Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом

Таурин Франц Николаевич

Отпустив генералов. Дубасов отправил в Петербург срочную телеграмму, сразу в три адреса:

Председателю Совета министров

Военному министру

Управляющему Министерством внутренних дел

«Положение становится очень серьезным, кольцо баррикад охватывает город все теснее; войск для противодействия становится явно недостаточно. Совершенно необходимо прислать из Петербурга, хоть временно, бригаду пехоты».

Просить больше Дубасов не решился. Помнил суровую отповедь, полученную от великого князя Николая Николаевича всего три дня назад.

Глава

четырнадцатая НА ПРЕСНЕ НАША РАБОЧАЯ ВЛАСТЬ

1

За сутки Пресня ощетинилась баррикадами. Перегорожены были не только магистральные улицы — Большая и Нижняя Пресня, Кудринская и Пресненский вал, Воскресенская и Звенигородское шоссе, но и все улицы с переулками, примыкающие к ним.

Пресненские рабочие вышли и за пределы района, помогая сооружать баррикады на Новинском бульваре, на Садово-Кудринской, на Большой Никитской и Поварской, на всех подступах к Пресне.

В строительном азарте кое-где даже перестарались. На «малую кухню» пришел к Седому Сергей Филиппов и потребовал, чтобы разобрали баррикаду в Домбровском переулке, потому что невозможно подвезти воды к рабочим «спальням».

Но опасность явилась с другой стороны. Ровно в час дня над Пресней громыхнул первый пушечный выстрел. И началась канонада. Стреляла батарея с Ваганьковского кладбища.

Первые залпы вызвали панику среди населения. Послышались вопли и причитания женщин. Начали связывать в узлы белье и одежду. Прятали детишек в подвалы.

Дружинники как по сигналу сразу же стали собираться во дворе, возле «малой кухни». Начальники боевых дружин — в штабе. Решили развести дружины по баррикадам, укрыться в близлежащих дворах и ждать атаки.

— Как прекратится пальба, будьте начеку, — наставлял Седой начальников дружин. — Возможно, это артиллерийская подготовка.

— Палят по всему городу, — сказал начальник дружины завода Грачева. — И у Александровского вокзала, и, сказывали, на Страстной площади.

— Может быть, готовятся к общему штурму, — высказал предположение Медведь.

— На общий штурм силенок не хватит, — возразил Седой. — Московскому комитету переданы копии телеграмм, которыми обменялись адмирал Дубасов и верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич. Дубасов просил о немедленной присылке бригады пехоты из Петербурга. А Николай Николаевич ответил ему коротко и ясно: «В Петербурге свободных войск для посылки в Москву нет». Как полагаете, почему так ответил?

— Нас пожалел, — ответил под общий смех Володя Мазурин.

— Себя пожалел, — сказал Седой. — Стало быть, и в Питере неспокойно, если штыка лишнего нет в запасе. Вот потому и надеюсь, что общего штурма не будет. Постараются задушить нас порознь. И вполне может быть, что первый удар придется по Пресне. Надо быть в полной боевой готовности. А весь этот шум и гром для того, чтобы страху нагнать.

Седой не мог и предположить, как недалек он от истины. Он только догадывался — но догадывался прозорливо, — что московские власти, потеряв голову от страха и не зная, как подавить революционный порыв, ухватились

за самое простое: тупой жестокостью нагнетать ужас. Отсюда эта беспорядочная, бесприцельная артиллерийская пальба, слепо поражающая мирное население, пальба не по целям, а по площадям…

Очевидец событий писал в дневнике 10 декабря:

«Первый пушечный выстрел грянул в два с половиной часа дня от Страстной площади по Тверской к Триумфальным воротам. С этого момента в Москве началось безумие и зверство, каких не видели здесь с 1812 года. По толпам мирного народа стреляли пачками из ружей, сыпали свинцом из пулеметов и палили из пушек шрапнелью. Эта безграничная кровожадность царских властей внесла страшное, невиданное озлобление во все слои населения Москвы, кроме высшей буржуазии и бюрократии».

Что было на следующий день — 11 декабря — убедительно засвидетельствовала либеральная газета «Русские ведомости»:

«11 декабря происходит ожесточенная стрельба в разных частях города. Стреляли из пушек на Сухаревской площади, в Каретном ряду, на Страстной площади, в Неглинном проезде, у Николаевского вокзала и в других местах. Жертв в этот день было особенно много; ранеными были заполнены многие больницы, частные лечебницы и перевязочные пункты; в полицейских часовнях не хватало мест для убитых, которых сваливали в пожарных сараях».

2

Этих двух девушек на «малую кухню» привел Медведь, сказал, что обе будут заниматься снаряжением патронов, а если удастся достать «матерьял», то и изготовлением бомб.

— Обе из нашей технической группы, — пояснил Медведь. — И Пчелка и Павлова дело свое знают и неробкого десятка. Не раз смерти в глаза смотрели. Им надо отвести помещение.

— Пока пусть здесь начинают.

— Нельзя, — возразил Медведь. — Порох, взрывчатка… Подойдет любопытный паренек с цигаркой в зубах и… к богу в рай.

— Ты нрав, — согласился Седой, — Опасная штука… — Подошел к дежурным депутатам, посоветовался с ними.

— В семейных спальнях каморку отвести, — сказал Дмитриев.

— Не годится, — возразил Баулин. — Там детишки кругом. Вот если подвальный этаж в директорском доме. Отдельный вход. Караул поставим. И от штаба близко, всего двор перейти.

— Действуйте, — сказал Седой.

Помощник заведующего хозяйственной частью Буз~ ников наотрез отказал депутатам.

— Да что вы, господь с вами! — восклицал он, размахивая коротенькими ручками. — В директорский дом захотели. Да меня Николай Иванович сию же минуту взашей с фабрики прогонят!..

— Не о твоей шее забота, — строго одернул его Иван Баулин. — Нам помещение надобно. — И так глянул с высоты своего роста на коротенького Бузникова, что тот сразу заюлил.

— Я всегда, пожалуйста, могу предложить вам дом купчихи Юкиной по Большому Никольскому. Дом правлением арендован, но еще никем не занят, могу предоставить…

— Не годится, — отверг Иван Баулин. — Далеко.

— Могу ближе. Дом купчихи Шохиной. Вовсе здесь, на Нижней Пресне, тоже не занятый…

— Тоже не годится. Давай нам ключи от «парламента». Старост отменили, зря помещение пустует. А нам самый раз.