Бородинское поле
Шрифт:
родными, несказанно милыми, волнующими сердце. И эти
могилы предков, и обелиски из камня и металла, что как
бессменные стражи - по всему полю...
Что-то терпкое, вяжущее подступило к горлу, защемило в
груди, и он поднялся. Мысленно произнес: "Прощай,
Бородинское поле! - и тут же поправил самого себя: - До
свидания". И на минуту прикрыл веками глаза. И именно в эту
минуту вся Россия вдруг показалась ему Бородинским полем.
Он
автоматчикам, чтобы следовали за ним, и широко зашагал к
зданию музея мимо дота, из амбразуры которого торчал ствол
тяжелого пулемета. На палевой стене полуразрушенного
здания углем головешки начертал: "Мы уходим. Но мы еще
вернемся!" Повторил вслух, с твердостью и убежденностью
глядя на своих спутников:
– Вернемся!
– и поставил второй восклицательный знак.
На НП возвращался снежной целиной, все еще
охваченный размышлениями об отходе. Он искал оправдания
себе, командарму, войскам. Перед глазами маячили белые
обелиски возле его наблюдательного пункта: 7-й пехотной
дивизии и 2-й конной батареи лейб-гвардии артиллерийской
бригады. И снова мысли обращались к истории. Тогда, в
далеком восемьсот двенадцатом, русские тоже оставили
Бородинское поле, но битву здесь не проиграли, а выиграли.
Несмотря на огромные потери. А они были очень велики,
потери, как русских, так и французов. Он знал потери своей
дивизии, они были чувствительны, даже очень. Но он видел и
потери врага: на белоснежной равнине среди берез и траншей
чернели сожженные, превращенные в груды металла
немецкие танки и бронетранспортеры, автомашины и
мотоциклы. Окоченевшие трупы солдат и офицеров густо
устилали поле битвы. Еще несколько таких Бородинских
полей, и что останется от армии Бока? Верно сказал старший
лейтенант Думчев: Москва им выйдет боком. А главное -
время. Мы выиграли его, такое бесценное, нужное нам как
воздух. Вспомнились слова командарма Говорова: для нас
сейчас дорог не только каждый день, каждый час, каждая
минута. И Полосухин понимал: каждую минуту на заводах
делаются новые снаряды, каждый час - новые орудия,
минометы, "катюши", танки, самолеты. Формируются новые
полки и дивизии. Спешат с востока к Москве эшелоны,
отсчитывая стуком колес секунды, минуты, часы. 32-я дивизия
выиграла время. Значит, и битву на Бородинском поле она
выиграла.
С этой мыслью Полосухин возвратился на свой КП.
Полк Глеба Макарова оставлял Бородинское поле
вечером.
ополченцев и три танка. Перед самым отходом Кузьма Акулов
обратился к Глебу с просьбой разрешить ему и Елисею
Цымбареву сходить на Могилу - проститься с Александром
Владимировичем Гоголевым и Петром Цымбаревым. В
просьбе этой Макаров не нашел ничего необычного, лишь
спросил Акулова, почему он обращается к нему, а не к своему
непосредственному начальнику.
– Я знаю, что старший батальонный комиссар не
разрешит, - откровенно признался Акулов.
– Почему ты так думаешь?
– Из ревности, товарищ подполковник.
– Но я же не имею права, - сказал Глеб.
– Да к тому же
там уже могут быть немцы.
– Пока их там не видно. Там наши танки. А немцы теперь
после трепки, что мы им задали, раньше утра там не появятся,
– уверенно убеждал Акулов и перевел настойчивый взгляд на
молча стоявшего в сторонке Цымбарева. Вид у Елисея был
умоляющий. Глеб вспомнил, как он подхватил на руки
смертельно раненного сына, и ему стало жалко бойца, сказал:
– Елисею я могу разрешить, а тебе, Кузьма, не имею
права.- Одному ему не с руки, - переминаясь с ноги на ногу и
сопя носом, ответил Акулов. - Да мы быстро, товарищ
подполковник. За полчаса обернемся. Ничего не случится.
Глеб всегда питал симпатию к ординарцу комиссара, а
его беззаветная преданность покойному Гоголеву была
трогательной, и он сдался, махнул рукой:
– Ну хорошо, давайте, только быстро. Да будьте
осмотрительны.
Мысль проститься с сыном Елисею подсказал Акулов, но
в вой подлинный замысел до поры до времени Цымбарева не
посвятил. А замыслил он серьезное дело, и, если б Елисей
знал о нем заранее, пожалуй, не согласился б идти с
Акуловым на братскую могилу.
Путь от Семеновского до Багратионовых флешей
недалек, они преодолели его меньше чем за четверть часа. У
могилы Гоголева в присутствии Елисея Акулов сказал
негромко и торжественно:
– Ну, Александр Владимирович, я свое слово сдержал.
Все будет, как договорились: останемся здесь, на Бородинском
поле, на веки вечные.
Вначале Цымбарев не понял смысла его слов, вернее,
по-своему, неправильно понял и, подойдя к заснеженному
холмику братской могилы, так же, как и Акулов, заговорил
вполголоса:
– Я вот тоже, Петруша, пришел к тебе проститься. Мы