Бельгийский лимонад
Шрифт:
— Кто писаль? Кто есть аутор?
Захаров склонился в церемонном полупоклоне:
— По-моему, капитан, у вас были возможности убедиться, что я умею, — последнее слово он произнес с нажимом, — умею делать людей разговорчивыми. Будьте спокойны, у меня этот молчун все выложит!
Резкий телефонный звонок заставил подняться с дивана немца.
Отвлек и внимание Захарова, который откровенно прислушивался к разговору. Судя по всему, понимал чужую речь.
— Мы должны ехать? — спросил у капитана,
Немец с недовольным видом подтвердил, начал одеваться. Захаров в раздумье поглядел на Эдика, потом переключился на массивную, обитую железом дверь, с нее — на забранное решеткой окно. Невольно проследив за его взглядом, Эдик подумал, что до войны в этой комнате размещалось, верно, что-нибудь вроде кассы.
— Пожалуй, можно оставить мальчишку до нашего возвращения здесь, — обратился Захаров к немцу, подергав решетку. — Мне кажется, надежно.
— О. я, я, — ухмыльнулся немец, — карцер гут!
Через минуту Эдик остался в одиночестве и, дождавшись, когда стихнут в коридоре шаги, стал, подобно Захарову, тоже обследовать окно «карцера». Только с другой, конечно, целью.
Оно было с двойными рамами и мутными, давно не мытыми стеклами, но его интересовали в первую очередь не рамы и стекла, а железные прутья, что разграфили изнутри оконный проем. Ухватился за один из них, рванул к себе, толкнул от себя — прут даже не шелохнулся. Перешел к следующему — тот же результат.
«Крепко сделано, черт!» — ругнулся про себя.
Все же начал перебирать их поочередно, надеясь, вдруг который-то удастся расшатать и отогнуть. Отогнуть настолько, чтобы протиснуться.
За этим занятием и подстерег его полицай, который выглядывал давеча с чердака: неожиданно вывернулся из-за стены, прилепился снаружи лицом к стеклу. Эдик отпрянул в глубину комнаты, но парень поманил пальцем, показал знаками, чтобы открыл форточку, врезанную в нижнюю часть рамы.
Поколебался, однако, вспомнив, как парень заступался перед рябым, решился — просунул сквозь решетку руку, откинул, насколько позволяли прутья, внутреннюю створку, дотянулся, изогнувшись, до наружной. Парень осторожно осмотрелся, шепнул:
— Выломай фортку в двери!
Сунул продолговатый сверток и мгновенно исчез.
Эдик развернул тряпку: на ладони лежал штык от немецкой винтовки.
Странно, он не испытывал тогда, как теперь вспоминает, радости или волнения. Видимо оттого, что, убедившись в прочности решетки, уже не смел поверить в возможность вырваться нз помещения, где все предусмотрено для защиты от взлома. Неважно — снаружи или изнутри.
Тем не менее прошел к двери, вяло потыкал штыком в закрашенные пазы. И вдруг обожгло ознобом: оконце в двери оказалось заделанным створкой, которая держалась с одного бока на шарнирах, а со второго — на задвижке и... вбитых
Иначе говоря, то была обыкновенная форточка, лишь на время прекратившая свое действие из-за этих двух гвоздей. Форточка, через которую, надо думать, клиенты имели дело с кассиром.
Сдерживая дрожь в руках, начал обковыривать угловатые шляпки. Наконец собрался с духом, поддел одну кончиком штыка — гвоздь с неохотой, но, таки, полез из гнезда.
Со вторым управился уже без церемоний.
Оставалась задвижка — толкнул ее, потянул за выточенную из дерева ручку, и створка тотчас безропотно откинулась на шарнирах, открыв глазам полутемный коридор.
На лбу выступила испарина, а самого заколотило — зубам во рту тесно сделалось.
В глубине коридора скрипнула дверь. Он отпрянул в сторону, но от двери донеслось:
— Не бойся, это я!
Парень не удивился тому, что створка уже выломана, потребовал нетерпеливо:
— Штык!
Эдик принялся трясущимися руками заворачивать штык в тряпку.
— Кончай возиться! — остановил тот, а приняв штык, скомандовал: — Лезь!
Эдик привстал на цыпочки, просунул в отверстие голову.
— Не так! — выпихнул он его обратно. — Скинь ватник и возьми стул. Со стула пробуй.
Эдик сбросил куртку, передал вместе с шапкой в окошечко, после этого взобрался на стул, вновь просунул голову; голова шла свободно — не пошли плечи.
— Сожмись! — посоветовал тот.
Куда еще-то? Он и без того скукожился до предела.
— Ты вот что, — сказал тогда парень, вновь выпихивая его, — ты давай спокойно, без паники... Давай теперь вот как пробуй: толкай одну руку сразу вперед, вместе с головой, а другое плечо как бы ужми, сделай пологим. Ну-к!
Попробовали. Спаситель, помогая, с силой потянул за просунутую вперед руку и содрал ему кожу. Не сказать, чтобы боль была непереносимой, но он не удержался — вскрикнул.
— С ума с-сошел? — зашипел тот.
Метнулся к выходу, осторожно приотворил створку двери.
— Все спокойно, — сообщил, возвращаясь.
Эдику сдавило грудную клетку, он с трудом втягивал воздух. Уперся в стул, пытаясь протолкнуться дальше — стул вывернулся из-под ног, они повисли без опоры.
— Тяни, — попросил.
— Опять заорешь?
— Тяни!
— Хорошо, только ты сожми зубы и терпи.
Обхватил за предплечье, потоптался, примериваясь, крякнул и рванул наружу. Горячая волна опалила грудь, и Эдик, чтобы не закричать, впился зубами в руку. Зато плечи были уже на свободе.
— Жив? — заглянул в лицо спаситель.
Эдик с усилием разжал рот, но ничего не сказал. Не смог.
Остальная часть туловища и ноги прошли в проеме без затруднений. Парень прикрыл окошко, похвалил:
— А ты с характером!