Богатство идей. История экономической мысли

Ронкалья Алессандро

В общем, однако, исследователи экономических проблем стремятся быть рационалистами, как в смысле рассуждений о возможных последствиях различных видов поведения, формирования оценочных суждений о них путем определения их последствий, так и в смысле придания поведенческих канонов агентам, выступающим объектом их изучения.

Позвольте теперь обратиться ко второму вопросу, касающемуся последствий индивидуального поведения, мотивированного индивидуальными страстями и интересами. Как мы это увидим более подробно в следующем разделе, на этот вопрос был дан достаточно оптимистический ответ: при определенных условиях, а точнее, когда конструктивное направление задается взаимодействием между различными страстями и интересами, индивидуальные действия, не направленные напрямую на общественное благо, могут тем не менее иметь положительные для общества последствия.

Более того, сами социальные связи, которые развиваются между участниками рыночной экономики, играют цивилизующую роль в рамках концепции цивилизации, означающей способность сохранять некоторый моральный контроль над собственными страстями и интересами при выборе между альтернативными линиями поведения. В XVIII в. идея цивилизующей роли коммерции – идея doux commerce – преобладала над пессимистичным мнением о том, что коммерция оказывает деструктивное

влияние на социальные связи [156] .

156

Противопоставление «соперничающих интерпретаций рыночного общества как цивилизующего, деструктивного и слабого» было выдвинуто Хиршманом [Hirschman, 1982]. То, что Хиршман определяет как «тезис саморазрушения», иллюстрируется ссылками на Шумпетера и Хирша в XX в., Маркса и Энгельса в XIX в., а также на консервативную реакцию на Уолпола и правительство вигов, благоприятствовавших прогрессу рыночного общества 1830-х годов. В частности, «Фред Хирш подробно занимался тем, что он называл “истощающимся моральным оправданием” капитализма. Он доказывает, что рынок подтачивает моральные ценности, являющиеся его собственным необходимым обоснованием, ценности, которые, как теперь отмечают, были унаследованы от предшествовавших социо-экономических режимов, таких как феодальный строй» ([Ibid., p. 1466]; курсив оригинала). «Маркс и Энгельс много говорили о способах, которыми капитализм разъедает все традиционные ценности и институты, такие как любовь, семья и патриотизм. Все подвергается коммерциализации, все социальные связи разлагаются деньгами. Подобное восприятие у Маркса ни в коем случае не является оригинальным» [Ibid., p. 1467]. О Шумпетере см. подразд. 15.4 наст. изд.

Идея doux commerce была связана, среди прочего, «с идеей способного к совершенствованию социального порядка, [которая] возникает примерно в тоже самое время, что и идея непреднамеренных последствий человеческих действий и решений» [Hirschman, 1982, p. 1463]. Монтескье, Кондорсе, Пейн и многие другие обсуждали добродетели коммерции, за ними последовали Юм и Смит. Все они разделяли

Настоятельную идею о том, что общество, в котором рынок занимает центральное положение… не только будет производить значительно большее чистое богатство благодаря разделению труда и, как следствие, техническому прогрессу, но и породит… более «отшлифованный» человеческий тип – более честный, надежный, аккуратный и дисциплинированный, а также более дружелюбный и отзывчивый, всегда готовый найти пути решения конфликтов и золотую середину между различными вариантами. Такой тип, в свою очередь, значительно облегчит бесперебойную работу рынка [Ibid., p. 1465–1466] [157] .

157

Просвещение XVIII в. разделяло с гуманизмом XV в. оптимистический взгляд на человеческую природу, но заменило идею ее неизменности во все времена идеей способности к совершенствованию.

Таким образом, в XVIII в. в основном преобладала оптимистическая интерпретация пути, по которому следует общество, основанное на разделении труда и рынке. Подобные оптимистические воззрения были свойственны духу того времени, особенно культуре Просвещения и ее вере в триумф Разума. Однако идея прогрессирующего общества не основывалась, в качестве причинно-следственной связи, на надежде на распространение индивидуального поведения, все больше направляемого разумом и все меньше страстями. Напротив, причинная обусловленность работала в противоположном направлении, от экономического и социального прогресса, достигнутого обществом, движимым духом коммерции, а значит, индивидуалистической мотивацией, к большей культурной цивилизованности, при которой личные интересы не столько вытесняются, сколько надлежащим образом направляются в сторону коллективного прогресса.

4.4. Бернард де Мандевиль

Рожденный в семье врачей и сам ставший врачом, голландец Бернард де Мандевиль (1670–1733) был крещен в Роттердаме, учился там в Эразмовской гимназии, а затем в Лейденском университете, где получил в 1691 г. степень доктора медицины. Вскоре после этого он переехал в Лондон, где и прожил до своей смерти [158] .

Его первая публикация датируется 1703 г.: это английский перевод некоторых басен Лафонтена, к которым он добавил несколько собственных. В 1705 г. была анонимно опубликована небольшая поэма на нескольких страницах – «Ропщущий улей, или мошенники, ставшие честными». Данная поэма составляет основу его самого знаменитого труда: «Басня о пчелах, или пороки частных лиц – блага для общества» [Мандевиль, 2000], который появился под этим заглавием и с комментариями в прозе в 1714 г., а в 1723 г. вышел его расширенный вариант. За ее «нечестие» эта публикация была осуждена Большим жюри графства Мидлсекс; защита Мандевиля от этих обвинений была включена в последующие издания (1724, 1725, 1728, 1729, 1732 гг.). В 1728 г. была опубликована вторая часть этого труда, затем она переиздавалась в 1730 и 1733 гг. Начиная с нового издания 1733 г. обе части стали публиковаться вместе, как два тома одной и той же работы, затем они были переизданы в 1924 г. под критической редакцией Кэя [159] . Эта работа получила значительное распространение и породила жаркую дискуссию, в которой сам автор принимал участие посредством ряда расширенных изданий.

158

О жизни и трудах Мандевиля см.: [Kaye, 1924].

159

Среди прочих, менее значимых работ Мандевиля, мы можем упомянуть «Свободные мысли о религии», датированные 1720 г., и «Письмо к Диону», датированное 1732 г. О последнем см. предисловие Вайнера [Viner, 1953], критикующее интерпретацию Мандевиля как теоретика laissez faire – широко распространенную, хотя и со скудной филологической поддержкой.

Получив образование в культурной среде, которая была на то время одной из самых прогрессивных, в своем труде голландский доктор затрагивает темы, характерные для вольнодумной мысли XVII и XVIII столетий. Он

берется за проблему непримиримого столкновения между критерием ригоризма и критерием полезности при выборе человеческого поведения. Более конкретно полемика Мандевиля была направлена против Шефстбери – автора, которого также критиковал, и достаточно явно, Смит в своей «Теории нравственных чувств». Шефстбери отстаивал идею универсальной гармонии, которая объединяет Бога и Красоту [160] . По мнению Мандевиля, мы должны признать, что человек обычно управляется страстями и интересами, которые сосредоточены на нем самом, а не направлены – по крайней мере напрямую – на благо общества. Однако конечным результатом общества, в котором эгоистическое поведение преобладает, может быть коллективное благо: «частные пороки» могут обернуться «общественными добродетелями».

160

Такую интерпретацию см.: [Scribano, 1974]. Энтони Эшли Купер, третий граф Шефстбери (1671–1713), воспитанник Локка, член парламента с 1695 по 1699 г., под конец жизни поселившийся в Италии для поправления здоровья, был автором трех томов «Характеристик людей, нравов, мнений, времен» (1711), в которых он доказывал, что человек наделен врожденным «нравственным чувством», которое позволяет ему делать различие между правильным и неправильным. Фрэнсис Хатчесон, учитель Смита, о котором мы будем говорить ниже (подразд. 4.9), поддерживал Шефстбери против Мандевиля.

Тем не менее было бы упрощением, а на самом деле ошибкой, обобщать положения Мандевиля в широко известную формулу «частные пороки = общественные добродетели». Эгоистичное поведение, как он доказывает, может привести, но не обязательно приводит к коллективному благу. В действительности все это зависит от способности тех, кто находится у власти, играть на одновременном присутствии разных страстей у истоков человеческого действия, никогда не отвергая их, но корректируя в правильном направлении. «Пороки частных лиц при помощи умелого управления со стороны искусного политика могут быть превращены в блага для общества» [Mandeville, 1714, vol. 1, p. 369; Мандевиль, 2000, с. 243]. Таким образом, Мандевиля нельзя рассматривать просто как защитника порока (учитывая также, что порок понимался им не как антисоциальное поведение, а просто как преследование индивидуальной мотивации): он доказывал, что мы должны признать существование порока в реальной действительности, и только так мы сможем достичь положительных результатов.

Мандевиль противопоставлял традиционное общество, которое обычно имеет небольшие размеры, где каждый может видеть, что делают остальные, с коммерческим обществом, основанном на разделении труда и тем самым необходимо имеющим более широкий масштаб: сверх того, поскольку разделение труда благоприятствует техническому прогрессу, более обширное общество становится более богатым, чем оно могло бы быть. По мнению Мандевиля, именно первый тип общества был идеализирован моралистами, подобными Шефстбери, что породило их ошибочно оптимистические представления об обществе. У членов подобного общества, как утверждает Мандевиль,

…не будет ни искусств, ни наук, и мир будет сохраняться не дольше, чем позволят соседи; они должны быть бедны, невежественны и почти полностью лишены того, что мы называем жизненными удобствами, и все главные добродетели, вместе взятые, не обеспечат им даже сносной одежды или горшка каши. Ибо в этом состоянии ленивого покоя и глупой невинности раз не надо бояться больших пороков, то и нельзя ожидать сколько-нибудь значительных добродетелей. Человек только тогда прилагает усилия, когда его побуждают к этому его желания [Mandeville, 1714, vol. 1, p. 183–184; Мандевиль, 2000, с. 108].

В обширном торговом обществе, где поведение человека направляется индивидуалистической мотивацией, которая благоприятствует прогрессу благосостояния, обогащается сама человеческая личность и происходит ее гражданский рост.

Очевидно, что это означает необходимость наличия установленных заранее правил игры: как писал Вайнер, «дисциплина, налагаемая действующим правом, обеспечение которого осуществляется правительством, была существенно необходима, если преуспевающее и цветущее общество должно было возникнуть из действий сообществ индивидов, рьяно преследующих свои эгоистичные интересы» [Viner, 1953, p. 185]. Наряду с правом, образование и сам факт привычки к общественной жизни были важны, поскольку с их помощью различные страсти могли быть направлены на коллективное благо [161] . В некотором смысле взаимодействие хорошо сбалансированных страстей представляет собой определенного рода «невидимую руку», которая гарантирует прогресс общества, даже если он не является непосредственной целью индивидуальных действий. Эта невидимая рука не была тем не менее необходимым результатом индивидуальных действий: сама по себе она была сознательно сконструирована, являясь проявлением дарований тех, кто отвечает за управление обществом [162] .

161

Затрагивая другую тему, характерную для вольнодумной мысли, Мандевиль заметил изменчивость нравственных и сексуальных обычаев, а также религиозных и политических убеждений (как было подтверждено многочисленными описаниями путешествий в далекие земли – этот литературный жанр был широко распространен в то время). Это означало опровержение доминирующей идеи о том, что нравственные убеждения являются общими и присущими людям от рождения (consensus gentium). Поэтому определения справедливого и несправедливого являются плодами образования и жизни в обществе. См.: [Scribano, 1974, p. xx – xxi].

162

Такая точка зрения, несомненно, вовсе не была единичным явлением в истории экономической мысли: будучи взвешенной и благоразумной, она снова и снова выдвигалась разными авторами в разные эпохи. Например, она снова вернулась в виде концепции градуализма при переходе от плановой экономики к рыночной после падения Берлинской стены в 1989 г.; также еще в XVI в. она была явно выражена анонимным автором замечательного диалога, в котором доказывалось, что люди преследуют личные интересы, но это не должно наносить ущерба остальным, и обеспечение такого результата является подлинной проблемой политики: «Посредством этого вещь приносит человеку выгоду от продажи»; «они не должны приобретать выгоды от продаж посредством того, что может быть пагубно для других. Но как принудить к тому, чтобы [они] не делали этого, в этом суть» [Anonymous, 1549, p. 51–50].