Богатырь сентября
Шрифт:
– Меня не затопчешь! Я вот про какое дело подумала…
– Слушай, народ мой! – тем временем заговорил Гвидон, и крики стали стихать. – Вернулся я к вам, и теперь со мной Акритов меч, что любое порождение сил темных уничтожит…
– Ты знаешь, – Салтан подтянул Смарагду к себе, – как нам город обратно в белый свет переместить?
– Ты думай лучше, как вам самим переместиться. Эти все еще здесь поживут, не состарятся, а у тебя, царь-батюшка, иной счет идет: здесь час пойдет, а в Деметрий-граде – две недели, и недель тех понабежит…
– Не можем же мы этих всех тут оставить!
– Пока Кика в
– Где же ее теперь искать? И Тарха? Они небось с перепуга за три неба забрались!
– Прежде чем их искать, подумать надо, чем их истребить! Я вот что думаю: стрелы наши солнечные Кика уничтожить не могла, не по силам ей такое. Где-то спрятала…
Над городом вдруг разнесся гулкий звонкий удар. Смарагда вздрогнула и вцепилась в руку Салтана, вытаращив глаза. Гвидон прервал свою речь, оглянулся. Народ стал вертеть головами. А звук все длился, так долго, что показалось, он так и будет тянуться бесконечной серебряной нитью в небесах.
Постепенно истончаясь среди наступившей тишины, нить оборвалась, но тут же последовал новый удар. Над городом несся гул, одновременно глубокий и звонкий. После третьего удара четвертый последовал почти сразу, и они пошли часто, один за одним.
– Да это ж колокол церковный! – сообразил Салтан. – На службу, что ли, созывают? Только я таких колоколов не слышал никогда…
– Это в Георгиевом храме звонят! – закричала с хрустального крыльца Варвара, и ее услышали по всей площади. – А нем колокола-то не простые, серебряные!
Большой колокол отзвонил, вступила целая стая других, поменьше, еще звонче, начали вызванивать мелодию, сыпать невидимое серебро.
– Идем! – Гвидон кивнул отцу и сошел с крыльца. – Это нас призывают.
Они снова сели в седла и поехали назад, к оставленному храму с выбитой дверью. Колокола все звонили, к маленьким опять присоединился большой. По серому воздуху летели незримые серебряные волны, развеивая мрак, и каждый слышавший их, казалось, вдыхал этот звон вместе с воздухом, очищая душевное свое пространство. Звуки эти свежим ветром овевали лица, наполняя душу радостью. Колокола звонили то повыше, то пониже, будто состязаясь между собой, но вызванивая общую песню ликования, звали и подгоняли. Народ ускорял шаг, над толпой висело ожидание невиданного чуда. Впервые за невесть столько лет молчаливый и пустой храм Георгия-со-Змеем пробудился и звал к себе народ!
Все быстрее, быстрее – колокола будто пустились бегом. Вот и храм – его мощные беленые стены, арочные своды, шелом-купол, вырезанное слева от входа изображение длинного петлистого змея.
А перед храмом уже собралась особая толпа. Человек сорок стояли на коленях, истово молясь. Гвидон глянул на высокую колокольню: колокола плясали, двигались веревки, но никого не было видно.
Позади раздались испуганные крики, пробиваясь сквозь серебряный перезвон.
– Госпооодь Вседержитель! – охнул Салтан. – Гвидоша, ты посмотри на них!
Собравшиеся перед церковью были не простыми людьми. Да и вовсе не людьми. На шум толпы к Гвидону оборачивались свиные головы, сидящие на человеческих плечах. Кто-то был до пояса человек, а ниже – пес. У кого-то торчали из-под волос коровьи рога, у кого-то свешивались из-под одежды волчьи и лисьи хвосты.
– Это ж те самые! – Гвидон вспомнил
Завидев князя с солнцем на доспехе, уроды кинулись врассыпную. Гвидон поехал к храму. Двери не было, внутри свечи горели ярче прежнего. Гвидон сошел с коня, и тут все уроды, снова сбежавшись, повалились перед ним на колени.
– Прости нас, князь! – завыли они, и с человеческими голосами сплетались свиной визг, коровье мычание и песий лай. – Больше уж не будем бесчинства творить! Позволь нам в храм войти! Не покидай на вечную погибель!
– Я вам что, патриарх? – удивился Гвидон. – Сумеете – так входите. Если Господь вас допустит…
Но уроды расступались, не смея идти первыми. Звон малых колоколов разом умолк. Снова ударил большой колокол – гулким, медленным ударом. Последнее предупреждение – время вышло.
Гвидон и Салтан вошли в храм.
– И я, и я! – За ними ворвалась запыхавшаяся Варвара. – Меня-то возьмите, не пропадать же мне, горемычной…
Вслед за ней побежали уроды. Ошалело и с робостью ворочали звериными своими головами, падали на колени, расползались по углам.
Замер и обернулся тишиной последний гулкий удар серебряного колокола. И вдруг весь храм содрогнулся от мраморного пола до высокого золоченого купола. Уроды повалились на пол, пряча морды, Салтан ухватился за Гвидона.
Храм содрогнулся снова. Земля под ним загудела, будто возвращая впитанный недавний звон.
– Что это? – крикнул Салтан. – Опять проваливаемся?
– Что ты, царь-батюшка, против того! – радостно закричала сквозь гул Варвара. – В белый свет возвращаемся! Слава богу! Коли зазвонили Георгиевы колокола, значит, снято проклятье, выйдет храм провалившийся на прежнее место! И мы с ним!
Храм снова содрогнулся, задрожал часто. Гул усилился, оконный проем и оконца заволокла тьма.
– Стой! – охнул Салтан и быстро огляделся. – А Смарагда где? Куда наша рыжая подевалась? Смара! Отзовись!
И в этот миг старинный каменный храм Георгия-со-Змеем пришел в движение…
Глава 25
Царица Елена стояла на площадке белокаменной башни и смотрела на равнину внизу: впереди сжатые поля, слева еще зеленый лес, справа озеро Мутное, отливающее тусклым железом. На царице было широкое платье темно-синего, с фиолетовым отливом плотного шелка, расшитое серебристо-серыми цветами; только оплечье и опястья нижнего платья были более светлого, голубого шелка с жемчужным шитьем. Для такой молодой женщины – всего-то двадцать лет – этот цвет был слишком мрачным, он подошел бы скорее матери или даже бабке молодого царя, чем супруге в расцвете красоты. Но Елене это строгое платье шло: лицо ее, бледное и сурово-тревожное, казалось старше ее истинных лет. На ясном лбу между бровей прорезалась морщинка, углы рта опустились. Да и зрелище, открывшееся с башни, не радовало. Позади крепостного рва под стеной горелым полем лежал сожженный посад с торчащими печными трубами, а дальше, куда не доставали пушки со стены, насколько хватало глаз простирался воинский стан короля Зензевея. Если хорошо приглядеться, белел его собственный шатер – самый большой, с королевским стягом на верхушке.