Блиц-концерт в Челси

Фавьелл Фрэнсис

«Слоун-Сквер» представляла собой мрачную фантасмагорию: на месте недавно построенной станции метро образовалась глубокая воронка, по обе стороны которой вздымались вверх два пылающих факела: упавшая бомба повредила газопровод. Спасатели что-то кричали мне, когда я попыталась проскочить через площадь к центральному входу «Ройял Корт». Они уже начали вытаскивать из-под завалов убитых и раненых. Тех, кто нуждался в неотложной помощи, несли в вестибюль отеля.

Доктор Филлипс и миссис Филлипс возглавляли мобильную медицинскую бригаду. Управляющий мистер Уайльд и служащие отеля были на высоте. Полотенца, полотняные салфетки, одеяла и коврики появлялись в холле мгновенно, как только доставляли очередного пострадавшего. Нам вновь приходилось делать страшную и ужасающе грязную работу. Во-первых, сразу стало понятно, что на поиск тел уйдет вся ночь, но, вероятнее всего, потребуется гораздо больше времени.

Бомба упала в тот момент, когда поезд отходил от платформы. Последний вагон разнесло вдребезги, остальной состав отбросило взрывной волной почти до следующей станции «Южный Кенсингтон». Трудно подобрать слова, чтобы описать то, что происходит при прямом попадании снаряда: плоть разрывает так, что опознать людей практически невозможно. Кровавые ошметки складывали на носилки и отправляли в морг, чтобы потом попытаться собрать тела. Отряд спасателей Джорджа Эванса работал на станции. Позже он рассказывал, что больше всего жертв было среди служащих метрополитена, которые в момент взрыва находились в кафетерии «Слоун-Сквер»: погибли шестнадцать мужчин, одна женщина-кондуктор и две продавщицы. Трагедия случилась во вторник, к субботе спасатели подняли на поверхность тридцать восемь носилок с изуродованными трупами, но, по словам Джорджа Эванса, еще семнадцать человек оставались ненайденными. И никто не пересчитывал количество жестяных бачков с тем, что мы называли «фрагментами тел». Разрушенная станция буквально утопала в крови; для того чтобы очистить ее, потребовалось два галлона дезинфицирующего раствора. От женщины-кондуктора не осталось вообще ничего, лишь по небольшому фрагменту плоти удалось определить, что это именно она.

Пока мы оказывали первую помощь пострадавшим, а затем грузили их в машины скорой, я не раз вспоминала слова доктора, который рассказывал нам о своем опыте, полученном на войне в Испании. В отеле мы использовали все, что было под рукой, для того чтобы остановить кровотечение и промыть раны. Ни о какой стерильности и речи не шло. Но наш мобильный отряд и присоединившиеся к нам служащие отеля потрудились на славу. После того как работа была окончена и мистер Уайльд угостил всех нас щедрой порцией спиртного, мы разошлись по домам. Я возвращалась совершенно измотанная, больше всего на свете мечтая поскорее забраться в горячую ванну. Вся моя одежда была в грязи и в крови, словно я сама побывала в эпицентре взрыва. Раненые, поступавшие к нам на пост, всегда были покрыты толстой коркой грязи. Прежде чем оценить серьезность их травм, людей следовало бы хорошенько отмыть под душем, но именно этого ни один пункт медицинской помощи не мог сделать. Мы пользовались марлевыми тампонами и тазами с водой. Что касается одежды – ее чаще всего приходилось выбрасывать. Разорвавшийся снаряд оставлял после себя характерный химический запах, настолько едкий и такой стойкий, что от него невозможно было избавиться – казалось, он застревал в ноздрях и преследовал повсюду. То же относилось и к запаху старой штукатурки, деревянной трухи и жирной копоти – аромат цивилизации, который не может стереть время.

На «Слоун-Сквер» ужасно воняло газом. Дома вокруг площади были повреждены, мостовая усыпана осколками кирпича и стекла. И лишь суперсовременное здание универмага «Питер Джонс и партнеры» горделиво возвышалось среди всеобщего хаоса, целехонькое, без единого разбитого окна. Объяснялось это тем, что основной удар пришелся по станции метро, а после того как она обрушилась, взрывная волна пошла по тоннелю. Мистер Уайльд подтвердил, что в ресторане удар тоже показался несильным, в первый момент они даже не поняли, что бомба упала настолько близко, а крики людей под массивными завалами были почти не слышны.

После трагедии на «Слоун-Сквер» больница вновь обратилась с призывом к волонтерам, готовым поработать в морге: предстояло собирать по частям тела многих и многих погибших. Среди откликнувшихся была одна женщина, местная жительница, которая великолепно справлялась с этой весьма нелегкой задачей. Я живо помню ее лицо, а вот имя, к сожалению, вылетело из головы. Она не была медсестрой – нас специально обучали, как подготовить тело погибшего к похоронам, – но эта удивительная женщина говорила, что пришла в морг, желая таким образом отдать дань памяти тем отважным работникам метрополитена, которые в течение всего «Блица» самоотверженно выполняли свои обязанности и погибли, находясь на службе.

Я к тому времени уже привыкла работать с трупами, хотя никогда не переставала испытывать отвращение к тому, чем приходилось заниматься, а само занятие ничуть не утратило своей зловещей мрачности. Дежурные отрядов гражданской обороны также ненавидели возиться с мертвыми телами, однако это входило в их повседневные обязанности – после каждого налета им приходилось собирать по кусочкам погибших

мужчин и женщин. Как рассказывали дежурные, полиция никогда не помогала, просто перенести убитого – и то никто не хотел. Конни столкнулась с этим, когда однажды ей нужно было передвинуть лежавший на пороге дома труп мужчины. Его проткнуло насквозь ножкой стула. У Конни не хватало сил, чтобы в одиночку оттащить тяжелое тело, а двое стоявших неподалеку полицейских категорически отказались помогать ей. В результате, когда родные погибшего выбирались из поврежденного дома, им приходилось переступать через пригвожденный к стулу изуродованный труп. Слушая Конни, я подумала, что некоторые мертвецы менее неприятны, чем пьяные, с которыми дежурным по бомбоубежищам порой приходилось иметь дело.

В воскресенье у нас обедал Рок Карлинг, а затем мы, как обычно, отправились на прогулку в Баттерси-парк. Рокки интересовало все, что я могла рассказать о происшествии на «Слоун-Сквер». Я сказала, что после нашего последнего разговора, в котором он поддержал меня, мне стало намного легче справляться, когда приходится сталкиваться с массовой гибелью людей. В свою очередь Рокки рассказал мне о некоторых своих поездках, связанных с работой в качестве консультанта управления гражданской обороны и министерства здравоохранения. Собачий остров [71] сильно пострадал в результате сильнейших пожаров в доках, а вскоре после этого Рокки отправился туда инспектировать посты первой медицинской помощи. Одним из них заведовала крупная пожилая дама из Ист-Энда. Рокки был потрясен, в каком идеальном порядке она содержала вверенное ей хозяйство.

71

Район Лондонского Ист-Энда, представляет собой полуостров, который с востока, юга и запада окружен Темзой; зона бывших портовых доков, известная как Доклендс.

– Послушайте, – сказал он, – при желании я всегда могу найти, к чему придраться. Уверен, хирургические иглы у вас недостаточно острые.

– Можете взглянуть, – с невозмутимым видом заявила она.

Это были самые острые хирургические иглы, какие ему когда-либо доводилось видеть. Рокки спросил, каким образом ей это удается.

– У меня есть знакомый часовщик, – сказал женщина.

Идея пришлась Рокки по душе, он поделился ею с коллегами, с тех пор по всей стране заточку хирургических игл стали поручать часовщикам.

Некоторые открытия, сделанные Рокки во время его инспекционных поездок, поражали воображение. К примеру, на одной из военных верфей он обнаружил склад боеприпасов, расположившийся рядом с дровяным складом, а в другом месте – ничем не защищенный ангар, в котором хранились баллоны с боевыми отравляющими веществами. Угоди туда немецкая бомба – и облако ядовитого газа накроет всю страну. Или выяснилось, что при создании маскировочной дымовой завесы сжигают груды старых автомобильных покрышек, причем делалось это прямо возле городского водохранилища.

Ричард часто сопровождал Рока Карлинга и полковника Бейтмана в инспекционных поездках, в том числе при посещении постов первой медицинской помощи и моргов. Рокки не раз со вздохом признавался, что устал постоянно видеть изуродованные тела погибших, и сожалел, что, умирая, мы не рассыпаемся в прах, как об этом говорится в молитве погребального обряда: «Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху», чтобы потом нашим ближним не приходилось иметь дело с разлагающейся плотью.

Рокки нравилось беседовать со мной о живописи и художниках. Я давно отметила, что во многих странах мира врачи являются едва ли не самыми преданными ценителями искусства. Когда-то самый первый заказ я получила от молодого хирурга, жена которого хотела иметь портрет мужа, облаченного в академическую мантию, вскоре после того, как он получил ученую степень. Я написала портрет доктора, а он заплатил за него в рассрочку.

С наступлением зимы темнеть стало рано, к тому же внезапно резко похолодало, теперь ежевечернее путешествие в бомбоубежище превратилось в настоящую пытку. Многие оставляли свои постельные принадлежности прямо там, на нарах, но вещи быстро отсыревали. К тому же дежурные не всегда имели возможность находиться в убежище в течение всего дня, зато всегда находились нечистые на руку люди, готовые украсть одеяла и подушки, чтобы затем перепродать на черном рынке. Так же вели себя мародеры, которые копошились в развалинах домов, притом что даже хозяевам разбомбленных квартир запрещено было уносить свое имущество. Иногда брошенные под дождем вещи буквально взывали о том, чтобы их подобрали. Нередко можно было видеть, как в глухих переулках, вдали от глаз случайных прохожих, они неделя за неделей лежат под открытым небом.