки.
— Ну, все! Побежал! Ты сейчас ни о чем не волнуйся. Если что нужно, только свистни!
Проскурин вышел.
Выдохнуть я не успел. В дверях уже стояли сестра и Микри. На подносе в руках сестры, судя по быстро разнесшемуся запаху, лежала только что приготовленная печенка. Микри держала в руках кувшин с вином. Я понял, что жутко проголодался.
Глава 11
Стипль-чез по-одесски
Прошла неделя после операции, как снова меня навестил Спенсер.
Он с упоением мне рассказывал про посещение итальянской оперы «Il Furioso» в местном театре в компании с Нарышкиными.
— Роль «маньяка» исполнял синьор Марини. Несравненный актер! Его игра сделала бы честь театрам европейских столиц. Одесский же, хоть и храм искусства, но вызывает некоторые нарекания. Он мал, коридоры низкие, нет отдельных выходов на верхние ярусы. При входе, между колонн, ветер доставляет массу неудобств декольтированным дамам. Все толкаются в партере, ибо мест с номерами нет. Этакое сообщество любителей Мельпомены! Но вот что удивительно. Среди театральной публики я заметил много евреев. Они — ярые поклонники оперы. Такие овации они устраивали певицам!
— Наверное, переехали сюда из Вены или Львова? — предположил я.
— Возможно, возможно. В Австрии, общеизвестно, оперу весьма ценят. Но бог с ним, с театром… Как твое здоровье, кунак? Как твоя рана?
— Иду на поправку стремительным шагом! Шов сформировался, нитки
— Это великолепная новость! Грандиозная! Извини, что несколько высокопарен после прослушивания итальянцев… — поправился Эдмонд. — То, что ты снова в строю, очень ко времени. И полностью соответствует моим планам.
— Вы про Крым, мистер Спенсер?
— Коста, мы же договорились: наедине — только на «ты» и просто Эдмонд. Я сделал выводы из нашей беготни вокруг больницы. Впредь ты не мой слуга, а личный помощник и переводчик. В Империи статус решает все! Впрочем, в нашей славной Англии он не менее важен, увы…
Ого, мое позиционирование на местной ярмарке тщеславия существенно повысилось. Этакая награда за пролитую кровь!
— Итак, Крым! У меня случилось выдающееся знакомство! Лев Нарышкин был столь любезен, что представил меня капитану Путятину, командиру корвета «Ифигения». Этот доблестный моряк — настоящий англоман! Его безупречный английский и похвалы в адрес Королевского флота — все это невероятно к нему располагает уроженцев Туманного Альбиона. И этот приятный во всех отношениях человек пригласил меня сопровождать его в плавании к берегам Крыма, которое состоится буквально через два дня!
— Мы поплывем в Крым на корвете?
— Именно! К черту пароходы! Только шелест парусов и благословенная тишина на борту!
— Я рад за нас, Эдмонд! Но как же быть с моими родными?
Спенсер на мгновение замер в раздумьях.
— Женщина на военном корабле? Не знаю, как на русском флоте относятся к этому старому суеверию. В любом случае, я приложу все усилия, чтобы вам не расставаться! Ты же не останешься потом в Крыму, Коста? Я могу на тебя рассчитывать в дальнейшем путешествии?
— Куда же, Эдмонд, я теперь от тебя денусь? Мы теперь — как ниточка с иголочкой: куда ты — туда и я!
— Ха-ха, какое образное выражение! Ниточка с иголочкой… Нужно запомнить… Твое решение наполняет радостью мое сердце! Ты мне будешь очень нужен. Не в Крыму. Там я дам тебе время устроить семью. Но позже… Мы отправимся в Черкесию! Вот мой план! Ты видишь, как я тебе доверяю после событий в подземелье!
— Я уже догадался, Эдмонд, о конечной точке маршрута, — не стал я скрывать наших с Фонтоном предположений. И рост доверия со стороны Спенсера был очень кстати.
— Я рад, что не ошибся в тебе, старина. С первой минуты нашей встречи я присматривался и все больше проникался как твоим умом и решительностью, так и доверием к тебе. И вот доказательство. Знакомство с Путятиным — это бинго![1] Он обещал меня представить Его Сиятельству графу Воронцову. А заодно ходатайствовать о моём участии в морском круизе наместника к берегам Кавказа! Мы увидим Черкесию с борта корабля, русские крепости, порты. Но — главное — я смогу получить из первых рук первостепенную информацию о политических планах правительства относительно новоприобретенных территорий! Уверен, рассказ о такой поездке украсит страницы моей будущей книги!