Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Что?..
– Руку протяни. Проверим, насколько ты смелый. А то, может, и вести тебя никуда не стоит.
Я послушался. Любопытство во мне смешивалось со слабым страхом, как в детстве при виде дворника с ремнем, и это было скорее приятно.
– Вот так, - Тоня поднесла горящую спичку совсем близко к моей ладони.
– Кожа у тебя нежная, сразу видно, ни разу лопату в руках не держал.
Пламя обжигало, но я решил потерпеть: в конце концов, не причинит же она мне вреда, так, развлекается со скуки. Лучше бы, конечно, почитала что-нибудь, но это уж дело вкуса.
–
– полюбопытствовала Тоня.
– Пока нет, - я улыбался.
– А так?
– спичка еще приблизилась.
Я сразу отдернул руку:
– Так - больно.
– Но не страшно?
– она задула огонек и стояла с черной головешкой, зажатой в пальцах, словно мертвый высохший червячок.
– А чего бояться? Спички?
– Угу. Ну, пошли.
Товарный вагон, несмотря на необитаемый свой вид, оказался внутри чисто выметенным и даже почти уютным, если бы не холодный ветер, залетающий в раскрытую дверь. Я заглянул, стоя на земле, и увидел, что в глубине вагона кособоко возвышается стол с примусом, а рядом примостилось старое продавленное кресло, заботливо прикрытое куском чистой парниковой пленки. Тоня вскарабкалась по деревянной лесенке, зашуршала чем-то в углу, буркнула:
– Ты не поднимайся, мы сейчас в другое место пойдем. Пальто свое давай сюда, и шляпу с шарфом тоже. Не бойся, не украдут, тут не бывает людей.
Немного озадаченный, я разделся и протянул ей вещи. Ветер тут же прохватил меня насквозь.
– Холодно?
– Тоня спрыгнула из вагона на землю.
– Ничего, сейчас согреешься. Пойдем-ка.
В руке у нее была бутылка с мутноватой жидкостью. Жидкость булькала при каждом шаге, и я почему-то вспомнил далекое детство, керосиновую лавку, человека с прирученной крысой...
– Тоня, и что это будет?
– зубы у меня начали стучать от холода.
– Будет - грандиозно!
– радостно возбужденная, она казалась почти красавицей.
– Никогда не забудешь, я тебе слово даю!
В сотне метров от вагона, в зарослях низкорослых деревьев, торчал старый, рассохшийся от времени и дождей телеграфный столб с завитками оборванных проводов на верхушке, к нему мы и шли. Тоня раздвинула ветки, и я увидел небольшую гравийную площадку, в беспорядке закиданную обломками деревянных упаковочных ящиков и кусками все той же парниковой пленки, только грязной, слипшейся от сырости и почти истлевшей.
– Иди сюда, Эрик. Сейчас я тебе фокус покажу, - девушка поставила свою бутылку на землю.
– Закрой-ка глаза и протяни руки.
Я послушался, уже без страха. Она зашуршала гравием, что-то глухо звякнуло. И вдруг на моих запястьях с мертвым металлическим щелчком сомкнулось нечто твердое и очень прочное; я открыл глаза и увидел, что это - самые настоящие наручники, вроде тех, что зачем-то валялись на письменном столе моего "отца". Стальные. С намертво приваренной к ним толстой цепью, второй конец которой соединялся с основанием столба здоровенным кованым кольцом.
– Тоня? Что ты хочешь делать?
– я почувствовал себя до крайности неуютно.
– Что еще за фокус такой?
Улыбаясь, она развинтила бутылку:
– Сейчас увидишь.
–
Запах керосина ударил мне в ноздри, и я сразу запаниковал, догадавшись наконец, чем эта странная девушка собралась заняться.
– Тоня!.. Не вздумай, слышишь?! Ты с ума сошла, что ты делаешь?!..
Молча, сохраняя на лице всю ту же светлую, почти идиотическую улыбку, она начала старательно поливать вонючей жидкостью мусор у меня под ногами. Запах усилился и стал почти тошнотворным. Я мгновенно перестал чувствовать холодный пронизывающий ветер и вспотел с головы до ног:
– Тоня, Тонечка, пожалуйста, прекрати это делать!.. Зачем это тебе? Ну, ты что?..
– Эрик, да помолчи ты минуту, - она двигалась вокруг столба, разбрызгивая керосин плавными круговыми движениями.
– Сейчас такой концерт будет!..
– лицо ее сделалось мечтательным.
– Ни к чему меня умолять, мы уже все решили.
Я еще не отчаялся привести ее в чувство:
– Ну, ты мне объясни, чего ты хочешь? Я все сделаю, честно. Ну, все, что в моих силах, конечно... Тоня, ты меня слышишь? Перестань, милая, прошу тебя, перестань...
Керосин кончился, и Тоня швырнула бутыль в заросли:
– Вот и все, вот и готово. Ты стой спокойно. Будет весело.
– Тоня!..
В ее руке зажглась яркая, как звезда, спичка.
– Да ты убить меня хочешь?..
– я затрясся.
– За что? Ну скажи - за что? Я-то тебе что плохого сделал?..
Звезда упала на землю, и мусор моментально вспыхнул, словно и не был насквозь сырым. Я отскочил от пламени, но оно уже разбегалось во все стороны, захватывая все новое и новое пространство - как маленький ядерный взрыв. Секунда - и земля пылала у меня под ногами.
– Тоня!..
Она отошла подальше и смотрела, посмеиваясь. Я дернулся, но наручники врезались, как зубы, и не пустили. Побежал по кругу - и цепь начала наматываться на столб, заставляя меня приближаться к алому центру огня. Я чувствовал - еще мгновение, и вспыхнет моя одежда, волосы, а потом пламя, крутясь, ворвется в легкие... Единственное, что я мог - это вопить и метаться по горящей земле, не чувствуя ни боли, ни жара - только ужас, плотно переплетенный с удушливой керосиновой вонью.
– Тоня! Тоня! Тоня!..
К запаху керосина примешалось что-то еще, я понял, что это тлеют подошвы моих ботинок. Дышать в этом аду было абсолютно нечем, и я потерял бы сознание, если бы не был до такой степени напуган - до такой, что, натянув цепь, как собака возле горящего хозяйского дома, завыл обезумевшим животным, задергался, рискуя оторвать себе кисти рук, втянул голову в плечи и зажмурился - лишь бы не видеть...
Щелчок - и меня неожиданно отпустило. Я успел увидеть Тоню в асбестовых рукавицах и услышать ее веселый крик: "Беги!", а потом тропинка, заросли, серое небо, котлован - все слилось в сплошную ленту паники, и я, не разбирая дороги, спотыкаясь, падая, понесся прочь, к спасительной дороге, к людям... Однако ноги перестали держать уже через пару сотен метров, земля вдруг поднялась вертикально и с силой ударила меня. Я затих.