Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
твердо, ваша братья Хрипуновы, что заместо царевича попова сына убили.
– Да сказывали... – пробовал оправдаться Егуп.
Но старик не дал ему договорить.
– «Сказывали»! – опять передразнил он его. – Сказывали, свинья в ели гнездо свила да по
поднебесью медведь летит, хвостом вертит...
– Я чаю, в Угличе старожильцев-то и собак не осталось, – удалось наконец Егупу
вставить и свое слово. – И ты бы, батя, не поленился – нам бы про то дело грешное
рассказал...
– И нам-ста то ведомо было б, – поддержал Егупа Меньшой.
– И мы бы в царственном деле знатоки были, – подхватил и Плакида.
Но старик ничего не ответил. Только снял с огня поспевшее кушанье, отставил в сторону
котел, перекрестился и принялся хлебать из котла снятой с пояса ложкой. Тогда и остальные
отцепили ложки и стали по очереди запускать их в железный котел. Все пятеро осторожно
подносили ложки ко рту, с хрипом втягивали в себя сваренную стариком похлебку и вновь
совали ложки в черневшую на сыром песке посудину. И только после того, как была она
опорожнена вся, старик молвил в ответ всем троим Хрипуновым:
– Не поленюсь, порадею и вашей братье... Днем мне дремота, а ночью и сон ко мне
нейдет...
Придвинувшись к огню, старик погрел над ним руки, поправил на себе остроконечную
шапку и начал так.
XVI. РАССКАЗ АКИЛЛЫ
– Хотя б и новоселы вы, а ведомо и вашей братье, Хрипуновым: ставлен Углицкий город
в стародавнее время, при допрежних князьях, на матке на Волге, а пала Волга устьем в
Хвалынское море. Много воды волжской пало в синее море с той давней поры; много и
времени прошло до царствия великого государя, Ивана Васильевича царя.
Грамливали мы Казань с Грозным царем, татаровей посекли, а иные в полон умыканы,
наловили пленников, ну, да не про то теперь говорить. Казань погромили, Астрахань
завоевали, измену и крамолу боярскую с сердцем и корнем выкоренили, да с тем и
преставился Иван Васильевич, царство старшому отказал, Феодору Ивановичу, а
младшенького, Димитрия, велел беречь до совершенных лет и матушку его, вдовую царицу
Марью, тоже беречь приказал. Ан сталось тогда не по государскому веленью, а по
Борискиному Годунова хотенью. Стал он, Бориско, царю Феодору шептать: не беречь
царевича Димитрия надо, самим-де нам беречься его надобно, как бы голов нам не поскусал,
на Москве сидючн, с ребятками играючи, совершенных лет дожидаючи. Ну, н нашептал,
чтоб-де Углич царевичу выделить – жил бы он со сродниками со Нагими, со всею братьею в
Угличе, и будто так усторожливей для царя Феодора Ивановича станет. И поехали они, Нагие,
с
Были царь Феодор и царица его Арина бездетны, один и оставался наследничек
государский – на Угличе Димитрий. И приступила к Борису жёночка Борискова и тоже
Марья, Скуратова дочерь, така же люта, что тот Малюта. Приступила к Борису – извести б де
царевича в Угличе, промыслить-де надобно о смерти его.
«Тогда, – говорит, – и пора придет: буду я царица, а ты станешь над мужиками
московскими царь. И будет нам всего вволю».
А Бориска того дела зашли, неколи ему промышлять, да Марья-то Скуратова и в день и в
ночь докучает, разговаривает:
«А что это в Угличе за урод растет?.. А что это там за чертеночек?.. Растет, подрастет, да
и головы нам снесет. Вот каково станет!»
И донеслось это до Углича, проведали люди, перенесли, воздвиглась, значит, на царевича
от Бориса Годунова злая ненависть. Стала беречься царица Марья Нагая с братьею их, со
царевичем маленьким, колдунов тут почали они ловить – приходили царевича ведовством
всяким портить... Что неделя, что другая – ловят они в Угличе то татарина с кореньем
наговорным, то лопаришка с письмом волшебным, либо бабу юродивую с чем. И так ли, сяк
ли, да подпортили ж царевича маленько ведуны, напустили на него болезнь падучую, черный
недуг оземь шибает хоть где. И случилося тут так.
Царевич, от обедни пришедти, стал на дворе играть, а с ним маленькие ребятки, а игра
им была тычка, ножиком бросать в колечко. И как пал в ту пору на царевича черный недуг,
стал руки себе грызть, чуть пальцев себе не отъел, стал оземь шибаться, да тут судом божьим
и упал горлом на нож, обмертвевши лежит в крови, думали, что и вовсе мертв, убит лихими
людьми. Ну, и шум тут пошел по Угличу, в набат бьют на колокольне, почали мужики
посадские метаться, бурлаки бегут с судов волжских, царица Марья на двор сбежала, видит –
дитя убито насмерть, почала вопить, с поленом обрушилась на мамку, голову ей поленом
проломила, нянькам надавала оплеух горячих – не уберегли-де вы царевича, будет-де и вам
теперь смерть!
«Бейте, – кричит, – люди, пристава, дьяка бейте, побивайте насмерть всю их братью: они
царевичевой крови причина! Отдайте им за царевичеву кровь, я за всех за вас в ответе!»
Прибежали Нагие, дядья царевичевы, пьяны мертво, Михайла, да Андрей, да Афанасий
Нагие, почали с хмелю насмерть побивать кого только, стара и млада, и мужики посадские,