Беруны. Из Гощи гость
Шрифт:
угличане, встали все за царевичеву кровь, с Нагих братьею заодно.
Ну, а дале – бог весть. Дело это – что в темной ночи темный лес: за два шага зги не
видать. Сказывали, пошло у них дале так... Сказывали – может, лыгивали, – буркнул в
сторону старик. – Дело темное, сокрывное... В поднебесье медведь летит – и то сказывали...
Откашлявшись, он, однако, продолжал рассказ, которому жадно внимали братья
Хрипуновы и Нефед.
– Будто пошло у них так, сказывали. Царевича
с ним царица Марья наедине, плачет над дитятей, убивается в скорби, да только примечает –
синё было царевичево личико, ан опять румянцем прорделось, дрогнули у него реснички,
дохнул он, вякнул... Ахти! Жив царевич! Был, видно, обмертвевши только, да не вовсе мертв
стал.
Царица Марья кинулась в двери, почала кликать свою братью, Михайла с Андреем да с
Афанасием: жив, дескать, царевич, радость-де дам великая; а Михайла тот с Андреем да с
Афанасием заперли двери и почали советоваться, что-де теперь будет: народу напрасно
побито за царевичеву смерть сколько, ан царевич-де жив; не ждать им теперь добра, быть
всей их братье в опале злой и в сыске и в разорении. Царевича ж, коли до смерти не убили
сегодня – завтра-де все равно убьют; надобно царевича где-нибудь ухоронить неоплошно да
об головах своих грешных помыслить. Так и просидели они до ночи, никого к царевичу не
пускали, сказывали – боимся, как бы кто царевичева тела не украл. А ночью сел Афанасий
Нагой на конь, царевича с собой взял и людей несколько надежных, и понеслись они по
Сулоцкой дороге на Ярославль и далее, в места глухие, потаенные, где для такого дела
пригожее. Андрей же с Михайлой пошли на двор, на дворе у них там побитых – сила, всякого
народу в суматохе легло... Стали смотреть – лежит промеж убитых малец мертвенький,
сынишка поповский. Внесли они его в хоромы, положили на место царевича, будто это
царевич убиенный, покрывало на личико ему накинули да так, никого не подпускаючи, в
церковь понесли. Говорили они промеж себя: «Коли-де по воле божьей так сошлось, пусть-ко
отрок сей заместо царевича в могилку ляжет; будет-де тогда царевич Димитрий в сокрыве
жив тайно, а мы перед великим государем невиновны. А придет пора, коли сойдется нам, и
объявится царевич Димитрий жив».
А Годуновым все это известно от разведчиков, от лазутчиков, от шпигов, – да что делать
будут? Велика Русь, Московское царство; темны леса за ярославским рубежом по рекам, по
Кулою да по Ваге, до самого Студеного моря; всюду овраги, да пещеры, да дикий глушняк...
Кой-где монастырек убогий, и опять лес на тысячу верст; кой-где кречатьих помытчиков1
селишко, и вновь
сыщешь! А царевич и впрямь в той стороне крутится, и приставлен к нему от Нагих для
береженья некто муж духовный, хотя и бражник, некто Чудова монастыря дьякон Григорий
Отрепьев.
А Бориско... что делать? Царевича ему не найти все едино, а коли найти – так и
промыслить об его смерти враз. И почал тут Бориско, пес, кричать: помер-де царевич, на
ножик упал в падучей болезни, не стало-де царевича судом божьим. Только, думает, как бы то
не узнали правды от мужиков посадских углицких, что царевич жив!.. Ну, и снял он тех
углицких со дворов, город выгромил дочиста, иных смертью казнил, а людишек убогих,
сапожников да портных мастеришек, замчал далече, откуда и слух не зайдет: за горы, за топи,
за черные пущи... И была тут у Бориска с Марьей Скуратовой радость великая.
«Вот, – говорит Бориску Марья, – не стало в Угличе царевича судом божьим. Не стало, –
говорит, – юродивенького, помер-таки чертеночек. Теперь, – говорит, – после царя Феодора
кончины будешь ты, Борис, над мужиками московскими царь, а я стану царица, и будет нам
теперь вволю всего».
Так оно пока и вышло, как думала Марья. И как учинился Борис царем на царстве
русском, не чаял уже себе царевич спасения от властодержца такого; думал: досягнет
Бориско хоть куды, доймет меня хоть чем. И для береженья, Бориса трепеща, как бы
царевичу безвременною смертью не погибнуть, постригли его в монахи на Железном Борку,
и, имя себе переменив, в монашеское платье одевшись, стал скитаться царевич с Григорьем с
Отрепьевым по городам, и по селениям, и по обителям, не заживаючись нигде, остерегаясь
всего; перелетуют в монастыре у Нифонта, а зимовать к Харитонию волокутся. И так, кра-
дучись и скитаючись немало, добрели они в страхе и ужасе до литовского рубежа и, чая себе
там заступы, за рубеж отбежали, на ту сторонку перекинулись и в Гоще объявились.
Что сказывать дале? Известно это все. Просчиталась Марья, Малютина дочерь,
Скуратова тож. Не по-ихнему учинилося, и это ведомо вам. Да только то кручина: ждать ли и
нынче доброго коли? Куда как тароват был царевич, идучи доступать царства: будет-де льгота
1 На Севере, в Двинском крае, где водились лучшие породы ловчих (охотничьих) птиц, находились поселения
кречатьих помытчиков, занимавшихся ловлею кречетов и доставкой их в Москву для царской охоты.
вам, крестьянам... Да еще коли польготят! Баяли красно, да словом линючим. И нынь, как и