Белые Мыши на Белом Снегу

Постникова Екатерина

Нас гостеприимно усадили, налили темно-красное вино в тонкие расписные бокалы, хозяйка принесла блюдо с чисто вымытыми сливами и яблоками. Хозяин бережно достал из буфета трубку, набил ее дорогим табаком из пачки с золотой полоской и закурил:

– Вот так и живем, Эрик. А ты все в гостинице?

– Не хочу перебираться, - объяснил я.
– К гостинице здорово привыкаешь, многих трудностей там нет. Готовить, например, не нужно - там столовая для проживающих. И вообще...

– Тебе семью бы завести, - вздохнул Ремез, - найти себе хорошую девушку, чтобы

любила и мнение свое при себе держала, а там и дети пойдут...

– Мне не нужна жена без своего мнения. И мне не нравится, когда меня боятся, - я никак не мог понять, с чего он вдруг заговорил о семье.
– Люди должны считаться друг с другом, неужели вы с этим не согласны?

Он хрипло засмеялся:

– Считаться? С ними-то - считаться?!.. Да она тебе на шею сядет и ножки свесит. Любят они, когда с ними... считаются. Да, Лиз?
– он насмешливо повернулся к жене.
– Ты у меня это любила, да?

Жена пробормотала что-то неразборчивое и ушла на кухню.

– Вот-вот, - кивнул Ремез.
– Она тоже, пока ее не обломали, характер свой показывала. А сейчас смотри - тише воды, ниже травы.

– И что тут хорошего?
– удивился я.

– Послушание!
– он назидательно поднял палец.
– Это, знаешь, главное, иначе не будет никакой семьи. Тебя жена-то бросила как раз потому, что ты ее на место поставить не смог. А место ее - у плиты, вот так.

С каждой минутой этот человек нравился мне все меньше. Тоня же не обращала на него никакого внимания: принесли горячее, и она полностью ушла в еду, отключив зрение и слух.

– Ну да ладно!
– Ремез хлопнул себя по коленкам.
– Ты угощайся. И извини, что я про твою жену сказал - это так, к слову. Ты чем на прежнем месте занимался? Тоже по жилищной части? У нас, знаешь, тут все хорошо налажено, железный принцип - учет и еще раз учет. Я давно с тобой познакомиться хотел, да ты меня все избегаешь...

Я вежливо взял яблоко и начал катать его по скатерти, как мячик. Есть мне не хотелось, тем более под изучающим взглядом хозяина, поэтому я стал смотреть на его жену. Она напоминала автомат, созданный для таскания тарелок, совершенно лишенный разума и голоса. Лишь взгляд у нее был живой, цепкий, сверлящий и при этом совсем беззащитный, словно в любую секунду ее могли ударить.

– Я почему тебя позвал-то, - сказал Ремез, придвигая к себе блюдо с тушеной свининой.
– Дело есть. Я слышал, был у тебя один странный знакомый - это так? Не знаю, как его фамилия, но ты же понимаешь, о ком я говорю?

Я поднял на него глаза:

– Ну, был.

– Расскажи мне о нем.

– А зачем?

Он неопределенно повел головой, словно сбрасывая со лба несуществующую прядь волос:

– Можешь считать, собираю я всякие странности, как другие собирают марки. У нас тут были двое, тоже какие-то не такие. Сначала я к ним приглядывался, потом стал копать, и знаешь, что выяснилось?.. Нет таких людей! Социальные карточки у них подделаны, и ни по каким учетам эти ребята не проходят!

Тоня мельком посмотрела на него, усмехнулась и

снова начала безмятежно жевать. Ремез это заметил и поморщился, но так быстро, что я не понял, действительно он это сделал или мне показалось.

– Представляешь, открытие?
– он торжествующе вздернул подбородок, ожидая моей реакции.
– У нас - и вдруг поддельные документы!

– Представляю, - я стал подбрасывать яблоко на ладони.
– А почему нет? Отец рассказывал, как больничные листы подделывают. Довольно просто, надо только шрифт подобрать и типографскую краску...

– Больничные - понятно. Но социальная карточка - это тебе не освобождение от работы, мой милый, это же - человеческая личность! Выходит, этих людей и зовут как-то иначе, и статус у них, может быть, другой, и вообще...

– Их звали Максим и Елена?
– спросил я.

– Откуда знаешь?..
– Ремез даже на стуле отодвинулся.

– Предполагаю. Я слышал о них раньше, давно. А тут Тоня рассказала про странного парня, ну, я и...

– Да. Максим и Елена. Лет по тридцать пять им было. Внешне - нормальные люди, разве что я понять не мог, откуда у нее такой цвет волос. Но все-таки... они себя вели не так, как надо! У меня глаз наметанный, я сразу почуял. Когда уехали, запросы написал куда только можно, особенно в военкомат - у нас же любой мужик, даже тот, кто не служил, стоит там на учете. И - нет их. Все фальшивое!

Я покосился на Тоню. Она закончила есть и пила вино маленькими глоточками, разглядывая стены.

– Ну, Эрик?

– Вам это надо чисто для себя или с целью?
– я никак не мог решить, хочу ли что-то рассказывать этому человеку.

– Я разобраться должен, - он сурово посмотрел мне в глаза.
– Они не одни такие, я чувствую. Есть еще много людей, которые... выделяются. Вот. Именно это слово. Я одно время нашего трудового инспектора подозревал, да только он чистый, просто немного с приветом.

Тоня неожиданно засмеялась, зажимая ладонью рот:

– Ой, помню! Чуть со света парня не сжил только за то, что он на крышу лазает!..

– Ты бы помолчала, когда тебе слова не дают, - сдержанно сказал Ремез.

– Скажи проще - пошла ты...
– девушка посерьезнела.
– Я что, не знаю, что ты специально для Эрика комедию ломаешь? Культурным прикидываешься? Послушал бы он тебя на собрании...

– Выполняю просьбу: пошла ты... к чертовой матери!
– лысина хозяина неожиданно побелела, став похожей на голову гипсового бюста.
– Пожрала? Вали отсюда, пока ноги не поломал!..

Она не шелохнулась, но замолчала, глядя в сторону.

– Что за народ, - буркнул Ремез, остывая.

– Можно вас попросить?
– я вернул яблоко на место.
– Если вас не затруднит, прекратите оскорблять девушку. Иначе мы будем вынуждены с вами попрощаться.

Ремез долго и изучающе рассматривал мое лицо, потом сказал неожиданно спокойно:

– Ну ладно, что там. Не буду. Это я не здесь прикидываюсь, а на заводе - они ведь по-другому не понимают. Что ты хочешь - работяги.