Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом
Шрифт:
— Господин Войлошников? — спросил Володя Мазурин.
— Да, я Войлошников.
— В таком случае, — сказал, приближаясь к нему, Мазурин, — вы арестованы. Сдать оружие и документы!
— На каком основании?
— На основании приказа штаба боевых дружин Пресни.
— Не знаю такого штаба.
— Узнаете. Сдать оружие!
«Шансов никаких…» — подумал Войлошников, не спеша достал из заднего кармана большой плоский браунинг и, держа за дуло, протянул Володе Мазурину,
—
— Документов в квартире не держу, — ответил Войлошников.
— Обыскать! — приказал Володя Мазурин дружинникам.
В карманах не оказалось ничего, кроме бумажника и двух связок ключей. В бумажнике — пачка денег и листки бумаги с записями. Бумажник и деньги Володя Мазурин вернул Войлошникову, листки с записями спрятал в карман.
— Это медицинские рецепты, — сказал Войлошников.
— Там разберемся, — ответил ему Мазурин и, показывая на дверь в комнату, приказал: — Пройдите!
Комната, судя по обстановке, была домашним кабинетом. Канцелярский стол с тремя объемистыми ящиками, книжный шкаф, конторка для письма, Удостоверясь, что ящики заперты, Мазурин положил на стол обе связки ключей.
— Откройте!
Войлошников, помедлив немного, открыл один за другим все три ящика. В одном из них оказалась папка с фотографическими карточками. Когда дружинники стали перебирать фотографии, Войлошников заметно насторожился.
— Тут и наши есть! — воскликнул Гришка.
— Точно, — подтвердил Сережа. — Это вот гравер с нашей фабрики, Савелием звать, а это красильщик Лукьян Степанов.
— Где они сейчас? — спросил Володя Мазурин.
— Однако обоих в октябре забрали. Потом, слышно, расстреляли, — ответил Сережа.
— К этим арестам и расстрелам не имею никакого отношения, — поспешно заявил Войлошников.
— И с этим разберемся, — заверил Мазурин и показал на конторку и шкаф. — Откройте остальные ящики. А ты, Сергей, сходи к кухарке, попроси сумку или мешок.
Войлошников проводил его глазами, потом перевел взгляд на второго дружинника и вдруг сказал совершенно неожиданно:
— Мне нужно поговорить с вами наедине.
— Гриша, выдь. Подожди в той комнате.
— Я не виновен в смерти ваших людей, клянусь честью офицера, — начал Войлошников. — Отпустите меня. Получите тысячу рублей. Целое состояние. К чему вам кровь моя. Лично вам я не сделал ничего плохого…
— Гриша! — крикнул Володя Мазурин. — Пойди сюда!
Вошел Гриша, за ним Сергей с холщовым мешком в руках.
— А ну повтори, что ты тут говорил мне! — приказал Володя Войлошникову.
Но тот нимало не смутился,
— Я сказал и повторяю, что если отпустите меня и мою жену, то каждый из вас получит по тысяче рублей.
Володя чуть
— Деньги на стол!
Войлошников побледнел и сглотнул наполнившую рот слюну, еще не смея верить в удачу.
— Сейчас выпишу вам чеки на предъявителя, каждому по тысяче рублей.
— А получать по чекам в Гнездниковском переулке? — сузив глаза, спросил Мазурин.
— Я не обману вас… — заметался Войлошников. — Верьте чести, не обману… Если не хотите чеки, возьмите золото… вот часы, перстень, драгоценности жены…
— Дешево покупаешь, — оборвал его Володя. — Давай, ребята, укладывай бумаги в мешок. Фотографии не помните, важная улика.
Когда бумаги были уложены, скомандовал Войлошникову:
— Встать!
— Если вы намерены убить, не уводите, убейте здесь!.. Володя Мазурин жестом остановил его излияния:
— Нам приказано арестовать начальника сыскной полиции. Мы исполняем приказ. Как решит штаб, нам неизвестно. Сергей, свяжи ему руки. И покрепче, чтобы не дергался по дороге.
Войлошников пытался все отрицать. К арестам и расстрелам пресненских рабочих не причастен. Агентурной сети на Пресне не имеет. Сведений о боевых дружинах не собирал. Никаких сведений о положении на Пресне в охранное отделение не передавал. Скрываться не собирался, так как вины за собой не знает. Единственно признал, что пытался подкупить дружинников, потому что опасался за жизнь жены.
Запирательство не помогло начальнику сыскного отделения. Отыскались бывавшие у него на допросах, и даже не раз, хотя Войлошников упорно это отрицал.
— Самолично мне в своем кабинете зубы чистил, — показал пожилой дружинник с завода Грачева. — И не мне одному.
— Первый раз в глаза вижу, — отпирался Войлошников.
Также установлено было, что квартиру его по вечерам и ночью посещали посторонние лица. И сам Войлошников только вчера наведывался в Гнездниковский переулок.
— Уведите, — распорядился Седой.
Споров не возникло. Решили единогласно: расстрелять.
— Сегодня же ночью, — приказал Седой Володе Мазурину. — Во дворе его дома.
Уже после заседания штаба Медведь сказал Седому:
— Не хотелось мне затевать спор, а сейчас думаю, зря поостерегся. Получается так, вроде мы концы в воду прячем.
— Ты о чем? — спросил Седой.
— Расстрелять его надо-было при всем честном народе, на нашем фабричном дворе.
— И навлечь этим на всех рабочих самую жестокую кару?
– Ты что же, не веришь в нашу окончательную победу?
Медведь был одного с ним возраста, но тут Седой посмотрел на него как на ребенка. И сказал серьезно, почти строго: