BLOGS
Шрифт:
Далее иеромонах Раис повёл нас к мощам святых: здесь, в монастыре, хранятся мощи святого Юстиса (умер в 1928 году) -исихаста-молчальника, который, судя по непрямому пересказу нашего гида Мины, принял перед смертью ещё и подвиг юродства. Нас здесь помазали елеем, благословили, а имя второго святого, архиепископа коптской церкви 19-го века я, к сожалению, не запомнил. Здесь есть престол Архангела Михаила.
Нас кормили монастырским тёплым хлебом, и мы ели его так, будто проголодались на страшной каторжной работе.
По дороге к воротам мы видим арабские семьи, которые выходят из монастырских закоулков, в дверях построек их провожают невидимые нами до этого монахи, благословляют отцов семейств и детей. По дороге Мина что-то
Когда Раис прощался с нами у ворот, он рассказал ещё одну примечательность этого монастыря.
– Эти ворота прорублены лишь в 1929 году, до этого людей поднимали вот в этот люк над вашими головами. Подходил человек к стене, кричал, звонил в колокол, дёргая вот за эту верёвочку, и если монахи узнавали, что человек пришёл с миром, то его поднимали. Такая вот была простая защита и суровая жизнь. Всего одно поколение назад.
В небольшом поселении через дорогу от монастыря тоже есть церковная лавка, в которой мы набрали уже чисто христианские сувениры, купили монастырского вина. Я пытался торговаться, как это принято везде в арабском мире. И тут были реакции, которые я тоже сначала неправильно понял. На меня смотрели и не понимали - как это я хочу дешевле, чем сказано и написано? Здесь всё стоит столько, сколько написано. В посёлке живут христиане. Это совсем другой характер людей. Они не делают барыши, они не живут шопингом и «наваром» от туристов. Они по своей «торговой психологии» точно такие же, как в сельпо где-нибудь в Коряжме или Усть-Куломе. Они даже немного с грустью смотрели на меня. А я, уже в окно автобуса, печально смотрел на них и на монастырь, который не сразу услышал и понял. Не открыл сердце своими подозрениями, не услышал духа живого, и только в конце Господь будто открыл духовное зрение, и увиделось всё естественно и просто. Вот это - для туриста, вот это для фотографий внешний вид, а вот тут посмотри - хлеб насущный, такие же «русские огородики» под пальмами, как и в твоём родном Княжпогосте, вот тебе святые, их могилы и башни. Вот четвёртый век, вот 17-й, вот 21-й. И вечный старец Раис с печальными глазами и неведомым возрастом. Он как-то перед расставанием даже горемычно махнул на меня рукой. Наверно, чуял: этот русский, как Фома неверующий, всё ходит с кривой улыбкой и корчит из себя шибко понимающего.
Досада осталась в моём сердце по сегодняшний день. Досада на себя. Святогорцы на Святом Афоне учили: «Лучше ошибаться, чем не доверять». Я забыл, что «лучше». А ведь так и есть. Ошибка - она, в любом случае, целостна для души, даже если отдаётся печальным уроком. Недоверие же - это ежесекундное разрушение и неспокойствие сердца. Вот это я и «заработал» в монастыре святого Антония. Поклон тебе, монастырь. Научил.
Мы едем от монастыря святого Антония к монастырю святого Павла за шестьдесят вёрст. Когда-то этот путь Антоний Великий проделал по пустыне пешком. Место это - граница ливийской пустыни и Большой пустыни Красного моря.
Когда святому Антонию было уже более девяноста лет, молился он, славил Бога, радуясь тому, что удалось наладить монастырскую жизнь, и благодарил Бога за то, что дал Он ему жизнь необычную начинателя монашеского дела. Но тут пришёл к нему ангел и сказал: «А ты не первый.» «Ка-ак?
– удивился Антоний.
– Я же за девяносто лет не слышал и не встречал здесь никого, кто был до меня.». И тогда повёл его ангел в пустыню и привёл в укромное место, где вышел навстречу Антонию старец - борода до земли, одетый в паутину пальмовых волокон и листьев, чёрный от солнца и седой от молитв. Это был святой Павел. К этому моменту Антоний уже был готов увидеть нечто необычное, потому что ангел сказал: «Сейчас ты увидишь человека, ступни которого земля недостойна.»
Павел, или
Павел прожил в пустыне без малого сто лет. Они сидели и беседовали с Антонием, и тут Антоний увидел, как ворон принёс Павлу лепёшку. Чудо да и только. Но чудо было и дальше. Павел рассказал, что ворон носит ему уже шестьдесят с лишним лет пол-лепёшки, а он, грешный и слабоумный, понять не мог, что рядом появился кто-то, кто ест вторые пол-лепёшки (это он говорил об Антонии и появившейся монастырской братии - ведь они уже стояли в пустыне шестьдесят с лишним лет). Павел рассказывал о своей жизни, о помощи ему животных и птиц, о том, как приходят ангелы и как Бог зрит на землю всенощно и вседенно.
В день, когда они встретились, полную лепёшку ворон принёс впервые. Павел радовался встрече и ещё, видимо, по одной причине. Святой угодник встречу с себе подобным принял как знак Божий, что его путь на земле закончен. Святой Павел попросил Антония принести ему полотно, чтоб укрыть свою наготу. И, конечно, эта просьба была безвременной - оба они понимали, что просто так «шляться» по пустыне по шестьдесят вёрст - это не душеполезно. Наверно, подразумевалось, что как Бог даст. Но на обратном пути духом Антоний просветился и понял, что Павел не одежду попросил у него, а саван. Впервые за почти семьдесят лет своего монашества спешил девяностолетний Антоний туда и обратно. И уложился по меркам того пути и по своему возрасту очень быстро. Но не успел.
Когда он пришёл, то увидел картину, от которой упал: Павла хоронили.. .львы. И львы выли и плакали. «Слёзы человеческие катились из глаз бессловесных животных», - так говорится в Житии Павла. Антоний сам пал ниц от такого чуда и молился Богу.
Вот где меня Господь посетил и прибил уж окончательно -так это тут, у престола святого Павла, у плиты над могилой его. Без слов, среди людской толчеи и, в общем-то, не совсем благоговейного гомона паломников-туристов произошёл обратный процесс: «очима зрил и видел, ушима слышал и слышал.» (в псалме по грехам нашим «очима зриши и не виде-ши, ушима слышишь и не слышиши»).
Здесь, в храме святого Павла, тоже три престола. Самый древний, конечно, престол святого Павла: он построен в третьем веке, сам храм был построен ещё при жизни прямых учеников святого Антония. В храм надо спускаться на глубину примерно в два-три метра - так глубоко ушла земля (впрочем, возможно, я не всё услышал, возможно, так строились «от злых глаз» первые храмы). И вход был в другом месте. Тут вот было это самое «очима видел и видел». О том, что вход был в другом месте, нам скажут гораздо позже, а мне почему-то духом сразу открылось - вот он, древний ход: вот здесь ходили люди и вот здесь были великие стояния и моления. Второе чудо «видения» - это внятное, живое (совсем не фантазийное) понимание, что Павел лежит вон там: не прямо под гробницей, а чуть левее и глубже. И незримо стоит он тут же. Ну, может, не совсем правильно сказать, что стоит он тут, но дух его не у гробницы, а у престола - между престолом и гробницей. Как когда-то в святилище монастыря св.Пантелеймона на Святом Афоне, как у мощей Григория Паламы в Салониках, так и здесь у входа в алтарь святого Павла я стоял, молился, дышал и не мог настояться, не мог напиться, намолиться, не мог насытиться Правдой Жизни и Света. Какого-то невидимого, умом непонятного, но так всем нам, православным, известного.