Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
потянулся к Серпуховским воротам: ибо были здесь мастера серебряного, золотого и
алмазного дела, пушечные и колокольные литейщики, каменщики и оружейники, и мастера
портные – кафтанники, шубники, сермяжники, – несметное множество всякого люда,
покинувшего в этот день свои мастерские избушки и неудержимой рекой уносившегося
вперед по Серпуховской дороге, меж веселых рощ и зеленых полей.
Миновав заставу, верст с пять пройдя в толчее и пыли, под жарким
свернул в сторону к купе деревьев, где стояла высокая женщина с мальчиком светлокудрым.
Отрепьев сел под деревом, снял колпак с головы и потер темя, которое все еще ныло у него
со вчерашнего дня.
«Было б тебе вина в пиво не лити, – стал корить сам себя Отрепьев. – Ох, Григорий, ох,
окаянный! Дьяволов ты союз!»
– А что, батька, – прервала его раздумье женщина, стоявшая с мальчиком подле, – долго
ль еще царя ждать? Как ты скажешь? Заждалась я тут со вторых петухов.
– Вишь ты, ранняя какая! – откликнулся Отрепьев, взглянув на женщину и на мальчика, в
котором просквозило что-то знакомое чернецу, словно видал он уже его однажды. – И как это
тебя сторожа решеточные после полуночи пропустили?
– Отбилась я от решеточных... И то, чуть не пропала голова моя... Отбилась кое-как...
– А для чего собралась в такую рань, со вторых петухов?
– Государя моего встречать собралась я, Феликс Акентьич свет...
– Постой, постой... Это кой же Феликс?.. Шляхта?..
– Шляхта ж. Ратный человек. Ходила я недавно на хворостининский двор на Чертолье, к
князю Ивану... Слыхал, может, князя Ивана?.. Сказал мне князь Иван: едет, едет Феликс
Акентьич свет мой, с царем едет государь мой, с людьми польскими в одной хоругви...
«Потерпи, – сказал, – Анница, дня с четыре... Приедет ужо...»
– Так, так, – почесал задумчиво бороду свою Отрепьев. – Вишь ты какая!.. А паренек сей,
что ж он?..
– Сыночек мой! – погладила Анница мальчика по голове. – Василёк.
1 Ямская слобода – пригородный поселок, в котором жили ямщики.
– От пана панич? – спросил строго Отрепьев.
– От пана ж.
– Как же ты!.. Да знаешь ты!.. Латынец он!.. – И Отрепьев даже посошком своим потряс
в негодовании.
– Что будешь делать? – развела руками Анница, заторопилась, накрыла шапочкой голову
ребенку, посадила его себе на плечи. – Пойду... Еще пойду дале государю моему навстречу.
Авось едет он, государь мой...
И она зашагала к дороге, высокая, большая, с Васильком на плечах, которого
придерживала за босые его ножонки.
А по дороге по-прежнему пылили люди, кони, возки, обитые сукном, и убранные
бархатом и парчою
подвязанные к седлам бубны, понеслись гонцы, из-за леса раскатами далекого грома
возвестили о себе литавры. Народ отхлынул к обочинам дороги, пропуская иноземную
конницу в серебряных доспехах, в белых перьях на меринах пятнистых. Анница взобралась
на пригорок и, стоя там в стороне, все так же с ребенком на плечах, принялась искать глазами
от ряда к ряду, от одной хоругви к другой. Но пана Феликса не было ни среди мечников,
проплывавших мимо с поднятыми кверху значками на копьях, ни меж рейтаров, сжимавших
в одной руке обтянутую бархатом алебарду, а другою придерживавших вместе с поводьями
короткую пищаль.
За иноземцами нескончаемой чередой потянулись пешие стрельцы, утопая в песке и
застревая в глубоких выбоинах, тащилась вызолоченная колесница с огромным бубном, в
который шедшие по сторонам люди били красными колотушками; с образами и книгами
выступало в праздничных ризах великое множество попов. И хоть латынник был пан Феликс,
это хорошо помнила Анница, да по бабьей ли глупости, а она высматривала его и промеж
православных попов и даже среди несших зажженные подсвечники патриарших свеченосцев.
Но Феликса Акентьича не было и тут. Не было его и подле князя Ивана и подле прочих
приближенных молодого царя, перед которым распростерся ниц по краям дороги народ, все,
кроме Анницы, застывшей на пригорке своем с ребенком на плечах, точно столб верстовой,
будто дорожная веха.
Ревели трубы, разрывались литавры с натуги, врезаясь в могучие всплески гомона и
крика.
– Здрав буди!..
– Буди здрав!..
– На многая лета буди здрав!..
– Помоги нам!..
– Полегчи!..
– Государь...
– Го-го-го-о-о-ой!..
– Ой, ноженьки мои зашлись...
– Не давите!.. О-ой!..
– Кису срезал, злодей!.. Ой, родимцы мои! Алтынец две деньги в кисе!..
– Кто срезал?
– Ты срезал!
– Я?
– Ты!
– Не было этого, девка... С меня с самого кошель содрали в прошлом еще году, в рябой
это было четверг, после сухого дождя...
– Не забаивай меня, злодей!.. Вороти кису!.. Алтынец две деньги в кисе... Родимцы мои!..
Срезал кису...
– Кто срезал?
– Ты срезал, злодей!
Народ поднимался с колен, бежал полем вслед за царем, дивуясь на невиданное богатство
его златотканых одежд, на радужные переливы его жемчужного ожерелья, на каракового