Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
— А они не должны находиться в хранилище улик? — задумалась я.
— А смысл? — отмахнулся Туманов. — Здесь они могут принести пользу, например, натолкнуть на свежую мысль. А там?
— Натолкнули на мысль?
— Пока нет. Но это не из того разряда: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю». С буддийскими монахами эти чудики меньше всего ассоциируются. Что-то вертится, не могу сообразить…
Фигурки были похожие, но все равно разные. Одна птичка выпучивала глаза сильнее остальных, другая приоткрыла клюв, словно просила ее покормить. У третьей были цепкие когти — предельно гипертрофированные, выпуклые. Их колючие перья смутно ассоциировались с иголками отощавших
— Я тут подумала… — неуверенно начала я, — а ведь эти штуки могут иметь отношение к селькупским обрядам — по крайней мере, их символизировать. У селькупов был развит шаманизм, причудливые обычаи, верования. Для их культуры данные поделки — в самый раз. С шаманизмом селькупы как бы распрощались, отчасти все же…
— Селькупы, селькупы… — задумчиво забормотал Туманов, устремив мутный взор в потолок.
— Меня восхищает твоя эрудиция, — обрадовалась я. — Появится минутка — навести музей истории и культуры народов Сибири. В нашем районе когда-то проживали селькупы — вымирающее нацменьшинство. Здесь располагалось несколько деревень. Сейчас не осталось ни одной — во всяком случае, действующих. Но селькупы есть, никуда не делись. Существует их культура, работают этнографы, собирают уцелевшее наследие. Несколько лет назад я этим вопросом интересовалась, читала про шаманские обряды. У этого народа остались духи-покровители, странные божества, с которыми лучше не ссориться. В деревнях — и вообще где ни попадя — ставили тотемы. Тотемизм, кстати, проявлялся в том, что у северных селькупов семьи ведут свой род от лесных зверей, а у южных — от птиц. В нашем районе селились южные селькупы.
— Маргарита Павловна, ты решила нам все усложнить? — Туманов уставился на меня с какой-то картинной мольбой. — Скажи на милость, какое отношение культура селькупов имеет к убийствам русских девочек? Эти птички, с позволения сказать — божества? — он пренебрежительно кивнул на фигурки.
— Ну, у них не было ни Айвазовских, ни Микеланджело, — резонно заметила я. — Люди простые. Но согласись, в этих чудиках имеется что-то зловещее. Вылитый Гитлер. Ну, не знаю я, Михаил Сергеевич, — разозлилась я. — У нас так много версий, что можем их игнорировать? Ведь зачем-то их подбрасывают? Явно хотят что-то сказать. Думаешь, не осталось селькупов? Да они среди нас, мы их порой не замечаем, принимаем за татар, за калмыков. Вырастают дети из смешанных семей, а культура и поверья никуда не пропадают, остаются в головах, могут принимать извращенные формы. А если все это накладывается на клиническую перверсию, на какие-то сексуальные расстройства…
— Что ты хочешь-то от меня, Маргарита Павловна? — Туманов продолжал раздражаться. — Окунуться с головой в чуждые традиции? Отыскать шамана, чтобы сделал нам полный расклад, включая имя убийцы?
Я не знала, что ответить. Мое дело — предложить идею, а там уж выпутывайтесь, как хотите. Версия хромает, не спорю — и вообще это не было никакой версией! Но ведь что-то нам хотел сообщить маньяк? А маньяки, они такие, открытым текстом никогда не скажут.
Туманов перестал злиться, сделал задумчивое лицо, глянул на часы. Рабочий день, в принципе, закончился, но до полной темноты еще часа три.
— Предлагаешь прогуляться? — проворчал он.
«Всяко лучше, чем лежать в гостинице кверху пузом», — подумала я.
— Ладно, рассказывай, — он обреченно вздохнул с таким видом — мол, проще согласиться, чем объяснить, почему не хочешь.
— До ближайшей заброшенной деревни — километров девять от городской черты, — сказала я. — На машине — рукой подать. Сорок минут по бездорожью, и мы там. Это за Урбенью и свинофермой,
— Бродячие этнографы? — хмыкнул Туманов.
— Напротив, этнографы приезжают организованными группами. Я бывала там года четыре назад. Сохранились дома, тотемные столбы. Атмосфера так себе, жутковатая. Поговаривали, что в лесу за околицей похоронен шаман, и это место считается гиблым. Не верю в эти сказки, но есть поверье, что прогулка на могиле шамана — к большим бедам…
— Это если преступника не найдем — к большим бедам, — проворчал Туманов. — Ладно, поехали, до темноты вернемся. Куда еще пойти в этом городке после работы? Только на могилу шамана.
«Тем более в ресторане ты уже был», — хотела сказать я, но вовремя прикусила язык.
Вечер был тихий, немного потеплело. Солнце опустилось, зависло над шапкой леса. Когда мы свернули с Приваловского шоссе и запрыгали по ухабам, оно ярко светило сбоку, заставляя щуриться.
— Чего вертишься? — покосился на меня Туманов.
— А не догадываешься? — фыркнула я. — Меня уже пытались убить — недалеко, кстати, отсюда. Тебе хорошо, на тебя никто не покушается.
Туманов засмеялся.
— Я к тому, что зеркало есть. Не надо выворачивать шею, можно просто посмотреть. Никто за нами не едет.
Не верила я зеркалам, лучше самой убедиться. Шоссе отдалялось, по нему проносились машины, но за нами никто не сворачивал.
— Убийца с топором уже там, — продолжал издеваться Туманов. — Ждет, заряжается негативом от могилы шамана.
— Почему с топором? — я невольно поежилась.
— Ну, так, — он пожал плечами, — для красного словца. Не хочешь с топором — пусть будет с бензопилой.
— Выдумал еще, — хмыкнула я. — Где ты встречал серийного убийцу с бензопилой? А если бензин закончится?
— У маньяков бензин не кончается…
Мы проезжали памятный поворот на лесную дорогу. Туманов замолчал, проводил его глазами. Я сделала то же самое. В душе поселились сомнения. Лучше бы домой пошла, чего опять потянуло на приключения? Слева проплывала заброшенная свиноферма, земляной вал, заросший частоколом крапивы. Все сильнее становилось не по себе.
— Ну, что ты все время ерзаешь? — недовольно спросил Туманов.
— Сиденья у тебя неудобные, — буркнула я.
— Нормальные сиденья. И машина практически новая, с обивкой все в порядке. Принцесса на горошине? — догадался он.
Я почувствовала, что краснею.
— Терпеть не могу горох, — проворчала я. — Больше кофе люблю.
— Хорошо, будешь принцессой на кофейном зернышке. — Туманов засмеялся и посмотрел на меня как-то странно и долго. Потом опять уперся взглядом в лобовое стекло.
А я задумалась: что означал этот взгляд? Раньше он так не смотрел. Пока я думала, свиноферма осталась за спиной, и потянулись жизнерадостные пейзажи. От сердца отлегало. К востоку от Урбени местность была живописная в любое время года. Бежали по пригоркам березки, подернутые желтым налетом. Зеленела трава — все еще густая, насыщенная соками. Покатые холмы вздымались волнами. Осинник справа резко отодвинулся, уступил место черничному бору. На опушке «живописно» валялись деревья, побитые бурями. Мараканское урочище находилось левее, на северо-западе — в эту клоаку, со скалами, черными осинниками и природными ловушками, нам сегодня не требовалось. Проселочная дорога забирала вправо. Где-то на востоке, в трех километрах, протекал полноводный Карагач. Леса справа уплотнялись, дорога гуляла волнами, обстановка уже не казалась безмятежной, как пять минут назад. Я снова стала вертеться, «кофейное зернышко» впивалось в чувствительную кожу.