Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
под моста двое конных, завертелись вкруг розвальней, размахнулись копьецами над
Нефедом:
– Кто таковы? С чем едете? Ну-ко, слово-гасло1 молви!
Акилла высунулся из-под вороха сена, глянул на всадников прытких – не то детей
боярских2, не то казаков – и произнес тихо:
– Спас сотвори сеть сатане.
Конные сразу унялись, перестали играть копьями у Нефеда над головою и двинулись
обратно под мост.
– Ехать вам вольно; куда едете,
Нефед дернул вожжи. Перемахнули розвальни через мосток, всползли на горку и съехали
вниз на Бакаеву дорогу.
Бежит дорога эта от селения к селению. Завьется на Рыльск, растянется на Севск,
повернет на Кромы. От Путивля до Рыльска на дороге то и дело ватаги Димитриевых людей;
за Рыльском – это ведомо Акилле – годуновская рать. Не от всякого даже своего отбояришься
одним словом-гаслом. И розвальни Акилловы, проехав по Бакаевой дороге малое время,
заплели в объезд, проселками, стороной.
Акилла спит целый день в розвальнях под сеном. Нефед понукивает да покрикивает на
быстро похудевшего за великую путину коня. А конь и сам, без плети и вожжей, бросается
вскачь, заслышав волчий вой в окосматевшей от инея и снега чаще.
Не ко всякой ночи в пустынной этой стране доберешься до человечьего жилья. А и
доберешься, глядь – вместо поселка погорелое место; вперемешку со снегом мусор да зола;
по пожарищу разметаны кости человечьи. Это – Комаринская волость. За преданность
Димитрию сожгли ее годуновские воеводы дотла, пустили «комаров» по ветру дымом...
Глядя на это, станет Акилла ругаться, и проклинать, и усы свои вытопорщит ежом;
таращит и Нефед испуганно глаза свои на череп безносый у лошади под копытами; прядает
ушами пугливый конь и вдруг как рванется и вынесет их за околицу враз! Там, у бугра
полевого, распрягут его Акилла с Нефедом, насыплют ему овса в торбу и заночуют,
оглядевшись на четыре стороны, на горячее зарево за горою и холодные звезды в небе.
XIII. КРАСНЫЙ СУКМАН
Без князя Ивана зазеленело в этом году в огороде и на пустырях за хворостининскими
хоромами. Над озерками день-деньской режут воздух стрижи, взвиваясь вверх и низвергаясь
к воде, шарпая по ней смурою грудью. Кузёмка, с утра босой, гонит через двор лошадей к
колодцу.
Из избы за конюшней вышел Акилла. Он перекрестился на колокольню Ивана Великого
и заковылял в огород.
– Что, дед, – молвил Кузёмка, – опять снарядился до ночи? Али до завтра?.. Ночевать
приволокешься, дедко?
– Приволокусь, сынок, ужо приволокусь...
– Скоро ль князя
– Скоро и будет, сынок. Жди-пожди да знай молчи.
Акилла сунул бороду в колодезную бадью, испил водицы в сытость и побрел не к
воротам, а по огороду и далее – пустырями.
Второй уже месяц живет Акилла на хворостининском дворе, в избушке за конюшней. В
дождь ли, в ростепель – все равно он доселе уходил с Нефедом по утрам со двора. А неделю
тому назад пригнали они с Нефедом откуда-то мерина каракового. Оседлал Нефед мерина,
потрогал зачем-то онучки на ногах, сел в седло – и был таков. Стал Акилла ходить одни по
Москве. Он и сегодня в красном сукмане своем вышел с утра, дошел пустырями до Черторыя
1 Пароль.
2 Дети боярские составляли в Московском государстве низшую ступень дворянского сословия. Они обязаны
были нести государственную (военную и гражданскую) службу и получали за это от правительства в
пользование земельные участки и денежное жалование.
и повернул к Арбату.
У кирпичной стены щепетинники1 торговали на скамьях булавками, нитками, медными
пуговицами, разноцветными стеклышками в оловянных перстеньках. Акилла походил вдоль
ряда, прислушался к тому, что рассказывали кудрявые молодчики, разряженные щеголихи,
портные мастера, копавшиеся в щепетинье то в одном коробе, то в другом...
– Ладил я ей шушун2 миткалиный, да с хмелю дал маху, в груди и обузил, – гугнил
коротенький человечек в утыканном иголками полукафтанье, вывалянном в перьях.
– А она? – спросил щепетинник.
– А она как заревет да за бороду меня. «Зачем, – кричит, – вор, добро мое сгубил?
Напущу-де на тебя, вор, пеструху!» А что такое пеструха, так и не сказала.
– Ведьма она.
– Знамо, ведьма, – подтвердил гугнивый. – Я как обмерял шушуны на ней, так через
платье хвостище и прощупал.
– Житьецо ноне!.. – вздохнул щепетинник. – Либо хворь напустят, либо для волшебства
след вынут, либо перед властью оболгут. За все расплачивайся – коли не головой, так казной.
– Знамо, так, – согласился гугнивый. – Перехватали бояр, теперь стали холопов ловить на
пытку: хотят всё знать, чтобы ничто утаено не было. Только и помышляют, как бы у кого бы
все выведать... Тебе чего, старый? – дернулся он, заметив рядом с собой Акиллу. – Чего тут
уши развесил?
– Ты, миленький, коротенький, блинов объелся али квасу опился? – молвил Акилла. –
Чего взыграл, дикой ты!