Бесконечность любви, бесконечность печали

Батракова Наталья Николаевна

Лежнивец опустила голову, выдержала паузу и убрала руку с телефона.

– Ладно, выкладывай, что ты задумал.

– Не я задумал, жизнь подсказала. Так кто, говоришь, этот немец? Кем он той журналистке приходится?

– Кто его знает. Может, жених. Она на сохранении лежит.

– Ага! Любовь-морковь, значит! Это же замечательно!
– воскликнул он.
– Ради любви люди идут на безумства, а если уж в этом замешаны дети!.. О-о-о, Лерочка, ты до сих

пор не понимаешь, какие у тебя козыри? Почему бы не использовать эту журналистку?

– Как?

– Да проще простого, - жестом призвал он ее к себе, и парочка Заговорщицки склонилась над столом...

8.

Натянув до самых бровей вязаную шапку, Потюня сел в машину и завел двигатель. Мороз хоть и отпустил, но не давал о себе забыть, проникая через обувь, пуховик, меховые перчатки. Минус восемнадцать - это вам не Багамы! А ботинки, пуховик и перчатки непонятно где произведены. Скорее всего, в Китае, и на такие морозы уж точно не рассчитаны.

Эх, не надо было изображать из себя денди перед немцем, а влезть, как вчера, в старую проверенную дубленку да видавшую виды меховую шапку!

«Хорошо ему, - думал Вениамин, наблюдая за активностью Генриха перед входом в здание.
– Наверное, и обувь качественная, и мех натуральный. А вот то, что вообще без шапки, - это зря: уши уже побелели на морозе. И даже внимания не обращает. Молодой еще, и любовь греет».

Веню эта чудодейственная сила не грела уже давно. Разве только подогревала время от времени. Так что не только в плане одежды можно позавидовать немцу.

«Неужели так на Катю запал?
– продолжал Потюня развивать тему, в которой считал себя докой.
– А ведь киндер вполне может быть и от него. Но даже если и не от него, а он ее так любит... Всякое случается. Ну, запудрил этот полуолигарх Катюне мозги по ее беспредельной девственной глупости. Просто удобный момент подвернулся: муж изменил, подала на развод, с квартиры съехала, на душе раздрай, куча проблем на работе, машину разбили... Конечно, в такой ситуации кому не хочется к сильному плечу прислониться? Вот Ладышев и воспользовался. А ведь я как в воду смотрел, предупреждал: поматросит и бросит», - тяжело вздохнул он.

Пусть люди сколько угодно спорят, возможна ли дружба между мужчиной и женщиной, Веня стопроцентно уверен, что она есть. Взять, к примеру, его и Катю: знакомы уже больше десятка лет, все друг о друге знают, помогают друг другу по мере возможности. И никаких тебе романтических чувств! Наоборот, не затуманенная ими трезвость мысли боевой подруги всегда к твоим услугам. С ней в любой момент можно посоветоваться как с самым достойным представителем ее пола. Без водки, без сопутствующего в таких случаях мужского поиска сочувствия с классическим вопросом: «Ты меня понимаешь?»

Их связывало нечто гораздо более прочное - теплота, доверие, уважение. Ну и ответственность, само собой. Венечка от всей души желал Кате только счастья в личной жизни, особенно после тою, как однажды она уже ошиблась. При этом умом понимал: попа дись в поле ее зрения мужчина серьезный и надежный, возникни у них настоящие чувства - она

перестанет нуждаться в его, Вени ной, поддержке. По собственному опыту знал.

Как знал и то, что воздыхатель обязательно приревнует ее к нему. Но, если говорить положа руку на сердце, то так оно и должно быть. Не ревнует тот, кто равнодушен. Мало того, Веня готов уступить место возле Кати новому ее другу. Крах семейной жизни, который у нее случился, пережить непросто, и пусть приятный ей человек поможет сердцу оттаять.

Первый признак того, что такой человек показался на горизонте, Веня заметил больше месяца назад: глаза ее улыбались. Даже «улыбались» - неверное, слабое слово. Они светились, излучали флюиды счастья.

Поначалу Веня обрадовался, но, узнав, кто герой ее романа, расстроился. Ладышев сразу его внутренне напряг: слишком самоуверен, слишком обеспечен, слишком красив. Чересчур крутой. Сразу видно - привык менять фавориток. Такие не умеют любить - легко находят, легко теряют. Иногда избавляются, как от затратных активов. А Катя, она другая: нежная, верная, принципиальная. Ну не подходит он ей!

Честно говоря, Веня и сам не святой, но... ни одну свою женщину он не мог выбросить из памяти, а тем более если та от него забеременела. И всех отпрысков содержал. Да и одиноким бывшим помогал как мог.

А этот трах, бах - и за дверь! Ну сотворила Катька глупость, написала когда-то напраслину на его отца. Так ведь не со зла, по молодости. И раскаялась, извинилась! Вон какую сейчас статью о профессоре выдала! И во что ей это выливается, никого не волнует. Попробуй теперь найти работу, когда газет раз, два и обчелся, а безработных журналистов пруд пруди! А он, гад, ее даже с днем рождения не поздравил...

Пришлось бедной ото всех в больницу прятаться, душевные раны одной зализывать! А то, что ребенка решила сохранить, правильно. Дети - они от Бога. Они ни в чем не виноваты. Так что если этот Генрих в самом деле так любит Катю, то полюбит и ребенка.

Не тот отец, который родил, а тот, который воспитал...

«Ладно, это их проблемы, - в конце концов сделал глубокомысленный вывод Венечка, разглядывая толпу на крыльце.
– В своей жизни разобраться. Хорошо, не выдал Катюхин диагноз. Сама расскажет. А он пусть решает. Или да, или нет. На нет и суда нет, сама вырастит... Если этот слиняет, так и быть, извещу Ладышева. Может, он и не знает, что она беременна... Однако Генрих, смотри-ка, решительно настроен - неровен час, в милицию попадет!» - забеспокоился Потюня, заметив, как Вессенберг, потрясая чем-то в руках, эмоционально общается с милицейским начальником.

– Вень, можно погреться?
– приоткрыла дверцу Стрельникова и, не дожидаясь ответа, плюхнулась на сиденье рядом.
– Вот люди! Два часа здесь торчу, а администрация не удосужилась даже на крыльцо выйти! Еще и кордон милицейский выстроили, - пожаловалась Олечка, сняла перчатки и принялась дуть на ладошки.

– Скоро материал сдавать, а о чем писать? Ну авария, ну остались без отопления школа да больничный корпус. Школьников распустили по домам, больных большей частью выписали. Что тут интересного?