Богдан Хмельницкий

Костомаров Николай Иванович

говорят одно, а без нас другое. Мы не побоимся говорить с королем о наших

вольностяхъ».

Литовские послы, менее других заинтересованные в вопросе о войске и войне,

обратили занятия сейма к другим делам, но 28-го ноября великопольские послы опять

подняли этот вопрос. Остророг, недавно защищавший короля против них, теперь

пристал к ним и требовал, чтобы было отправлено посольство в Турцию для уверения

падишаха, что Польша не думает нарушать

мира и чтобы вместе с тем были приняты

меры для укрощения Козаков, которые иначе станут беспокоить турецкия владения.

После долгих споров порешили отправиться к королю и предложить ему требования

немедленного распущения войска, уменьшения гвардии, удержания в повиновении

Речи-Посполитой Козаков и устройства совещания послов с сенаторами в отсутствии

короля. Все отправились к королю; маршал сейма Станкевич шел впереди с

написанными требованиями. Король, как кажется, не принял их. От его имени

Оссолинский сухо отвечал им так: «Универсал о распущенин войска уже послан; число

гвардии не означено законом и король будет держать столько, сколько понадобится; о

козаках король снесется с коронным гетманом, а разговора послов с сенаторами в

своем отсутствии король не позволитъ».

Это произвело напряженное волнение между послами по возвращении их в Избу;

находили нарушение свободы уже в том, что король дал ответ послам без участия

сената. Посол Коссаковский произнес: «пусть сейм не состоится; мы ни к чему не

приступим, пока не узнаем, что войско распущено». «Что же? если нам не позволят

совещаться с сенаторами в отсутствии короля, будем совещаться в его присутствии,»

сказал Хржонстовский. Но Корыцинский сделал такое предложение: «Не получив от

короля дозволения на разговор с сенатом, обратимся за этим дозволением к наместнику

короля, гнезненскому архиепископу». В Избе сделалось разногласие: ярые противники

короля ухватились сразу за предложение Корыцинского, но сейчас же нашлись и

королевские заступники,' которые указывали, что такой поступок будет оскорблением

для королевского достоинства. «Иное дело, если бы мы не ходили к королю, — говорил

Яблоновский, — тогда можно бы было обращаться к архиепископу, а теперь мы

подадим повод говорить, что

133

бунтуем против королевской власти». «Взять с собою избирательные условия (pacta

conventa), идти к примасу и жаловаться, что король нарушает ихъ», сказал

Понэнтовский. «А если и примас не дозволит разговора с сенатом!» сказал кто-то. —

Тогда,—сказал Остророг,—будущие века узнают о такой несправедливости». Но тот же

Остророг

после этой фразы сказал: «хорошо идти к примасу, но хорошо и просить

короля дозволить совещание с сенаторами в его присутствии, если он не хочет

допустить в отсутствии». Литовским послам, которые вообще говорили хладнокровнее,

удалось убедить коронных послов идти снова к королю с просьбою. «Я уверяю вас

честью,— сказал один из них, Над: — мы получим от короля самый милостивый

ответъ».

29-го ноября послы отправились к королю. Владислав теперь показал вполне свой

слабый характер: он на все поддался и даже на совещание послов с сенаторами,

которое, происходя в его отсутствии, имело вид недоверия к нему и суда над его

действиями. Канцлер королевским именем проговорил им речь с таким напыщенным

приступом: «Бог украсил правление его величества дивным триумфом. Он возложил на

главу его новый венец: после многих, одержанных им побед, Владислав предает себя во

власть и в руки своих подданныхъ». Объявив послам, что войско будет распущено, а

гвардия уменьшена, Оссолинский на счет совещания с сенаторами сказал: «король

хотел отклонить это совещание, потому что подобного не было прежде, а он желал

сохранить и оставить после себя РечьПосполитую в том порядке, в каком застал при

вступлении на престол. Если же этого совещания желают чины для рассмотрения

королевских дел, то он дозволяет. Что касается до Козаков, то это правда, что они

готовили чайки, но это делалось вот почему: в договоре с турками сказано, что они не

будут стоять заодно с буджацкими татарами, а турки преступали договор; поэтому

надобно было постращать их козаками; теперь же, в угождение вашей воле, будут

посланы приказания коронному гетману, чтобы козани перестали строить чайки и не

подавали повода к нарушению мира с Турциею. Одним словом, король исполнит все,

что только вам будет угодно».

Такой ответ естественно удовлетворил шляхетское самолюбие послов.

1-го декабря сенаторы известили, что они ожидают послов на совещание. Но тут

послы стали втупик. Оказалось, что они домогались того, о чем не дали себе отчета, на

чтб им это нужно. Одни говорили: «о чем нам теперь толковать, когда король во всем

уступил?» Другие возражали: «как можно отказаться от того, чего мы так усиленно

добивались?» «Да, может быть, над нами посмеются»,—говорили третьи. И так долго

они спорили, пока не пришел к ним один из сенаторов и не сказал, что сенат, долго их