Бег времени. Тысяча семьсот
Шрифт:
Я хотела бы всё вспомнить. Но видно еще не время. Память будут выдавать порционно.
Гидеона я увидела еще с другого конца коридора в огромном окне своей палаты. Он лежал на койке, скрестив руки и внимательно слушая мельтешащую туда-сюда Шарлотту, которая больше излучала рыжего цвета, чем доброты, одним своим видом превращая палату в буйство меди и каштанового локона. И это ее платье в желтенький цветочек добавляло ощущение клумбы подсолнухов, ярких всполохов солнца, весны и лета, но никак не Шарлотты. Так вот она какая, заботливая кузина, которая не знает, что такое язвительность
Зря. Не пойду. Развернувшись на каблуках, я отчаянно направилась к лифту, чтобы не видеть огорчающую меня влюбленную пару, как именно в этот момент кто-то радостно прокричал:
– Шарлотта!
И казалось, что я уже больше не шла по узким коридорам больницы. Стены все еще были белыми, только теперь на них висели картины, а вдоль них стояли доспехи и вазы. За окном сияло солнце, бликами играя на стенах, и доносился смех детворы, что резвились в обеденный перерыв. Это был прекрасный день. Один из тех, которые я бы с радостью повторяла вновь и вновь. Поэтому я шла к выходу, шурша многочисленными юбками, которые вопреки всему не спаривали мне ноги.
– Шарлотта! – он встретил меня у порога, подхватывая мою руку и выводя на солнечное крыльцо.
– Мы с Томасом уже заждались тебя, где ты бродила?
– Прости, дорогой, наша Мэри решила наконец-то выйти замуж за Джона и я выступила в качестве советника, - улыбнулась я в ответ, сжимая его руку, а затем, поцеловав в щеку, в припрыжку отправилась ближе к озеру, где уже ожидал Гейнсборо.
– Господи, юная леди, вы что, убить меня хотите? – прокричал мне вслед Бенедикт…
– Бенедикт! – я очнулась, не понимая, где нахожусь. В руке я сжимала трубу капельницы, застыв посреди коридора, так и не дойдя до лифта. Около меня сидел пожилой мужчина, ногами свисая со своей больничной койки, которая почему-то стояла посреди коридора.
– Я не Бенедикт. Я Альфред. И отпустите мои лекарства!
– проворчал он, вырывая из моих рук капельницу со злостью, которую только на войне стоило бы использовать, при том в качестве оружия.
– Простите, - прошептала я, отпуская трубу и, развернувшись, побежала в сторону лифта, не заметив, что случайно сделала целый круг, отчего оказалась прямо у входа в палату Гидеона. Как там у Алисы? Вниз по кроличьей норе? Всё чудесатей и чудесатей.
Он и Шарлотта смотрели на меня, разинув рты, словно я только что совершила сальто и прыгнула через огненный круг.
– Отдать швартовы! – гаркнул Ксемериус. – Детка, если хочешь заниматься кроссом, то не думаю, что этим стоит заниматься в больнице! Не смотря на то, что люди здесь за здоровый образ жизни.
Я делала вид, что не замечаю демона, понимая, что это может обидеть его.
– Гвендолин, - сказал Гидеон, просто констатируя факт моего присутствия. Вот уж славно. Словно я не могла быть здесь. – Как ты здесь оказалась?
– Прикинь, вот на этих длинных кривых, что зовутся ногами! – я кинула недобрый взгляд на Ксемериуса, чтобы он заткнулся.
– Прилетела на Пегасе, а ты как думаешь? –
– Надеюсь, ты должно его припарковала, - рассмеялся Гидеон самым замечательным смехом на свете, который, однако, я все равно продолжала сравнивать с другим, забытым мною.
– Я просто Бог парковки, - заверила его, приближаясь ближе и сев на край его кровати. Его лицо выглядело ужасно. Все в ссадинах и синяках, с перевязанной головой и с трудом улыбающийся, но продолжающий смотреть на меня так, словно я самый лучший человек на свете. Лживое ощущение безопасности на секунду вывело меня из темноты.
– Что с тобой случилось? – спросила я, прикасаясь кончиками пальцев к его синяку под глазом. Он не дернулся в сторону, и я обрадовалась, хотя совершенно не стоило.
– Подрался в 1912. Обычное дело, - ответил он, а мне безумно хотелось стереть с лица эту глупую ухмылку, чтобы он больше беспокоился о своей жизни, которая для кого-то - целый мир. Пусть не для меня, потому что я не помню ни единого дня из этого мира, но может для таких отравленных цинизмом людей вроде Шарлотты, которая только в любви находила отдушину, становилась наконец-то девушкой нежной и чувствительной.
– Дурак, - прошептала я в ответ, опуская взгляд на белую простынь и сжимая кулаки.
– Конечно, дурак! Знала бы ты, как он отнекивался от Хранителей, когда пришел в сознание в Темпле: со мной всё в порядке, со мной все в порядке, – Ксемериус передразнил голос Гидеона, сидя на окне рядом с Шарлоттиными цветами.
Окончательно расклеиться еще мне не дала вездесущая Шарлотта, которая тут же начала поправлять подушку, чтобы Гидеону было удобнее или что-то вроде того – она так быстро бормотала, что я не успевала следить за ее мыслями, поэтому мы с де Виллером лишь улыбались друг другу, наблюдая за щебечущей девушкой.
Ксемериус, как обычно, высказался о нас, сказав, что у него где-то уже слиплось от наших сладких взглядов. Хорошо, что не уточнил где.
В конце концов, Шарлотта перестала болтать лишь тогда, когда в палату пришли Лесли и Рафаэль, который пришел сюда скорее не только от большой любви к брату, а от того, что следует за Лесли везде и всюду, отчего скоро явно попадет в какие-нибудь неприятности. Ксемериус, имитируя ворчливый наставнический тон леди Аристы, удалился с фразой «Жду дома к ужину. И не смей подбирать и притаскивать бездомных Гидеонов». Я облегченно выдохнула. Одним невидимым другом меньше.
– А вот и мы! Те, кого вы ждали всю свою жизнь. Кричите троекратное «ура»!
– заявила Лесли, усаживаясь на кровать рядом со мной. Шарлотта кричать явно не собиралась, судя по ее виду. С приходом Рафаэля и Лесли время и вправду стало нестись быстрее. В последние дни это стало обыкновением времени – утекать быстрее воды из-под крана. В этой суматохе, мне так и не удалось переговорить с Гидеоном наедине, а заводить разговоры в присутствии других не считала нужным. Все они тут же замолкли бы и натянули на себя маску непонимания.