Белые Мыши на Белом Снегу

Постникова Екатерина

– Ах, извини-те!
– я невольно рассмеялся.

– До чего ты забавный, - заметила Яна и подошла на шаг ближе, словно собиралась ко мне прислониться.
– Я таких еще не видела. Ты вообще орать, ругаться можешь?

– Могу, если приспичит.

– А врать?

– Тоже, хотя потом совесть мучает. Точнее, я не вру - я просто не всю правду рассказываю.

– Интересно как, - она подошла еще ближе и встала почти вплотную.
– А как зовут твою жену?

– Эльза. Она меня немного старше,

но очень хорошая, добрая. Мы с ней друзья детства, полжизни вместе.

– Ах, вот оно что... То-то я смотрю, ты какой-то... недоласканный, что ли. А вы - друзья. Вот в чем дело, - ее ладошка, маленькая и теплая, как кошачья лапка, легла на мое плечо. Я сразу вспотел, но Яна тут же убрала руку и отодвинулась, - С друзьями, Эрик, надо дружить, а не жениться на них. Так моя мама говорит.

Я перевел дыхание:

– Может, и верно твоя мама говорит.

– Могу тебя с ней познакомить.

– Обязательно!
– слово вырвалось помимо моей воли, и ловить его было уже поздно.

Яна улыбнулась. А я стоял, совершенно не зная, что теперь делать. Знакомство с родителями - штука серьезная, оно подразумевает какие-то отношения с их чадом, а какие у меня могут быть отношения, если дома ждет Хиля?.. Но дело-то все в том, что мне и вправду хотелось увидеть неведомую "маму", поговорить с ней, посмотреть, насколько похожа на нее дочь. Фотографии семейные полистать, чаю попить, да что угодно, лишь бы побыть с этими людьми...

– Скоро обед, - заметила Яна.
– Есть хочу страшно! Просто в животе урчит. Ты пойдешь в столовую?

У меня аппетита не было, но я кивнул и вдруг подумал, что могу сейчас поцеловать ее, она будет не против, и улыбка ее от этого станет еще ярче. Но поцеловать - это значило признать свое полнейшее поражение и оскорбить не только Хилю, а еще и оскорбить Закон, который я свято уважаю.

Моральный кодекс гласит, что супружеская измена в любой форме, даже без сексуальных отношений, является преступлением и влечет за собой наказание. Конечно, в тюрьму за это не попадешь, а вот с работы вылетишь запросто, и на учет в домкоме поставят непременно. Если узнают.

И мне стало по-настоящему страшно.

...В столовой, в очереди на раздачу, Яна весело чирикала, поминутно оборачиваясь ко мне за поддержкой и что-то спрашивая. Я отвечал совершенно автоматически, думая о том, что у Хили нет курсов, домой надо вовремя, и проводить девушку не получится.

– Что-то ты мрачный, - она внимательно посмотрела мне в глаза.
– Обиделся на меня, что ли?

Очередь прижала нас друг к другу, и я медленно сходил с ума.

– Нет, не обиделся. Я сегодня не смогу тебя проводить.

– И не надо!
– она махнула рукой.
– Пойдут еще разговоры!

– Но я х о ч у тебя проводить.

– В другой раз, Эрик. Мне тоже надо думать о своей

репутации. Сегодня начальница уже спросила, почему это ты на меня так смотришь. Пришлось врать что-то, а я этого не люблю.

– А как я на тебя смотрю?
– удивился я.

– Капая слюной, - засмеялась Яна.
– Как собачка на косточку.

Я не обиделся:

– Ну вот, мне и говорить ничего не пришлось, ты все поняла.

Подошла наша очередь, мы загрузили подносы и отправились искать свободный столик. Сесть пришлось в углу, под громадной, засиженной мухами картиной с каким-то пышным букетом.

– Если хочешь, - сказала Яна, уплетая молочный суп, - приходи в гости в субботу. Маму увидишь. Она у меня красавица, умница. А домработница наша сама пирожные делает! Я их обожаю. С собакой погуляем. Тебя же в "девятке" не знает никто.

– В субботу?
– я задумался.

В принципе, по субботам Хиля уходила с утра на свои курсы и возвращалась только в двенадцать. Я мог что-то придумать, но как же не хотелось врать! А сказать правду значило расстаться навсегда, и этого я тоже не хотел.

– Тебе предлог нужен?
– жуя, поинтересовалась Яна.
– Могу устроить.

– Можно подумать, у тебя в этих делах опыт есть!

– У меня мозги есть - их вполне достаточно, - она ненадолго задумалась.
– Скажешь жене, что записался на бокс. Мол, раз она заниматься ходит, то и ты решил ходить. Секция у нас рядом с домом, мы тебя на самом деле туда запишем. А с тренером я договорюсь, он под нами живет и все за мамой увивается, - Яна хихикнула.
– За только пустое, не пойдет она за него, не ровня.

– Милая, но это же - нарушение закона, подлог...
– пробормотал я, уже на все согласный.

– Как хочешь, - она развела руками с зажатыми в них ложкой и куском хлеба.

– Хорошо. Хорошо, Яна. В субботу.

...Понимала ли она, насколько сильно меня к ней тянет? Вряд ли. Избалованная мужским вниманием, она привыкла, что к ней неравнодушны. Тянулась ли сама? Тоже вряд ли. Если только чуть-чуть, как к новой редкой зверушке. Но все это было неважно.

Вечером я вошел в свою квартиру и увидел Хилю, она сидела на диване и отрешенно гладила кота, рассматривая потолок.

– Привет, - я повесил пальто на вешалку и разулся.
– Хорошо, что ты дома.

Это и правда было хорошо. Человеческое мое чувство к жене ничуть не изменилось, я все так же нежно любил ее и радовался, когда видел. Это не имело ничего общего с болезненной страстью, которая оплела меня цепкими щупальцами и держала мертвой хваткой, сдавливая все сильнее.

– Что с тобой?
– я сел рядом на диван и обнял Хилю за плечи.
– Грустно?

– Ничего. А вот ты какой-то... странный. У тебя на службе неприятности, что ли?