Базар житейской суеты. Часть 1
Шрифт:
Документъ содержалъ въ себ черновое письмо, набросанное весьма неискусною рукою, гд граматическія ошибки рельефно перемшивались съ каплями слезъ, пролитыхъ на бумагу: бдный юноша писалъ къ своей матери, которая любила его нжно, хотя была женою мелочного лавочника и жила въ скромномъ домик на Великорцкой улиц.
— Ты шутишь, кукушка, или нтъ?
— Я говорю серьёзно.
— А почему, желалъ бы я знать? Разв ты не можешь написать въ другое время это глупое письмо?
— Отдай письмо, Коффъ; честный человкъ не долженъ отрывать чужихъ тайнъ.
— Какъ? Ты смешь меня учить?
— Я говорю только отдай письмо.
— А я говорю: ступай въ лавку.
— Не
— Такъ ты не пойдешь! вскричалъ Коффъ, засучивая рукава своей куртки.
— Коффъ! Не давать воли рукамъ, или я задамъ теб такого туза… заревлъ взбшенный Доббинъ, и тутъ же схватилъ свинцовую чернильницу, изъявивъ такимъ образомъ ршительную готовность вступить въ отчаянную битву.
Мистеръ Коффъ пріостановился, опустилъ рукава, засунулъ руки въ карманы и, сдлавъ кислую гримасу, вышолъ изъ комнаты. Съ этой поры онъ уже никогда не приходилъ въ личное соприкосновеніе съ Доббиномъ, и только дозволялъ себ издваться надъ нимъ изподтишка. Эту сцену глубоко сохранилъ онъ въ своей душ.
Черезъ нсколько времени посл этого свиданія, случилось, что мистеръ Коффъ проходилъ мимо Вилльяма Доббина, лежавшого подъ деревомъ на заднемъ двор и углубленного въ чтеніе «Арабскихъ Ночей», которыми онъ наслаждался всякій разъ, какъ товарищи оставляли его въ поко. Въ этомъ фантастическомъ мір привольно развивались его мысли и чувства, независимо отъ латинской граматики и математическихъ фигуръ, и на этотъ разъ онъ забылъ, казалось, весь свтъ, совершая мысленное путешествіе съ матросомъ Синдбадомъ по Жемчужной Долин. Пронзительный крикъ, раздавшійся въ нсколькихъ шагахъ, вывелъ его изъ этой мечтательной страны, гд только-что нашолъ онъ красавицу Перибану съ ея волшебнымъ принцемъ. Доббинъ открылъ глаза, и увидлъ передъ собой Коффа, который тузилъ мальчишку.
Мальчишка былъ тотъ самый, что принесъ въ пансіонъ роковую всть о зеленой фур; не Доббинъ не питалъ вражды въ своей душ, по крайней мр, противъ безсильныхъ малютокъ.
— Какъ ты смлъ разбить бутылку? кричалъ Коффъ маленькому пузырю, размахивая надъ нимъ жолтой палочкой, употреблявшейся въ игр «криккетъ».
Мальчишк приказано было перелзть черезъ заборъ задняго двора, пробжать четверть мили до ближайшого погребка, купить въ долгъ бутылку ананасового пунша, и, воротившись назадъ, опять перелзть черезъ заборъ на задній дворъ, гд молодые джентльмены продолжали играть въ криккетъ. Перелзая черезъ заборъ, юный питомецъ поскользнулся, сорвался, упалъ, и бутылка разбилась въ дребезги; и пуншъ пролился, и панталоны его забрызгались, и онъ предсталъ передъ своего господина со страхомъ и трепетомъ, склонивъ передъ нимъ свою повинную головку.
— Какъ ты смлъ, негодный воришка, явиться переда мной въ такомъ вид? А! ты вздумалъ попробовать сладенькій пуншъ, и притворился, будто разбилъ бутылку? Я тебя проучу. Протяни свою лапу.
И жолтая палочка взвизгнула въ воздух, и тяжолый ударъ поразилъ дтскую ладонь. Послдовалъ ужасный стонъ. Доббинъ бросилъ книгу и поднялъ глаза. Принцъ Перибану прошмыгнулъ въ сокровенную пещеру съ принцомъ Ахметомъ; матросъ Синдбадъ взвился въ облака на волшебныхъ крыльяхъ, и честный Вильямъ Доббинъ увидлъ передъ собой явленіе вседневной жизни: большой парень колотилъ малютку безъ всякой видимой причины и безъ достаточного основанія.
— Ну, теперь другую лапу, ревлъ Коффъ, хорохорясь передъ мальчишкой, которого лицо страшно корчилось отъ нестерпимой муки.
Доббинъ задрожалъ и съежился въ своей узкой куртк.
— Вотъ теб, вотъ теб, маленькой чертёнокъ! вскричалъ Коффъ, и жолтая палочка опять хлопнула по дтской ладони.
Еще
— Прочь отсюда! Не смй трогать этого ребенка, или я тебя…
— А что ты мн сдлаешь, болванъ? спросилъ изумленный Коффъ, остановленный такъ неожиданно въ своей пріятной экзерциціи. Ну, чертёнокъ, протяни теперь об руки.
— Остановись, Коффъ, или я проучу тебя такъ, что ты всю жизнь не забудешь! вскричалъ Доббинъ, отвчая только на первую часть сентенціи Коффа.
Маленькій Осборнъ, задыхаясь и проливая горькія слезы, смотрлъ съ величайшимъ изумленіемъ и недоврчивостью на странного богатыря, который съ такою непостижимою смлостію вызвался защищать его. Изумленіе Коффа тоже не имло никакихъ границъ. Представьте себ какого-нибудь великана въ мдной брон, готового ополчиться противъ маленького героя, и вы поймете чувствованія Реджинальда Коффа.
— Посл класовъ мы раздлаемся, сказалъ онъ, бросивъ на своего противника такой взглядъ, который ясно говорилъ: «Сдлай свое завщаніе, и поспши въ этотъ промежутокъ времени проститься съ своими друзьями.».
— Хорошо, быть по твоему, сказалъ Доббинъ. Осборнъ я беру тебя подъ свое покровительство.
— Покорно васъ благодарю, отвчалъ юный джентльменъ, повидимому, забывшій на этотъ разъ, что папенька его иметъ собственную карету на Россель-Сквер.
Наступилъ роковой часъ. Битва, по всмъ правиламъ боксированія, должна была производиться на заднемъ двор среди площадки, гд обыкновенно играли въ криккетъ. Никто не сомнвался, что кукушка-Доббинъ, не принимавшій почти ни раза дятельного участія въ гимнастическихъ упражненіяхъ своихъ товарищей, будетъ побжденъ и отступитъ позорно. Увренный въ своихъ силахъ, учоный Коффъ выступилъ на середину, веселый и довольный, какъ-будто собирался танцовать на одномъ изъ баловъ своего отца. Онъ вдругъ подбжалъ къ своему противнику и влпилъ ему ловкихъ три удара по плечамъ и по груди. Доббинъ зашатался и чуть не упалъ. Площадь огласилась громкими рукоплесканіями; и каждый въ эту минуту готовъ былъ преклонить колно передъ героемъ, одержавшимъ побду.
— Ну, пропала моя головушка, если все такъ у нихъ пойдетъ, думалъ молодой Осборнъ, подходя къ своему неловкому защитнику. Отстань, братъ, Кукушка, гд теб, да и зачмъ? сказалъ онъ мистеру Доббину. И есть изъ чего хлопотать? Какихъ-нибудь два, три бубенчика по ладонямъ: это ничего, Кукушка, право. Я ужь къ этому привыкъ.
Но Доббинъ, казалось, ничего не слыхалъ. Члены его дрожали, ноздри расширялись, глаза сверкали необыкновеннымъ блескомъ, и прежде чмъ Коффъ усплъ насладиться своимъ торжествомъ, онъ разбжался и ловкимъ ударомъ всадилъ ему тумака на самую середину его римского носа. Къ изумленію всей компаніи, Коффъ пошатнулся и упалъ.
— Молодецкій ударъ, нечего сказать, проговорилъ маленькій Осборнъ тономъ знатока. Ай же, Кукушка! Хорошо, любезный, хорошо.
Битва возобновилась съ новымъ ожесточеніемъ и Доббинъ опять одержалъ блистательную побду. Изумленіе зрителей увеличивалось съ минуты на минуту тмъ боле, что Кукушка-Доббинъ вс эволюціи производилъ лвою рукою. Наконецъ, посл двнадцатой сходки, мистеръ Коффъ, повидимому, совершенно потерялъ присутствіе духа и утратилъ способность защищаться; напротивъ, мистеръ Доббинъ былъ непоколебимъ, какъ столбъ, и спокоенъ, какъ квакеръ. Тринадцатая схватка увнчалась опять для него блистательнымъ успхомъ.