BLOGS
Шрифт:
– А памятник матросу помните?
– с надеждой смотрю в глаза рябого. Даже подпорченный глаз выразителен. Здоровяк все больше заводится нашей беседой. Из-за занавесок и коробок в глубине помещения с любопытством выглядывает Халя.
– Если вы со Слободки, то должны помнить... Или, может, рассказывал кто. Не могли же все забыть...
– О! И тот памятник вы знаете?!! Я вам скажу... ну, я вам скажу...
– он берет меня под локоть, как бы приглашая подойти прямо к месту.
– Я плохо помню. Может, даже мне кажется, что я помню, но на само деле не помню - то просто отец рассказывал... Мой отец того матроса нашёл. Не поверишь... (Вадим почему-то переходит на «ты». Наверное, из-за гордости за отца, а, может, из-за желания о важном по-братски просто рассказать,
– Тогда минный тральщик подорвался... Шесть человек погибло. Редкий случай, но всех шестерых из воды подняли, -перехватываю я Вадима. Он, конечно же, понял, что напоролся на какого-то «странного дядьку», что его собеседник с сыном тут не просто так. Даже слегка заулыбался, весь включился.
– Дольше всех потерянным считался этот, шестой. И думали, что он и есть с тральщика... Но это был неизвестный матрос. Ниоткуда. Потому что водолазы осенью того же сорок пятого нашли настоящего шестого под водой, прижатого рамой радиорубки... А тот дядя Ваня, солдат на костылях - это мой отец... И прибежали пацаны к дяде Ване. «Там матрос убитый!» Так?
Вадим аж ладонями по ляжкам хлопнул. Потом темпераментно поднял руки к небу:
– О! Во, бля! Так не бывает! Я ж знал вашего отца... Я маленький ещё был, а дядя Ваня приехал в Бердянск и тут своих знакомых обходил. Наверно, это примерно 82-й год был, может, 81-й... Они с моим отцом вино пили сидели. Вспоминали всё... Ну ты гля!.. Надо же!.. А вы откуда? С Севера... понятно... Значит, на родину батьки?
– Вадим опять незаметно соскочил на «вы».
– Да, была тут могила неизвестного матроса... Дядя Ваня тогда сказал пацанам: бегите в комендатуру...
– ...она на вокзале в сорок пятом была...
– ...Да ...Приехали солдаты, милиция. И решили прямо здесь захоронить. Фотографировали. Но всё было по-военному просто. Решили и решили... Та... И уехали. А пацаны с дядей Ваней матроса того сами и хоронили.
Когда в 80-х дядя Ваня приезжал, тогда тут уже Ленин стоял. Матроса-то торжественно перезахоронили на какой-то юбилей Победы. Кажется, в городскую мохилу... мемориал у нас есть... Так рассказывали...
Мы ходим у серенького дома культуры, млеем от жары и удивляемся такой странной встрече «внуков войны». Мой сын Фаддей слышит историю про могилу матроса уже не в первый раз, но вот такая встреча с ещё одним свидетелем послевоенной молодости его деда, конечно, будоражит воображение и чувства вообще.
Возвращаемся к палестинскому флагу и с удовольствием смотрим на удивлённые физиономии девиц-барменш. И той, что звала Халю, и на саму Халю...
– Та не заморачивайтесь... правда... я насчёт флага того... Пацаны повесили, пацаны и снимут...
Вадим даже при нас барменшам сказал, чтоб передали какому-то Витьку - «нехай прапор сдерёт... тоже нашёл флагшток на антенне... ума нема, чи шо?»
...Мы в Бердянске после той встречи отдыхали ещё около десяти дней. Ходили, конечно, на пляж. Ели шашлыки и чебуреки. И на Слободке были, там, где когда-то стояла саманная рыбачья хатка, где жил мой отец в 45-м... Палестинский флаг Вадим и его «витьки» так и не сняли. Забыли. Да и ладно...
2012 год
ОДНАЖДЫ В РОССИИ
СМС-ка пришла в самый разгар тренинга. В шумном зале «Ренова-центра», заполненном полутора тысячью предпринимателей, писк моего телефона никто не услышал. Текст: «Полчаса назад Колю Фролова застрелили на мосту у Бурумбайки. Стрелял Витя Чакин. Сам тоже застрелился».
...За год до события мы с Фроловым прощались, проиграв выборы в Законодательное Собрание Челябинской области. Он шёл кандидатом в депутаты, а я был тем самым политтехноло-гом, который на ходу ломал его кампанию и выстраивал новую. Потому что в их Троицке - городке, затерявшемся в степях на границе с Казахстаном, - представление о социологии, о предвыборном штабе и о рекламе вообще имели весьма смутное. Смутными были сами настроения, скрытые за глухими заборами казачьего когда-то городка с его людьми, имеющими пристрастие к чёрным сумрачным одеждам, отчуждённостью друг от друга по вероисповеданию - маячили две мечети и три православных храма - по достатку и по грехам гражданской войны. Её, гражданскую, в этом, наверное, единственном городе России, помнили лучше, чем Великую Отечественную.
«Здесь, как на Кавказе, сто лет не срок», - предупредил меня свояк Николая Фролова. Я в этом убедился. На встречах в аудиториях какая-нибудь бабка из первого ряда могла вдруг спросить: «Коля, а это правда, что твоя родня - братан или ктой-то ишо - снёс на тракторе Цвилинга в Изобильном?» Спросит и замолчит. И не угадать Коле - отец этой бабки был расстрелян Цвилингом или дед был среди тех, кто покромсал отряд «еврейского красного комиссара» в 1919-м... А станичники слушают - братан или не братан Цвилинга снёс? Да как сам Коля к этому относится?
Так - к слову: действительно, родственник по мужу сестры в период ГКЧП в отчаянии сел на трактор, зацепил тросом памятник «герою» гражданской войны Цвилингу и стащил его с гранитного постамента в селе Изобильном. А «изобилием» на тот момент в селе был только уксус в магазинах и консервы морской капусты.
Коля Фролов вырос в казачьем городке тихим пацаном, которого собаки и рыбалка интересовали больше, чем весь остальной мир с космонавтами и рок-н-роллом. На Уе и Увель-ке, речушках, скользящих сквозь Троицк, он пропадал в любую свободную минуту. Ни родители, ни сестры не видели и видеть не могли, что он именно в рыбалке и всем, что связанно с рыбалкой, становился авторитетом среди пацанов и взрослых. Рыбак он был обычный, везло ему не больше, чем другим. Но он понял другое: за страсть люди готовы платить. И он зарабатывал первые «пионерские» деньги на искусственных мормышках и ладных удочках, на удобных куканах по три копейки за штуку и на том, что часто под рукой рыбаков под удачную рыбалку не было мешка или бечёвки. У «коммерсанта-Кольки» они были всегда. Николай Фролов предпринимателем стал именно тогда. «Деньги лежат в карманах людей, и люди не знают, куда их тратить. Почти все...» - говорил Фролов. Он же знал, куда их деть. В детстве просто покупал нужные вещи, а постарше он понял, что деньги лучше всего тратить... на деньги. И пусть рубли размножаются, как мальки карпа, и превращаются в золотые балыки проектов.
Когда сыпался СССР, и стреляли не только на больших и малых войнах по всей южной границе когда-то большой и дружной страны, тогда Фролов на Украине под местную «ата-манщину» и неразбериху тоже делал деньги. На консервах. Заводы по инерции работали, а сбыт рассыпался, как горох на сковородке. Машинами, контейнерами, вагонами и эшелонами Фролов погнал товар... К 1994 году он был крут, как турецкая сабля: денег было и на особняк и на машину. И брезжили уже идеи вывоза этих денег из-под сумасшедшей инфляции как в России, так и на Украине... На саблю, впрочем, Коля и нарвался. Через всю кисть правой руки у него остался шрам от перехваченного клинка украинских «братков», залезших грабить богатого москаля прямо «у хатЬ>. Только жена Николая Валентина, выскочившая со звоном битого стекла из окна второго этажа, и забрехавшие собаки заставили налётчиков бросить недорезанного «буржуя» истекать кровью и седлать мотоциклы. С грохотом и гиком они уехали. Уехал и Коля, бросил дом, гаражи и машины... Вывез только деньги, которые можно было вывезти или вогнать в длинные проекты...