Бегущий по лезвию бритвы
Шрифт:
— Пойду переверну бекон,— Джулиана поспешила на кухню.
Джо встал и с книгой в руках проследовал за ней.
— После того как наголову разбили япошек, в войну вступают США. Победившие Штаты и Британия делят мир между собой. Точь-в-точь, как поделили его Германия и Япония.
— Германия, Япония и Италия,— поправила Джулиана.
Джо непонимающе уставился на нее.
— Ты пропустил Италию,—сказала Джулиана, спокойно встретив его взгляд. «Выходит, ты тоже забыл? — мысленно произнесла она.— Как и все остальные? Забыл маленькую империю на Ближнем Востоке... Опереточный Новый Рим».
Она поставила перед ним поднос с беконом, яйцами, гренками, мармеладом и кофе. Он жевал, не отрываясь от чтения. Джулиана села рядом.
— Чем тебя кормили в Северной
— Тухлой ослятиной,— кратко ответил Джо.
— Ужас!
Его губы растянулись в улыбке.
— «Азино Морте». Говяжья тушенка с этикеткой «АМ» на банке. Немцы называли ее «Alter Mann» — «старикашка».— Он вернулся к еде.
«Надо бы почитать.— Джулиана протянула руку к книге.— Долго ли он у меня проживет?» Книга была в сальных пятнах, со следами грязных пальцев, в ней недоставало страниц. «Ее брали в дальние рейсы шоферы грузовиков,— подумала она,—
Держу пари, Джо читает очень медленно. А этот роман мусолит уже несколько недель, если не месяцев».
Она раскрыла книгу наугад и прочла:
«...И теперь, в старости, он взирал на царство покоя, о котором издавна мечтали люди, но которое так долго не могли создать. На корабли, ходящие от Крыма к Мадриду, на Империю, во всех уголках которой — одна и та же монета, одна и та же речь, один и тот же флаг — знаменитый Юнион Джек. Сбылись наконец слова гимна: “Правь, Британия, морями...”»
— Я тоже таскаю с собой одну книгу,—сказала Джулиана.— Собственно, это даже не книга, а Оракул, «Ицзин». Меня к нему Фрэнк пристрастил. У Оракула можно испросить совета на все случаи жизни. Я с ним никогда не расстаюсь. Никогда.— Она захлопнула «Саранчу»,— Хочешь попробовать?
— Нет,—сказал Джо.
Она оперлась подбородком на ладони и произнесла, исподлобья взглянув на Джо:
— Ты решил насовсем у меня поселиться? А если нет, то на сколько?
«Теперь вся округа будет перемывать мне косточки,— подумала Джулиана.— Поразительно, сколько в тебе ненависти к жизни. Но есть что-то еще. Ты похож на маленькую зверушку, невзрачную, но смышленую.— Изучая его умное, с резкими чертами лицо, она подумала: — С чего это я взяла, будто ты моложе меня? Впрочем, есть с чего. Из тебя еще не выветрилось детство. Ты — малыш, боготворящий своих старших братьев, майора Парди и генерала Роммеля. Спишь и видишь, как бы удрать из дому на войну с томми. Интересно, правда ли, что твоих братьев задушили проволочными удавками? После войны об этих зверствах много писали и снимки печатали...— Она вздрогнула,— Но британские коммандос давным-давно осуждены и наказаны...»
Звучавшая по радио музыка умолкла. Судя по обилию помех, на коротких волнах передавали новости из Европы. Голос диктора то и дело пропадал или становился неразборчивым. Затем вдруг очень четко зазвучал голос денверского комментатора. Джулиана потянулась к ручке настройки, но Джо остановил ее.
— Сообщение о смерти канцлера Бормана потрясло германский народ, который не далее как вчера уверяли в том...
Джулиана и Джо вскочили.
— Все радиостанции Рейха прекратили трансляцию радиопрограмм, и в зале торжественно зазвучал Horst Wessel Lieg, партийный гимн, в исполнении подразделения СС «Das Reich».
Позже, в Дрездене, на совещании исполняющего обязанности секретаря Партай с руководителями национальной службы безопасности «Sicherheistdienst» [44] , пришедшей на смену гестапо...
Джо увеличил громкость.
— ...о реорганизации правительства по инициативе бывшего рейхсканцлера Гиммлера, Альберта Шпеера и других, а также о двух неделях всеобщего траура. Как сообщают корреспонденты, большинство магазинов и учреждений уже закрыто. Однако до сих пор не поступило сведений об ожидаемом заседании рейхстага, а без одобрения парламентом Третьего Рейха...
44
СД (нем.).
—
— По мне, лучше бы этого белобрысого, долговязого Шира-ха,—задумчиво произнесла Джулиана.—Господи, наконец-то помер. Как ты думаешь, у Шираха есть шансы?
— Нет,— коротко ответил Джо.
— Теперь может вспыхнуть гражданская война,— предположила Джулиана.— Впрочем, они ведь совсем старые... Геринг, Геббельс и прочие партийные бонзы.
— ...добралась до его альпийского поместья близ Бреннера...
— Это о Жирном Германе,— пояснил Джо.
— ...не только солдата, патриота и доблестного вождя Партай, но и своего друга, которого он никогда не чурался, а, напротив, всячески поддерживал в наступивший вскоре после победы период безвластия, когда элементы, враждебные герру Борману, пытались помешать ему стать во главе...
Джулиана выключила радио.
— Пустая болтовня,— раздраженно сказала она.— Почему эти грязные убийцы говорят теми же словами, что и все мы?
— Они похожи на нас.—Джо снова уселся и принялся за еду.— На их месте мы поступили бы так же. А они, между прочим, спасли мир от коммунизма. Не победи Германия, мы бы сейчас жили под красными. А это куда хуже.
— Ты тоже болтун,— бросила Джулиана.— Как радио. Трепло.
— Я жил под нацистами,— сказал Джо,— и знаю, что это такое. В сорок седьмом я получил в Организации Тодта трудовую книжку и вкалывал на стройках двенадцать... нет, тринадцать... почти пятнадцать лет. В Северной Африке и США. Можешь не верить,— он ткнул в сторону Джулианы вилкой,— но у меня в крови итальянский талант к земляным работам, и в ОТ меня ценили. Не заставляли кидать асфальт и месить бетон для автострад, а допустили к проектным разработкам. Сделали из меня инженера. Однажды проверять работу моей группы явился сам доктор Тодт. Он мне сказал: «У тебя хорошие руки». Это было высшей похвалой в его устах, Джулиана. Знала бы ты, что это такое — гордость труженика. Нет, немцы — не болтуны. До них все, и я в том числе, чурались черной работы. Аристократы! Трудовой Фронт положил этому конец. Я как будто впервые увидел свои руки.— Он так частил, что Джулиана с трудом его понимала.— В развалинах Нью-Йорка мы жили как братья. Строем ходили на работу, распевали песни. Дух войны, только созидательный, а не разрушительный. Каждый день как грибы вырастали новенькие, красивые жилые здания, одно за другим, улица за улицей. Как мы отстроили Нью-Йорк и Балтимор — это ж просто загляденье! Сейчас там, конечно, тодтовцев нет. Бал правят картели вроде «Нью-Джерси Крупп и Sohnen [45] ». Их хозяева — не нацисты, а родовитые европейские богачи. Но при них стало куда хуже. Роммель и Тодт просто ангелочки по сравнению с промышленниками вроде Круппа и пруссаками-банкирами. Все эти господа в костюмах-тройках... вот бы кого в газовку!
45
Сыновья (нем.).
«Господа в тройках были и будут,— мысленно ответила Джулиана,—а вот твои идолы, Роммель и Тодт, явились к нам после побоища разгребать обломки, прокладывать автострады, восстанавливать промышленность. Даже евреев не трогали, вот уж чего от них никто не ожидал... Объявили евреям амнистию, чтобы не прятались по щелям... А потом наступил сорок девятый... и прощай, Роммель, прощай, Тодт, ступайте пастись на лужок. Разве я не знаю, как живется под нацистами? Разве Фрэнк не рассказывал? Мой муж был евреем. То есть он и есть еврей. Я знаю, доктор Тодт был скромнейшим и честнейшим человеком на свете. Я знаю, единственное, о чем он мечтал — дать надежную, достойную работу несчастным, отчаявшимся американцам, миллионы которых ютились среди руин. Обеспечить медицинским обслуживанием, сносным жильем, условиями для отдыха каждого, к какой бы расе он ни принадлежал.