Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом

Таурин Франц Николаевич

— Значит, вы в состоянии понять, что бессмысленно ввергать фабрику, которая вас кормит, в тысячные убытки из-за каких-то двух часов.

— Опять ошибаетесь, господин директор, — строго, но спокойно сказал Куклев. — Рабочая солидарность дороже всяких тысяч.

— Я же безотказно принял вашу просьбу выплатить всем жалованье. Могли бы и вы пойти навстречу администрации.

Иван Куклев только руками развел. Возразил директору гравер Баулин:

— Мы свое потребовали. И никакого тут вашего одолжения нет, господин

директор. Обратно скажу, за вами еще должок остается, за неделю, что в декабре проработали. Да мы в надеже, — и Баулин широко усмехнулся, — за вами не пропадет… Только вам попрекать нас нечего… — Потом обернулся к остальным и словно скомандовал: — Пошли по своим цехам, ребята!

5

Заседание на «малой кухне» продолжалось. Обсуждали вопрос, как и где добыть оружие.

— Есть у меня соображение, — заявил, поглаживая по привычке окладистую бороду, старик Иванов, выполнявший обязанности казначея Прохоровской боевой дружины. — Оружие можно добыть, коли деньги будут.

— Много ли их у тебя, Василий Иваныч? — с усмешкой спросил депутат Сергей Филиппов.

— То и беда, что мало, — ответил старик Иванов. — Но можно сделать, чтобы стало много.

— Каким образом? — поинтересовался и Седой.

— С миру по нитке — голому рубаха, — назидательно произнес старик Иванов. — А ежели мир большой, то и не одна рубаха. Сбор надо объявить. Как станут ноябрьское жалованье выдавать, тут и собирать с каждого. Понемногу, по копейке с рубля. Каждому подсильно, и никто поперек не пойдет. А со всей фабрики может и тыща рублей насобираться.

— Дельно! — безоговорочно поддержал казначея внимательно его слушавший начальник одной из прохоровских боевых дружин.

— Так-то оно так, — согласился Седой. — А если кто воспротивится, не пожелает даже и копейки своей отдать?

— А это смотря кто, — сказал Сергей Филиппов. — Ежели по недомыслию — объясним, а ежели по супротивству — заставим.

— Убедил, — сказал Седой. — А кому поручим объявить и провести сбор? Дело, товарищи, непростое. Надо суметь и убедить, и заставить.

— Поручить депутатам, — сказал Сергей Филиппов и перечислил: — Сергею Дмитриеву, Василию Осипову, Ивану Баулину и… Сергею Филиппову.

— Дельно! — одобрительно произнес Медведь, начальник одной из самых крупных прохоровских дружин. — Это хорошо, что за других не схоронился.

— Чего уж теперь хорониться, — засмеялся Сергей Филиппов.

— Это дело решили, — подытожил Седой. — А у тебя, Василий Иваныч, как я понимаю, имеется купец на примете?

— Правильно понимаете, товарищ Седой, — подтвердил старик Иванов. — Вы только мне на подмогу пяток ребят надежных и непужливых, и в тот же день доставим товар на место.

— А если вдруг проверят по дороге? — спросил кто-то из дружинников.

— Гробы не

проверяют, — возразил Иванов. — А как на Ваганьковское привезем, тогда уж поздно проверять будет…

Вернулись Сергей Дмитриев и Василий Осипов. Доложили, что работа в двенадцать часов повсеместно прекращается и что послезавтра выдача жалованья. Тут же им сообщили, что решено собирать на оружие по копейке с рубля.

— Понятно, — сказал Сергей Дмитриев. — Собирать кто будет?

— Мы с тобой, тезка, — подал голос Сергей Филиппов.

— Понятно… — повторил Сергей Дмитриев. — Веселена кое дело, не соскучишься.

Зиновий намеревался сам проводить Наташу до ее конспиративной квартиры в Грузинах. Но пришел связной и сообщил, что Седому надо быть в Московском комитете. Велели передать, что вопрос особо важный и явка строго обязательна.

— Проводи ее, пожалуйста, — попросил Седой Марию Козыреву, — она еще не освоилась в Москве.

— Со мной не потеряется, — бойко заверила Марка и откровенно стрельнула глазами. — Тебе куда идти-то? — спросила у Наташи.

— В Грузинах я остановилась, — ответила та.

— Это недалеко, мигом добежим, — сказала Мария, — только сперва ко мне заскочим, рядом здесь, на Ваганьковский проезд. Надо мне Тимофею сказать, что отработались.

Они спустились с высокого крыльца «большой кухни», не обращая внимания на заигрывания молодых парней, толпившихся у входа, поднялись по Пресненскому валу до Заставы, пересекли площадь и, миновав несколько заснеженных переулков, добрались до дома, где квартировала Мария Козырева.

Двухэтажный, обшитый когда-то крашеным, теперь выцветшим тесом, флигель укрылся в глубине просторного двора. Протоптанная в снегу тропа вела к входу.

— Заходи, — пригласила Мария.

— Может быть, мне лучше подождать здесь? — спросила Наташа.

— Вот еще, стоять на морозе, заходи.

И, отворив обитую пегим войлоком дверь, пропустила Наташу в дом.

После яркого дневного света длинный коридор показался совсем темным, и Наташа с опаской остановилась у самого порога. Когда глаза несколько попривыкли, рассмотрела жестяной умывальник, подвешенный на вбитом в стену крюке, и под ним шайку, наполовину заполненную водой, а дальше два ряда узких дверей по обе стороны коридора.

Мария постучала в соседнюю с умывальником дверь.

— Кто там? Входи, — послышался из-за двери густой мужской голос.

Мария приоткрыла дверь, заглянула в комнату.

— Я не одна.

— Входи все, сколь есть.

— Входи, Наталья, — сказала Мария и, распахнув дверь, пропустила ее.

Сидевший на небрежно заправленной кровати худощавый молодой мужчина с расчесанными на косой пробор светлыми волосами поднялся неторопливо.

— Это моя новая подруга, Натальей зовут, — представила ее Мария.