Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
Иван бросился за ним, еле накинув на плечи свою палевую шубу.
В синей многозвездной ночи передвигалось по снегу множество огней. Это к Путивлю
подходило с юга большое войско. Там, может быть, были не одни запорожцы, но и ногайские
татары, которых призвал к себе на помощь Димитрий, а с ними и крымская орда? Разве
малые подарки послал в Бахчисарай Димитрий – золотую цепь хану Казы-Гирею,
златотканые бархаты ханшам молодым. Недаром их столько, огней
места на место, прыгают, реют в голубоватом тумане и от городских стен внизу уходят далеко
в поле, пропадая в непроглядной дали. И, увидев это, Димитрий почувствовал, как его
охватывает небывалое восхищение и прежняя вера в свои силы и удачу возвращается к нему
опять. Это, стало быть, здесь, в Путивле, золотое счастье нашло его снова!
Димитрий резко повернулся к князю Ивану и схватил его за руки. Рыжеватые букли на
висках Димитрия вздыбились, и глаза его сверкнули, как у кошки, розовым огнем. Он
стремительно поцеловал князя Ивана в губы и бросился обратно в комнату.
– Бросай Квинтилиана, отец Андржей! – стал он кричать патеру, вытянувшему посреди
комнаты свою гусиную шею. – Дочитаем ритора в Москве!.. Запорожцы идут, не счесть
полков! Скоро уже бубенщики мои сызнова ударят поход!.. Собирайся, отец, скоро.
Укладывай канцелярию свою, седлай портки, надевай коня!.. Ха-ха-ха!..
Князь Иван остался один на крыльце. Он поглядел еще на огни, порхавшие внизу, под
Городком, прислушался к крику и смеху, которые клокотали в комнате Димитрия, и стал
пробираться по глубоким сугробам к своему двору.
Пана Феликса не было дома. Бог знает, в каком укромном местечке роскошествовал
сейчас разгульный этот рыцарь. Князь выгреб из печки уголек, еле тлевший на поду под
золою, и раздул огонь. Сальный огарок в железном подсвечнике осветил ряды обындевелого
мха в бревенчатых стенах, ничем не покрытый березовый стол, медную чернильницу на
глиняной подставке, переплетенную в темно-лазоревый атлас толстую тетрадь. Князь Иван
походил по горнице, поскреб ногтем оконную слюдинку, всю в цветах от мороза, и,
повернувшись к столу, взял в руки тетрадь и стал перелистывать ее и перечитывать
страницы, исписанные его же рукою рифмованными стихами. Бугроватые, желтые, с
непрерывными рядами строчек листы... Князь Иван быстро перебрал их и, дойдя до совсем
еще чистой страницы, присел к столу.
Дни свои провождаете в блевотине и мраке...
Рука князя Ивана забегала от поля к полю, распещряя шершавый листок остренькими
клинышками и хвостатыми крючками.
И разумом темным уподоблены собаке,
Воспримете
И вольности славной время золотое.
Свечка нагорела; словно стайка комариков, реяла по горнице копоть. Князь Иван
выпялил глаза, навалился грудью на стол...
Пребудет Димитрево дело нетленным,
Речей его блистание – жемчуг многоценный...
Но тут он почувствовал усталость. И, обмакнув перо, разбежался последней строкой:
Сие князь-Иванова слогу Андреевича Хвороотинина написание.
И не захотел перечитывать того, что написал. Ведь и знаменитый ритор латинский
Квинтилиан в разделе четвертом своей книги говорит: наилучший способ исправлять
заключается, без сомнения, в том, чтобы отложить наши писания на некоторое время, дабы
они не прельщали нас, как новорожденный.
Князь Иван кончил и отложил тетрадь свою в сторону, потом обхватил голову руками и
закрыл глаза. И увидел, как из розовой под прищуренными веками мглы вырастает перед ним
размашистая фигура Димитрия, в подлинность которого князь Иван поверил и на обещания
1 Гусары – впервые появившаяся в Венгрии легкая конница.
которого надеялся. Князь Иван не был в этом одинок: много русских людей – и простых и
знатных – уже пристало тогда к Димитрию и, не задумываясь над будущим, шло бок о бок с
польскими наемниками добывать «царевичу» престол московских государей.
Только когда с лавки поднялся наконец князь Иван, заметил он летающую по горнице
копоть и то, что пальцы у него зазябли, и опять услышал лихую песню запорожских казаков.
Она и не прерывалась все время, эта песня. Она даже становилась все звонче, все шире. И
багровые полоски сквозь щели в ставнях все жарче разгорались на оконной слюде.
IX. ПОХОЖДЕНИЯ ПАНА ФЕЛИКСА
Вскоре, однако, прибрел ко двору своему и пан Феликс.
Весь этот вечер и часть ночи он просидел в занесенной снегом корчме, прилепившейся к
глухой крепостной башне. В притоне этом было жарко и тесно, гикали и гокали входившие
поминутно люди, и заправляла здесь какая-то литовка, клыкастая и набеленная, в расшитой
всякими поддельными камнями головной повязке. Она похаживала вдоль столов, за
которыми шумели пушкари и городовые казаки, и наблюдала за порядком. Заметив пана
Феликса, она осклабилась и показала ему два своих волчьих зуба. Высокорослый пан Феликс
наклонился к горбоносой ведьме, глянул ей в зеленое остекленевшее око и скорчил такую
рожу, точно глотнул жижи из поганого ушата. Литовка зафыркала, зашипела и отошла прочь.