Беруны. Из Гощи гость

Давыдов Зиновий Самойлович

карты, кусал ногти, ерошил волосы.

– Гришка Отрепьев... – шептал он, сжимая кулаки. – Доколе?.. Когда ж сему конец?..

Внизу, в палате воеводской, топотали чьи-то ноги, глотки гоготали чьи-то, – нестерпимая,

бесконечная докука. Что это за мужик с пегой бородой, толстоголосый, плосколицый,

страшный, как нетопырь? Откуда взялся он обличать Димитрия? В такой день! В такой час!

И Димитрий опустился в изнеможении на стул, уперся локтями в карту полушарий,

разложенную

на столе, и стал блуждать по ней рассеянным, ничего не разбирающим оком.

Мысли прыгали у Димитрия в голове, в беспорядке и сумятице сшибая одна другую. Он

дышал тяжело. В груди у него что-то рвалось и клокотало. Но понемногу отдышался, мало-

помалу утихомирилось разбушевавшееся сердце; глаза Димитрия стали различать на

раскрашенной карте треугольнички и кружочки и вылавливать из паутины черточек и точек

названия стран и городов, рек и морей. Вот Путивль, вот повыше – Рыльск, вот Кромы, а

оттуда через Тулу прямая дорога пошла на царствующий город Москву. А с Москвы на

четыре стороны широко легли дороги, хоть в Персию; чего доброго, хоть и в Индию; хоть и в

Китайскую землю; хотя б в Японское царство...

Димитрий оживился; снова зажглись его голубые глаза. Он подтянул свесившуюся со

стола карту, разыскал между книгами перламутровую указку и стал водить ею по

полушариям в разные стороны. Он до того увлекся, что не обратил внимания и на князя

Ивана, вошедшего в комнату и приблизившегося к столу. И не то князю Ивану, не то самому

себе стал рассказывать Димитрий дорогу в богатую Индию из Москвы многожеланной.

– Для чего корабли водить вокруг целого света, зачем в такую путину идти, плыть три

года киселя похлебать у индеев? Морем около мыса Доброй Надежды ход долгий и

трудный... А теперь, дай сроку, гляди, другая дорога: вот Москва, вон Нижний Новгород;

дале на стругах по Волге до Астрахани ходу месяца с два... Дале по морю Каспийскому –

Персия. А от Персии той и до Индии сколько ни ходи – в четверть года дойдешь. В Индии

драгоценные камни, рубин, сапфир, жемчуг. . лекарственные травы... благовонные снадобья...

Парчовая она, Индия, богатая, истинно райская земля.

«Эвона ты набрался прыти! – подумал князь Иван. – Суй за щеку, да не всяк орех».

– А ежели не пропустит шах персидский? – молвил он вслух, следя за Димитриевой

указкой, скользившей по полушариям то вокруг Африки, то через Персию к Индии

баснословной.

– Что ж бы ему не пропустить? Сколько сотенок и тысяч всякой пошлины перепадет в

его казну, считай и не сочтешь. А не пропустит, так мы силой его, а заодно с ним и турского:

чай, соседи

они, гляди-ко... Пусть узнают, каков буду я впредь! Еще увидят! А теперь, дай

сроку, смечай теперь, сколько прибытку будет в мою казну, коли торг тот индийский заведем

да коли расторгуемся да забогатеем. Тут уж тебе не на сотни, не на тысячи считать.

– Уж и не на тысячи! – чуть улыбнулся князь Иван, но в это время за приоткрытой

дверью, в сенях полутемных, зашаркали шаги, сверкнули там разноцветными искрами

алмазы в ушах Заблоцкого пана; скорчившись, чтобы не ободрать хохла о притолоку, нырнул

в горницу пан и вынырнул перед Димитрием и князем Иваном, разъезжавшими по

географической карте из страны в страну.

– Ваше величество! – вскричал пан Феликс, хлопнув себя ладонями по кармазинным

штанам. – Господарь светлейший...

– Не господарь я, а царь, – поморщился Димитрий. – А на Москве, – откинул он назад

голову, – скоро буду цесарь, всея Руси император. – Он топнул ногой, швырнул в сторону

указку и вскочил с места. – Никому не позволим титула нашего умалять! – И надвинулся на

шляхтича, еле доставая груди высокорослого пана рыжеватыми своими буклями на висках.

«Чего уж в титуле, коли пусто в шкатуле», – чуть не сорвалось у пана Феликса с языка.

Но, заметив, что Димитрий не на шутку загорелся гневом, неосмотрительный пан смутился,

отступил на шаг назад, изогнулся перед Димитрием в глубоком поклоне:

– Прошу прощения, ваше царское величество, обмолвился я, неумысленно сплошал... Не

держи сердца против меня, прошу тебя.

Димитрий был отходчив. Он только бросился к среднему стекольчатому окошку, глянул

на черное кружево, сплетенное в воеводском огороде тонкими ветвями дерев, и опять

обернулся к пану Феликсу:

– Ладно, Феликс Викентьич... Верю тебе... С чем пришел к нам, молви.

– Да пришел я к твоей царской светлости звать тебя к трибуналу.

– Как ты? Трибуналу? Кого ж это?..

– У воеводы народу полна палата, – ответил пан Феликс. – Шпиков тех они пригнали с

рынка. Ха! Потеха!

– Чего ж так? – насторожился Димитрий.

– Да так, – объяснил пан Феликс, – брешут, заклинают себя богом и снова брешут. . Поп

тот Григорий с ними диспут затеял... Комедия непереможливо пресмешная... Одним словом,

Плавт или Теренций1.

– О, коли комедия, то надобно и мне поглядеть, – улыбнулся, засуетился Димитрий. – С

Самбора не слыхал я рассказов веселых, не видал шутов и поэтов.

И он шагнул в сени и сбежал вниз, а за ним, не теряя времени, заколотили по ступенькам