Беруны. Из Гощи гость

Давыдов Зиновий Самойлович

рассказывал подробно, как поехал он по указу великого государя Федора Борисовича против

вора, как ограбил его у речки татарин Хозяйбердей и как много перенес он, Косс из Далена,

за эти дни, борясь за правду и пролив даже кровь.

– Это против которого ж вора посылан ты? – молвил Отрепьев, ухмыльнувшись в ус.

Рыцарь, поевший уже досыта хлеба и вяленой рыбы, хлебнувший и вина немного, ждал,

когда поспеет горячая толокнуха.

– Гричка Отрепия, –

ответил он чернецу, болтавшему в котелке железным прутом.

Князь Иван расхохотался, а чернец только глаз прищурил. Но рыцарь Косс сидел по-

прежнему потухший и только носом тянул запах, поднимавшийся вместе с паром от

бурлившего варева.

– Гричка Отрепия, – повторил он сипло, почесывая свои волдыри и болячки под попоной.

– Вор Гричка Отрепия.

– Опоздал ты, Мартын Егорыч, – растянулся на траве князь Иван, подложив под голову

седло. – Уже вся земля поддалась Димитрию Ивановичу. Двух недель не пройдет, как

увидишь ты его на площади, на месте Лобном.

– Надобно тебе было против вора промыслить раньше, – добавил и Отрепьев. – Чего зря

на Москве сидел, блох ловил, брюхо чесал?..

Но Коссу было все равно, против кого ни промышлять, потому что всегда и всюду

промышлял он только о себе самом. Он и теперь поглядывал то на толокнуху, закипавшую в

котелке, то на стреноженную лошадь, щипавшую поблизости траву. Хорошо бы, поев

толокнухи, сгрести, как Хозяйбердей, в одну охапку все, что ни разметано было здесь под

дубом, вскочить хотя бы вон на того жеребца гнедого, прихватить и белого бахмата и

пуститься вскачь по дороге, все равно какой, куда бы ни привела она. Рыцарь Косс рассеянно

слушал речи Григория и князя Ивана, одно пропускал мимо ушей, на другое отвечал

невпопад.

Скоро и толокнуха была готова. Князь Иван хлебнул несколько ложек и снова приник к

седлу головой. Пришлось Отрепьеву с Коссом поесть из одного сосуда, вдвоем опростать

котелок.

Отрепьев хлебал ложку за ложкой: зачерпнет, подует, оближет. Косс ел жадно, давясь и

обжигаясь, норовя поскорее и побольше наглотаться. Уже и Отрепьев отложил ложку прочь, а

рыцарь все еще шарпал по стенкам котла.

– Молвил ты: «вор Гришка Отрепьев», – сказал чернец, вытирая бороду краем манатьи. –

Почему же он вор, Отрепьев? Когда заворовал, против кого своровал?..

– Самозванес, – ответил безучастно рыцарь. – Обманывать.

– Ну, коли так, то, известное дело, вор, – согласился Отрепьев, зевнул и лег на спину,

заложив за голову руки.

Рыцарь Косс пошарпал еще в котелке, поглядел на чернеца и князя Ивана, которые

лежали неподвижно,

ровно дыша, и встал. Встало чучело гороховое в рептухе на плеши, в

красной попоне вместо епанчи, походило меж узелков и сумок, разбросанных повсюду,

поторкало одно-другое ногой в драном башмаке и двинулось зачем-то на лужок к коням.

Князь-Иванов бахмат отошел от гнедого далеко. Надо было свести их вместе, распутать

им ноги, привязать до поры к дереву, а потом прихватить уздечки и хотя бы одно седло,

брошенное в одну кучу под дубом вместе с прочею дорожною снастью. Рыцарь Косс был уже

подле жеребца, уже гривку на конской холке стал гладить и теребить рыцарь, когда услышал

1 Рептух – торба, мешочек, из которого в дороге кормят лошадей овсом.

чей-то кашель позади. Рыцарь затоптался на месте, отпрянул немного в сторону, присел на

корточки, обернулся. Шагах в двадцати стоял спиною к рыцарю широкоплечий чернец,

разглядывавший что-то в разросшихся здесь густых кустах. Рыцарь обмер. Он, если бы мог,

то и вовсе врылся б в землю либо распластался по ней плоским червем, которого нельзя и

раздавить. А чернец стоял, словно окаменел, и не пересидеть его было рыцарю Коссу в траве,

не переждать его, казалось, и ввек. Но вот чернец повернулся, увидел, как бы невзначай,

скрючившегося на земле рыцаря и хмыкнул в бороду. .

– И, ты тут, Мартын?.. Я разверз очи, гляжу – ан тебя и нету... Думал, не сказался

Мартын, побежал Хозяйбердея ловить. А ты лучше спать ляг... Пойдем... поспи...

Отрепьев покосился на стреноженных коней и пошел обратно под дуб, а за ним поплелся

и рыцарь Косс, путаясь ногами в непомерно длинной попоне.

Спит князь Хворостинин; не шелохнется во сне и чернец; почесывается свернувшийся в

калач рыцарь. Спустя малое время Косс снова на ногах. С седлом и уздечкой топчется он по

лугу, зануздывает жеребца, продевает ему хвост в пахву, опускается на колени, чтобы и путы

снять. Но взревел тут рыцарь Косс от ужаса и боли, потому что был он не таким уже плоским

червем, чтобы не почувствовать сапога, который обрушился ему на плечо. С конскими

путами в руках рыцарь покатился по траве; с обуявшей его тоски он глаз не посмел поднять.

Только когда прожгло его что-то сквозь попону, так что взбунтовались под ней все болячки и

шишки, разомкнул веки Косс и увидел над собой чернеца в седле и сыромятную плеть,

которая желтыми молниями сверкала у рыцаря в глазах.

– Злокозненный проныр! – гаркнул чернец, чье сердце было охвачено гневом до краев. –