Блиц-концерт в Челси
Шрифт:
Отношение Катрин к новорожденной дочери трудно было понять. Правда, она еще не до конца оправилась после болезни и плохо себя чувствовала. В каком-то смысле ее можно было назвать даже образцовой матерью: Катрин зорко следила за тем, чтобы Франческа была чистой, опрятной и накормленной, педантично выполняя свои материнские обязанности, но в ее заботе не хватало подлинного тепла. По собственному признанию молодой женщины, она не испытывала любви к ребенку, хотя, вернувшись из больницы во второй раз, Катрин стала заметно спокойнее. И снова возник вопрос с ночевками в бомбоубежище. Катрин уверяла, что готова остаться дома, но бельгийские женщины настаивали, чтобы она шла вместе с ними. Итак, каждый вечер Катрин и Франческа отправлялись в убежище. Девочку укладывали в корзину для белья, а кто-нибудь из ребят постарше охотно помогал нести ее, придерживая за одну ручку.
Хильда Рид, дежурная по бомбоубежищу, сказала мне, что начали поступать жалобы: людям не нравилось
Но Хильда была непреклонна: до тех пор, пока не найдется иное решение проблемы, ребенок останется в убежище. Бельгийское правительство собиралось открыть специальный приют для беременных и женщин с маленькими детьми. Катрин хотела отправить туда Франческу, но сама не желала перебираться в приют. Многие ужасались из-за того, что такая малышка вынуждена ночевать в холодном сыром бомбоубежище, да еще зимой. Несмотря на все передряги, выпавшие на долю Катрин, Франческа родилась на удивление здоровым ребенком. И все же ей, как и тысячам других детей, в Лондоне было не место. Мне не раз приходилось наблюдать в бомбоубежищах за матерями, которые устраивают своих малышей на раскладушках, дают им зубную щетку и кружку с водой, вытирают руки полотенцем, причесывают, укутывают одеялом и подкладывают любимую плюшевую игрушку. И дети спокойно засыпали, как если бы лежали дома в своих кроватках. Сердце наполнялось трепетом при виде этих мирных сцен. Бельгийские и французские дети быстро привыкли к жизни в походных условиях. Однако их матери не уставали возмущаться, что Франческу, такую крошку, таскают в бомбоубежище.
Однажды Катрин явилась ко мне вся в слезах. По ее словам, она знала истинную причину, по которой их с Франческой не желают видеть в бомбоубежище. Это все потому, что девочка незаконнорожденная и те женщины считают, что такому ребенку не место рядом с их детьми. Мне эти домыслы казались нелепыми, но для Катрин все это имело смысл. Я видела, что она чувствует себя глубоко несчастной. Иногда я задавалась вопросом, скучает ли Катрин по своему жениху и беспокоится ли о его судьбе. Но молодая женщина заявила, что он ее больше не интересует. Все, чего она хочет, – поскорее поступить в одно из подразделений Женской добровольческой службы. Среди моих подопечных было несколько бельгийских и французских девушек, которые родились в Британии во время Первой мировой войны, когда их матери прибыли сюда в качестве беженцев. Трое из них поступили в Женский территориальный корпус. Катрин намеревалась сделать то же. Она испытывала благодарность к стране, некогда приютившей ее мать, а теперь их с дочерью. Катрин мечтала научиться прыгать с парашютом, обращаться с оружием и делать другие опасные вещи, которые делают солдаты. Отчасти это желание объяснялось ненавистью к фашистам, убившим многих ее соотечественников, в том числе Матильду. Катрин до сих пор не могла забыть школьную подругу, обезглавленное тело которой осталось лежать в придорожной канаве.
Благодаря стараниям одного из членов правительства Бельгии, перебравшегося в Лондон, Катрин и малышку собирались отправить в приют для матерей с маленькими детьми. Приют находился в сельской местности в глубине страны. Нам сказали, что живущие там женщины также обязаны помогать в работе приюта. Катрин эта идея не казалась заманчивой. Она не хотела покидать столицу, утверждая, что ей нравится жить в Лондоне.
Сюзанна считала, что Франческу пора крестить. Из-за болезни Катрин церемония откладывалась. Наконец время пришло. Сюзанна взяла хлопоты на себя, она договорилась со знакомым священником католической церкви, которую посещали большинство французских и бельгийских беженцев. Здание церкви пострадало от бомбежки, но дыру в крыше залатали гудроном, и службы продолжились. Нам хотелось сделать для Франчески крестильный наряд, но найти муслин и кружева оказалось непросто. Тогда миссис Фрит взяла одну из москитных сеток, которые я когда-то привезла из Индии, хорошенько выстирала ее, а Катрин сшила из сетки красивую белую рубашечку. День, на который была назначена церемония, выдался холодным и пасмурным, в результате Франческа отправилась на крещение, завернутая в мою белую меховую накидку. Надо признать, малышка в ней выглядела великолепно. Крестным был молодой человек из бельгийской общины, а я стала крестной матерью Франчески. Мы собрались вокруг купели, включая Сюзанну и мадам Р. с детьми, и отвечали на положенные обрядом вопросы священника, обещая воспитывать девочку в вере и любви. А затем всей компанией отправились ко мне в студию, где нас ждало праздничное угощение. Миссис Фрит приготовила торт с шоколадной глазурью и украсила комнату белыми цветами. Мисс Гитлер также получила нарядную белую ленточку на шею. Она расхаживала среди гостей, привлекая ничуть не меньше внимания, чем виновница торжества, которая вела себя безупречно, позволяя всем желающим понянчиться с ней и покачать на руках.
Потом настал наконец день, когда Франческа должна была отправиться в Вустершир в детский приют. Катрин ехала вместе с дочерью,
А три дня спустя Катрин вновь стояла на пороге моего дома! Ей не понравилось в приюте, несмотря на доброе отношение персонала и налаженный быт. Будущие мамы донимали Катрин вопросами, и ее это раздражало, как и сами женщины. Она оставила Франческу на попечении нянь, а сама вернулась в Лондон, чтобы осуществить свое заветное желание – поступить на военную службу. Ее комната в доме для беженцев была свободна, там все осталось без изменений, как в день отъезда, – пустая кровать в углу и свернутый матрас. Я позвонила в отдел мэрии, занимающийся делами беженцев, там сказали, что Катрин может занять свою прежнюю комнату, но поскольку она больше не ухаживает за ребенком, ей придется работать.
Но Катрин еще недостаточно окрепла после болезни. Доктор Пеннелл твердо заявила, что пока она не годится ни для какой работы и ей разумнее всего было бы оставаться в деревне, где хорошая еда и свежий воздух. Я не стала добавлять к заключению врача мои собственные увещевания насчет возвращения в Вустершир, прежде всего потому, что видела – уговаривать Катрин бесполезно. Есть женщины, у которых материнский инстинкт выражен слабо. Я лишь не понимаю, почему это считается неестественным. Возможно, в иной ситуации Катрин могла бы стать хорошей матерью, но жизнь и обстоятельства изменили ее. Катрин горела желанием работать на благо Британии, так же как моя подруга Марианна Дюкруа хотела сделать что-то полезное для оккупированной Франции. Марианна обучалась за городом для работы, которая, насколько я поняла, была совершенно секретной. Она пару раз писала мне и однажды приехала в Лондон навестить нас. Марианна был одета в форму организации «Свободная Франция» [64] , которую носили все последователи генерала де Голля. При виде моей подруги в военной форме патриотическое рвение Катрин разгорелось с новой силой. Однако здоровье не позволяло ей поступить на службу. Доктор Пеннелл заметила, что она только все испортит, если попытается поступить в армию прямо сейчас и не пройдет чрезвычайно строгую медицинскую комиссию. А вот через полгода, когда полностью восстановится, у нее появится реальный шанс осуществить свою мечту.
64
Патриотическое движение французов за освобождение Франции от нацистской Германии, действовало в 1940–1943 годах. Руководил организацией генерал Шарль де Голль из штаб-квартиры, расположенной в Лондоне.
В первый же день, когда Катрин водворилась на прежнем месте, я зашла проведать ее. Сирены воздушной тревоги в тот вечер завыли позже обычного. Порой мы надеялись, что они не завоют вовсе, поскольку у нас уже было несколько спокойных ночей, прошедших без бомбежек. Первая такая ночь выпала на 3 ноября. Войдя в комнату, я обнаружила Катрин, сидящую у огня, она сложила руки на коленях и пристально уставилась в одну точку. В углу комнаты стояла опустевшая колыбель, а рядом – ванночка, в которой купали Франческу. Вид у Катрин был потерянный и несчастный. От одного взгляда на нее у меня заныло сердце. Я подошла, крепко обняла молодую женщину за плечи и прижала к себе. Внезапно она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
– Ты скучаешь по Франческе? – спросила я.
Катрин молча кивнула и зарыдала еще сильнее. Но когда я предложила ей вернуться в Вустершир, отчаянно замотала головой.
– Нет, там мне не место. У меня есть другая работа, здесь. Я должна!
Однажды вечером, когда у нас собрались гости, неожиданно нагрянули несколько бельгийских женщин из дома на Тедуорт-сквер. Охваченные страшным волнением, они сообщили, что почти у всех обитателей приюта появились большие красные пятна на руках, на ногах и по всему телу. Женщины закатали рукава и продемонстрировали сыпь. Я никогда не видела ничего подобного. Надо ли говорить, что речь шла о том доме, где жил Великан, и что именно он пострадал больше остальных.
Явившиеся с дурной вестью гонцы наблюдали за мной с выжидательным интересом. Две из них были сестрами, чьи мужья остались в Бельгии, обе прибыли в Англию с маленькими дочерями. Мне ничего не оставалось делать, как только отправиться вместе с ними обратно на Тедуорт-сквер.
Хотя эти двое были сестрами – а возможно, именно поэтому, – всю дорогу они не переставали ссориться. К тому же у дочери одной из них все тело оказалось усыпано красными шишками, а у второго ребенка кожа была совершенно чистой. Этот факт стал причиной новой вспышки ожесточенных препирательств. Мать заболевшей девочки уперла руки в бока и с вызывающей улыбкой уставилась на меня: