BLOGS
Шрифт:
Она ушла, но не уехала из посёлка, недавно он видел её с бичами. Макс переживает, ругается, что-то пытается и мне, и себе объяснить.
– Ты для неё то же, что Бог для тебя. Всё ж, как всегда, Макс: делай что должно - и будь что будет, - отвечаю, не зная, как сказать о том, что Бог посещает нас, чтобы помочь, а не сломать спину.
Мы с ним созваниваемся иногда. Вот и недавно он звонил: «Григорюшка... Сегодня десять лет как Коля Менгель умер. Помнишь ведь Колю? Хороший был... Только вот он веру не смог уберечь. Потому и умер... Вот уже десять лет... Помяни его, Господи, во Царствии Твоём...»
Колю я встречал после той ночи часто. Дорожки наши пересекались: то я его увидел с беременной женой, мне показалось, что она была одной из девушек в квартире Макса, то он был в робе строителя-газовика. А потом он исчез. Оказалось, забрали его всё-таки в армию, несмотря на то, что в семье Менгелей уже был ребёнок. Исчез Николай года на четыре, а может, и поболее, а когда я снова его
Мы прилетели, разгружаемся. Даже не технику ещё разгружаем, а свои пожитки: палатки, ящики с едой и шмотками, -рассказывал, помню, Коля мне ту историю в уличном кафе, где присели мы на чаёк. Говорят, Коля попивал сильно, но я его пьяным не видел ни разу. Вот и здесь, в уличном кафе, он мог ведь взять пиво или водки, вчерашний перегарчик всё ж чувствовался, но он взял вместе со мной чай. Как и я, опустил два пакетика в один стаканчик, посмеиваясь: «Да, крепкий чай, чефирчик - это только с возрастом начинаешь понимать...» Ну, короче... А тут - раз, и стрельба начинается. Причём резко, с двух сторон. Дело ж в начале лета 1996-го было. Вроде всё под контролем, даже в Грозном тихо, бои где-то в горах... А уж Ханкала ведь, ну ё-моё, уж куда важнее, куда тыловее? И тут, значит, начинают шпарить по нам. И все сильнее и сильнее. Потом смотрю - фу-у-у-у - гранатомётная дура влетает -горит МТЛБэшка... Пули свистят, страшно, конечно. Наши огрызаются. Мы рассыпались, только мне с несколькими пацанами не очень-то повезло. Откуда-то сбоку загрохотали два крупняка... От них за бетонными блоками не спрячешься.
Я слушал, помню, с какой-то горечью и с непроходящим недоумением: вот четыре года назад, той ночью, с молитвой и вином я рассказывал им про Приднестровье, и казалось тогда и им, и мне, что войны, которые катятся по всему югу страны -это тупое недоразумение, что кровь на телеэкранах должна вот-вот закончится, а уж пацанов и девчонок, сидящих на весёлой ночной квартире нашего дома, войны уж точно не коснуться. Коснулись...
Но тут вдруг хлоп - и бетонный блок пополам. Прямо рядом со мной. Бац - второй кусок отлетает. Будто кто-то видит меня и вокруг обламывает прямо по контуру. Там двое технарей со мной было... у них роба серая такая, я их ещё за вертолётчиков сначала принял... На моих глазах кусок бетона отлетает и пуля парня складывает пополам... У второго нервы не выдерживают - он к нам, а у нас уже и прятаться негде. Прилип прямо ко мне. Орёт: «Суки, ну, суки же!.. Торгаши наши грёбаные. Ну почему у них такие винтовки есть, а у нас нет?! Какая-то падла продала... » Я там и думать тогда ни о чём не мог, а уж всерьёз слова парня точно не принял... Какие винтовки? Он что -думает, что это из винтовки фигачат? Чтоб бетонные блоки, как орехи, разлетались?! А парняга тот из-за пазухи крестик достал, целует его и крестится... не поверишь - я почему-то прямо тебя сразу вспомнил... Да. И слова твои вспомнил.
Чётко, будто громкую запись где-то в душе включили. Ты в молитве тогда ночью говорил: «Пусть минует их чаша сия горькая - хоронить друзей, да и врагов хоронить тоже...» Может, ещё потому летали позади нас подкидываемые пулями, чашки и баки со столов... Немного поодаль что-то вроде столовки под навесом было... Пули цокают по бетонке, и тарелки от рикошета аж взлетают... Куц, куц, куц... И сам я молиться стал. Точно фронтовики говорили: под бомбёжкой атеистов нет.
Так вот, Григорий Иванович, шуганули там боевиков, десан-тура и ребята какие-то, - отбились, конечно... А я вдруг узнаю, что нас молотили и вправду винтовкой. Ты знал, что есть такая винтовка? «Взломщик» называется. Нет? Не встречалась? Блин... вот зараза. Её большой партией не выпускали, она чуть ли не экспериментальной была... Говорят, что патрон 12,7 на базе ДШК... Короче, был я там три ночи и четыре дня и, как эти винтовки попадают к боевикам, узнал от и до... И что потом бывает: каждый день из Ханкалы вертолёты с двухсотыми уходили. Ярмарка смерти... Одна б... продаёт и зарабатывает, другая сволочь на похоронах бизнес делает, а в это время -«Голосуй или проиграешь!».
Я тоже так думал. Но только несколько минут. Может, даже не минут, а секунд...
– говорю я Коле о том, что когда-то время нашей молитвы осталось для него за кадром. О том, как мы с другом сдавали оружие и вдруг открылся космос, рациональный, сухой и нейтральный, как сейчас лицо самого Коли и шершавые его щеки, глаза шершавые. Только боль где-то там, на глубине его рассказа была не сухая, а кровоточащая...
– Но Его не было бы, если бы не было наших мыслей о Нём. А они есть, Коля... Ты понимаешь, в чём дело? Сам факт наших мыслей о Нём, само различение Добра и Зла есть подтверждение Его. Ведь если бы Его не было, мы б всё происходящее считали нормальным, обычным... Что и было до Христа, что и было до умов античности, узнавших однажды Неведомого Бога... Во всяком случае, так они, язычники, даже на памятниках своих писали - «Неведомому Богу». Только не понимали, что это и есть Бог, а остальное - истуканы...
– Я молюсь. Но нет ответа, - тихо произносит Коля.
– Я - ответ...
Коля не услышал. Он умер через несколько лет. Но каждый раз, когда мы с ним встречались, он рассказывал мне одну и ту же историю... Это было как дежавю: «У второго нервы не выдерживают - он к нам, а у нас уже и прятаться негде. Прилип прямо ко мне. Орёт: «Суки, ну, суки же!.. Торгаши наши грёбаные. Ну почему у них такие винтовки есть, а у нас нет?! Какая-то падла продала...» Я там и думать тогда ни о чем не мог, а уж всерьёз слова парня принять-то и вовсе... Какие винтовки? Он что - думает, что это из винтовки фигачат? Чтоб бетонные блоки, как орехи, разлетались?! А парняга тот из-за пазухи крестик достал, целует его и крестится... не поверишь -я почему-то прямо тебя сразу вспомнил... Да. И слова твои вспомнил. Чётко, будто громкую запись где-то в душе включили. Ты в молитве тогда ночью говорил: «Пусть минует их чаша сия горькая, хоронить друзей, да и врагов хоронить тоже...» Может, ещё потому летали позади нас, подкидываемые пулями, чашки и баки со столов... Немного поодаль что-то вроде столовки под навесом было... Пули цокают по бетонке и тарелки от рикошета аж взлетают... Куц, куц, куц... И сам я молиться стал. Точно фронтовики говорили: «под бомбёжкой атеистов нет... » И потом опять старая песня, что Бога нет. Мне казалось, что он просит меня помочь ему возродить веру... а была ли она у него? Я каждый раз снова пытаюсь докричаться до Коли. Он говорит, что молится. Верю. Но между ним и Богом что-то стоит непрощённое. Предательство? Или он сам, некий «особый опыт, особое Я»? И прыгали у него перед глазами чашки... Несколько лет чашки прыгали, а до чаши так и не дошёл...
Десять лет, как Коля умер... Уже десять лет. Со своей заци-кленностью на предательствах он ходил меньше, получается, что лет шесть. Пьяным я его не видел, но говорили, что он сильно попивает, что и с женой там что-то совсем разладилось. Может, тоже на почве подозрительности, неверия. от неверия себе устаёт любой человек. Устала и Колина жена, устал и сам Коля...
Может, я чего-то я не смог ему объяснить. что обретение веры - не хэппи-энд, как и свадьба, как присяга, как любой верный шаг, который не переносит тебя в Царствие Небесное, а открывает путь, которым потом очень трудно идти.
...Часто вспоминаю этих пацанов. Поминаю - одного за упокой, другого за здравие. Но чаще просто вспоминаю. И себя -даже уже вывалянного, истрёпанного и имеющего не простой опыт - всё равно пацан. Вот когда-то белой бессонной ночью один пацан идёт утихомиривать других разгулявшихся пацанов, а их всех вместе утихомиривает Бог, давая возможность молиться и мыслить о жизни, видеть её или хотя бы учиться видеть. Всё остальное - вопрос веры и любви, любви и веры. Попробуй их из жизни убрать. Тогда ад и выдумывать не надо.
2013 год
САПЕР
Маленький деревянный храм в посёлке, прилепившемся к довольно большому городу. Когда-то это был посёлок лесников, теперь его называют «маргинальным». Ночь, как с картинки, - мягкий снег валит густо, морозца почти нет. Тепло, бело и сказочно.
Народ в храме почти весь свой, знакомый друг другу. Но всё-таки есть немало и совсем неизвестных лиц. Батюшки исповедуют, идёт вечерняя служба. Дело к полуночи... В храм заваливает куча народу. Довольно деликатно заваливает, не шумно, как это бывало тогда, когда храмы только открывались, но всё равно создают у входа суету. Особенно цыгане, пришедшие, видимо, целыми семьями и кланами. Но молодцы -ведут себя хоть и бестолково, но с благоговением: считают очень важным «поставить свечечку», протолкаться до распятия и до амвона, а потом так же, с благоговейными лицами, откуролесить и отмять ровный строй прихожан на пути обратно к двери. Пара накрашенных девиц и пара странноватых местных тётек, тоже накрашенных, «ставят свечечку» не менее активно, чем цыгане. И вот уходят. Почти все цыгане и накрашенные тёти.